– Ты сам достал сирингу, Лео? Могли бы сыграть вместе…

Лео помотал головой со смущенной усмешкой:

– В Стамбуле сирингу в последний держал раз я. Увы с тех пор. И теперь забыл все.

– Ох, – сказал Мыш и ощутил потерю.

– Эй, сенсор-сиринга, что в Стамбуле украл ты, это?

– Я с тех пор с ней не расстаюсь.

Лео расхохотался и уронил руку на Мышовы острые плечи. Хохот (ощущалось ли в нем обретение?) перекатывался по словам рыбака:

– И ты все это на сиринге время играл? Для меня сыграй. Вот! Ты запахи, звуки и для меня цвета сотвори. – Огромные пальцы ушибли смуглую лопатку под Мышовым рабочим жилетом. – Эй, Бо, Каро, большой перед вами на сиринге игрец!

Два наездника подались назад:

– Ты правда играешь на этой штуке?

– Шесть месяцев назад тут был парень, так он набренчал кое-что… – (Руки в шрамах нарисовали в воздухе две дуги, локоть толкнул Мыша.) – Чуешь, о чем я?

– Получше играет Мыш кое-что чем это! – возразил Лео.

– Лео все тараторил о пацане, которого когда-то знал, с Земли. Говорил, мол, учил пацана играть, сам, но когда мы дали Лео сирингу… – Она затрясла головой, смеясь.

– Но он это и есть! – воскликнул Лео, стукнув Мыша в плечо.

– А?

– О!

– Мыш это!

Они вошли в двухэтажную дверь сетевого дома.

С высоких решеток лабиринтом свисали сети. Каждый наездник цеплял сеть за крюк на шкиве, спускавшийся с потолка через барабан. Когда та натягивалась, можно было чинить поврежденные звенья и переналаживать реле обратной связи, побуждавшие сеть двигаться и приспосабливать форму к нервным импульсам из разъемов.

Два наездника выкатили большую машину со множеством зубьев.

– Что это?

– Для забоя это аролата.

– Аролата? – кивнул Мыш.

– Здесь на них охотимся мы. На аквалата у Черного дальше стола охотятся.

– А.

– Но, Мыш, тут что ты делаешь? – Они шли сквозь звеньевой перезвон. – Останешься в сетях пока? С нами поработаешь? Я команду, где новый знаю нужен человек…

– У меня отпуск на время стоянки корабля. «Птица Рух», капитана фон Рэя.

– Фон Рэя? С Плеяд корабль?

– Именно.

Лео приспустил крюковую подвеску из-под высоких стропил и стал развешивать сеть.

– Что в Драконе делает он?

– Капитану надо в Алкан-Институт, получить техническую информацию.

Лео дернул за барабанную цепь; крюки, громыхая, поднялись на десять футов. Принялся за следующий слой.

– Фон Рэй, да. Хороший, верно, корабль. Когда я в Дракон впервые прибыл… – натянул черные звенья на новый крюк, – никто из Плеяд не ходил еще в Дракон. Кто-то, может, один или двое. Одинок я был. – Звенья вставали на место со щелчком. Лео доразмотал цепь. Верхний край сети вознесся в свет высоких окон. – Теперь много из Федерации встречаю я людей. Десять на этом работают берегу. И корабли взад все время летают вперед. – Он грустно покачал головой.

Из рабочей зоны воззвали:

– Эй, где врач? – Женский голос разнесся по паутинам эхом. – Алекс ждет уже пять минут.

Лео звякал тенетами, проверял на прочность. Оба глянули на дверь.

– Не беспокойся! Придет! – завопил Лео. Поймал плечо Мыша. – Со мной айда!

Они двинулись через сетевые занавеси. Другие наездники все крюковали.

– Эй, играть-то будешь?

Глянули вверх.

Наездник спустился по цепям до половины, спрыгнул на пол.

– Хочу посмотреть.

– Сыграет, а то! – воскликнул Лео.

– Знаешь, вообще, я… – начал Мыш. Увидеться с Лео здорово, но все-таки он бродил и думал…

– Отлично! Лео-то лишь о тебе и твердил.

Они пошли сквозь паутины дальше, рядом возникали другие наездники.

Алекс сидел у лестницы на смотровую галерею. Держался за плечо, прислонив голову к балясинам. Время от времени всасывал небритые щеки.

– Слышь, – сказал Мыш Лео, – может, пойдем куда-нибудь выпьем? Ну, поговорим чуток. Я сыграю тебе перед уходом…

– Сейчас сыграешь ты! – стоял на своем Лео. – Поговорим потом.

Алекс открыл глаза.

– Ты про этого парня… – скривился, – нам рассказывал, Лео?

– Видишь, Мыш. За десять лет репутацию уже и обрел ты. – Лео притянул перевернутый бочонок из-под смазки, тот задребезжал о цемент. – Давай садись.

– Лео, слушай… – Мыш перешел на греческий. – Я не в настроении. Твоему другу плохо, он не хочет, чтоб его тревожили…

– Малакас![4] – сказал Алекс и сплюнул кровавую пену меж изодранных колен. – Сыграй чего-нибудь. От боли отвлечешь. Где этот хренов эскулап?

– Что-нибудь Алексу сыграй.

– Просто… – Мыш глянул на раненого наездника, на других мужчин и женщин вдоль стены.

На лице Алекса – усмешка пополам с болью:

– Мыш, покажи класс.

Он не хотел играть.

– Ладно.

Вынул сирингу из сумки, нырнул головой в ремень.

– Врач может прибыть в самый разгар, – сообщил между прочим.

– Надеюсь, скорее, – промычал Алекс. – Рука, я знаю, точно сломана. Ногу не чую, внутри кровит… – Вновь отхаркнул красное. – Через два часа опять на охоту. Быстрее б залатали. Не поохочусь – засужу. Даром я платил эту гадскую страховку?

– Соберут тебя как миленького, – заверил какой-то наездник. – Чтоб лажанулись с полисом – такого не бывало. Хорош ныть, дай парень сыграет… – Он оборвал себя: Мыш уже начал.

Свет тыкался в стекло, обращая его в медь. Вогнутый фасад Алкана образовывали тысячи тысяч круглых окон.

Кейтин брел по дорожке вдоль реки, что огибала музейный сад. Речушка – та же тяжкая мгла, что делала полярный Ворпис океаном, – дымилась у берега. И утекала под арку в пылающей стене.

Капитан шагал чуть впереди – их тени на глянцевых камнях стали одной длины. Меж фонтанов приподнятый помост то и дело привносил очередную платформу с гостями, сотнями за раз. Однако те вмиг рассеивались по пестрым дорожкам, вившимся среди нализавшихся кварца каменюк. На бронзовом цилиндре в фокусе отражающих стекол в паре сотен ярдов перед музеем, оживляя мраморной безрукой красотой пунцовое утро, замерла Венера Милосская.

Линкей скосил розовые глаза и отвернулся от сияния. Идас подле него глядел назад и вперед, вверх и вниз.

Тййи, рука в руке Себастьяна, тащилась за ним, волосы развевались в темпе биения зверя на мерцающем плече.

И вот свет, думал Кейтин, когда они шли под аркой в линзоподобный холл, голубеет. Верно: нет луны, чья естественная атмосфера порождала бы столь драматическое преломление. И все-таки я скучаю по лунному одиночеству. Эта клевая конструкция из пластика, металла и камня была когда-то самым большим зданием, возведенным человеком. Как же далеко мы ушли от двадцать седьмого века. Сколько зданий в галактике сегодня больше этого – десяток? Два десятка? Ученым-бунтарям здесь явно не по себе: конфликт между овеществленной вот этак традицией и абсурдом ее устаревшей архитектуры. В гробнице человеческой истории и гнездится Циана Морган. Логично: белый канюк, нахохлившись, сидит на костях.

С потолка свешивался восьмиугольный экран для объявлений. Сейчас там разыгрывалась серийная свет-фантазия.

– Соедините, пожалуйста, с номером семьсот тридцать девять-Е-шесть, – попросил капитан фон Рэй девочку за инфостолом.

Та воздела руку, потыкала в кнопки подключенного к запястью комфончика.

– Конечно.

– Алло, Банни? – сказал Лорк.

– Лорк фон Рэй! – воскликнула девочка за столом не своим голосом. – Вы повидать Циану?

– Точно, Банни. Если она не занята, я бы с ней поговорил.

– Секунду, спрошу.

Банни, где бы Банни ни была в этом огромном улье, ушла из девочки, и та успела удивленно взметнуть брови.

– Вы пришли повидать Циану Морган? – сказала она своим голосом.

– Точно. – Лорк улыбнулся.

Тут Банни вернулась:

– Лорк, все отлично. Она встретится с вами в Юго-Западной, двенадцать. Там поменьше народу.

Лорк обернулся к команде:

– Не хотите побродить пока по музею? Я добуду желаемое через час.