Он вернулся в мир на своей поляне. Её заливали золотые краски сереющего неба, бирюзово-зелёные оттенки многочисленной листвы и мягкой мокрой травы. Рядом находился пригорок, задушенный деревьями, кустами и высокими зарослями, давно забывшими о знакомых ногах. Там же, среди всего разнообразия зелени, красовался приметный вход в спасительное убежище, некогда построенное самим колдуном с помощью магии и приближённых учеников.

Однако добраться до него представлялось почти невозможной задачей: Далий Мар лежал на прохладной земле, в тени, и не мог сдвинуться с места. Его руки и ноги, словно покрытые осколочными ранами, сильно кровоточили, а голова беспощадно кружилась, то и дело доводя колдуна до приступа тошноты. Тело сильно дрожало, укрытое невидимым северным снегом, и пальцы не слушались даже самых простых команд. Всё плыло и вертелось, билось и жгло, холодело и дрожало, а любая мыслительная деятельность сошла на нет. Осталось только инстинктивное желание выжить, которое пыталось заставить Далия Мара совершить ещё одно заклинание. Но он противился – отчаянно, стойко и мужественно, – и заставлял своё тело покорно слушаться приказаний. Он держал свой зыбкий разум в кулаке, и очень скоро заставил конечности подчиняться своей воле: протянул согнутый локоть вперёд, потом ещё один; двинул с места колени, дабы проползти чуть вперёд. Слабость наступала всё активнее. Колдун повторил эти действия ещё раз, вызвав молниеносную вспышку боли. Сощурился и тихо простонал, но продолжил карабкаться. Рубашка, балахон, штаны и сапоги начали краситься багровым цветом, смешиваясь с грязью. Холод усилился, слегка сглаживая боль. Дрожь овладела внутренностями, и тепло окончательно покинуло старое тело. Осталось лишь упорство, с которым Далий Мар двигался вперёд, желая добраться до убежища быстрее, чем начнётся дождь или будет организована охота. Поэтому, игнорируя какие-либо смертельные муки, он стремился к спасению, ползя по скользкой траве подобно земляному червю…

Он сумел выполнить это задание, но платой стала река его собственной крови. Одно лишь заклятье, дарующее окружающим смерть, истошно хранило жизнь своего слабеющего создателя. Его сила подходила к неминуемому концу: от крови поднялся красно-чёрный дым, говорящий об истраченном потенциале. Однако даже в такой ситуации Далий Мар старался сохранять спокойствие. Он заполз во тьму каменного коридора и принялся думать о лёгком заклинании, которое было предназначено для подобных ситуаций. Оно не дарило никаких сил, не защищало ни внешне, ни внутренне. Оно лишь пыталось сохранить оставшиеся способности, заперев их в прочную метафорическую клетку и лишив обладателя какого-либо могущества. Такое лёгкое и опасное заклинание Далий Мар придумал уже очень давно, – ещё после первого покушения. И так, оставшись вне своих способностей, он задумался о будущем. Нет, он знал, что его побег закончится именно таким образом. Но он боялся, что завербованный пёс не успеет доставить хозяина вовремя. И если это случится…

Чтобы хоть как-то заглушить боль, холод и жжение, Далий Мар принялся напевать забытую временем песню, что звучала в его детстве чаще прочих. Он даже помнил её название: «Ца́иль ва́льгивер» – «Танец звёзд». Она абстрагировала его от насущных проблем, от нищеты и ущербства, от издевательств и холодных ночей. Её малосмысленный текст обыгрывался в голове не одну тысячу раз, и с каждым новым исполнением в нём появлялось всё больше подтекстов и значений. А мелодия, которой никогда не существовало, сама рождалась в голове под влиянием тех или иных обстоятельств. Сейчас – трагических.

Обычно Далий Мар находил в этих строчках весьма оптимистичный посыл. Но сейчас его представления о песне ушли далеко-далеко за пределы позитива. Напевая рифмы хриплым немузыкальным голосом, подрагивая в этот момент от внутреннего мороза и бесконечно кашляя, он видел в этих словах пустоту и уныние. Ведь звёздам всё равно на нашу боль, – такое заключение пришло ему в голову. И, размышляя над депрессивными и тревожащими вещами, Далий Мар совершенно потерялся в собственном сознании. Оно позволило ему подумать ещё немного, а после – отправило в вынужденный сон без сновидений и самой нереальной радости. Над спящим рассудком то и дело летали страшные мысли.

Впереди оставалось всего несколько километров, но дождь то и дело прерывал движение уставшей троицы. Тучи уже в который раз налетели внезапно и сокрушительно, застлав сахарные небеса дырявым дымчатым покрывалом. Ливень сменялся моросью, а морось очень быстро превращалась в ливень. Несколько дней пути (которые можно было сократить до полутора, если бы не проклятый дождь!) выбили голодных и замёрзших детей из колеи, и один только Айва будто покрылся стальной бронёй безразличия. Единственный упрёк, который выбился из его рассудительного сознания, касался простой оплошности: он забыл взять с собой плащ! И в отместку за столь грубую ошибку ему пришлось наблюдать за тем, как содрогается и трясётся его наречённая сестра. Тонкая ткань, из которой пошили её платье, не годилась ни на что, кроме вечерних выступлений. Собственно, Артура постигла схожая участь: лёгкая одежда, не предназначенная для долгих дождей, никак не сохла – лишь больше мокла от попадающих на неё капель. И, как ожидалось, очень скоро юношу сразил кашель и небольшое повышение температуры.

На очередном привале выяснилось, что Киама позабыла о смысле пути. И Артур, откашлявшись и завалившись на меркнущий сухой участок травы, напомнил ей о пропавшем псе. Она ахнула, нисколько не смущаясь своей забывчивости, и продолжила наблюдать за дождём. Айва лишь усмехнулся, радуясь обладанию более устойчивой памяти.

Живот сковала невыносимая боль. Хотелось есть, хотелось пить… Хотелось, в конце концов, поспать в тёплой постели, а не коченеть под дождём. От полнейшего упадка сил спасала лишь свежесть леса. Но ничто не помогало притупить волчий голод. Он бился в желудке, будто заклиная хозяина съесть хотя бы траву! Но Артур держался от этих мыслей подальше. Будучи весьма гордым человеком, он не хотел показаться своим беззаботным спутникам недостойным путешественником. Поэтому, изо всех сил стараясь держать глаза закрытыми, он представлял себе сражение с магическими монстрами. Такие мысли дарили хоть сколько-то видимое отстранение. Однако потом внимание вновь возвращалось к голоду, нестерпимо просящемуся наружу. От вида травы начало по-настоящему тошнить.

Когда же дождь делался слабым или вовсе прекращался, троица продолжала идти к далёкой цели. Артур старался держаться в тепле – в этом помогала Айвина куртка и частые объятия Киамы. Сама девушка временами пристраивалась рядом, под тёплой курткой, но существенная разница в росте играла против неё злую шутку, и тепло почти не попадало на покрытую мурашками кожу. Айва шёл впереди всех, то разрубая заросли, то меняя направление и спасая неэрудированных детей от болот и грязи. Просторная тёплая одежда, дарованная некой «семьёй», защищала его от холода, от последождевой свежести и, что самое важное, берегла крепкое здоровье. Подобная несправедливость мучила мужчину почти всю дорогу, но он прекрасно понимал, что не должен ходить с голой грудью только ради комфорта малознакомого мальчишки. Да и вдруг что-то случится в момент, когда здоровье резко подкосится? Руководствуясь столь эгоистичными, но рациональными мыслями, мужчина успокаивал неумолкающий дискомфорт, что просыпался в нём при каждом взгляде на трясущихся детей. Он не сомневался только в проверенном здоровье Киамы: девушка выглядела радостно (даже будучи замёрзшей) и несколько игриво, а её попытки достучаться до зубостучащего сверстника окончательно убедили заботливого Айву в её благосостоянии.