«О, а вот и Роман Евгеньевич, какая удача…»
Роман заметил врача за барной стойкой и взял курс. Точно, сам идет в руки.
— Юрий Сергеевич, может быть, Вы можете объяснить мне, что с Ксенией происходит? Она вчера была с Вами, а сегодня сама не своя, — заместитель сложил руки на груди и испытующе уставился на врача.
«Правду тебе сказать, что ли!? Могу! Могу объяснить…»
— Роман Евгеньевич… Вы, возможно, удивитесь, — «Не делай этого!», — не имею ни малейшего понятия. Вчера после концерта она была в полном порядке.
— Вы думаете, у меня глаз нет? А Вы в кабинете дырку взглядом в бетоне сверлили, вместо того, чтобы с коллективом взаимодействовать, и дверью Валентину чуть не убили. Я полагаю, что-то случилось.
— Ничего не случилось. Сверлил, и что? Это личное. Проснулся без настроения. Роман Евгеньевич, сделайте одолжение…
Зам напрягся.
— Объявите, пожалуйста, сотрудникам, что сегодня-завтра любой может заглянуть в медкабинет на профилактический осмотр, — да, идеально, хоть займет себя, не дадут на стенку лезть.
— С чего такая щедрость, Юрий Сергеевич?
— Новогодний подарок. Вы слышали что-нибудь про карму? Сделай доброе дело – и тебе окупится… Можете и сами прийти. Но Вы вряд ли хотите.
— Нет уж, спасибо. Хорошо, я передам, — Чижов помолчал немного, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом. — Ээээ, спасибо, Юрий Сергеевич...
— Одного «спасибо» вполне достаточно, — врач вперился взглядом в бармена, отчего тот начал нервно переминаться с ноги на ногу.
— Нет, спасибо за Ваш совет. Он помог.
«Точно кретин. Золотая медаль – твоя»
У лифта, наблюдая за ними, замерла Ксения. Вовремя явилась, что тут скажешь... Смотреть на нее гораздо приятнее, чем на бармена.
— Да… не за что. Вас там уже ждут, Роман Евгеньевич, — он кивком указал на управляющую. Рома обернулся, нахмурился, соскочил со стула и направился к девушке.
Юра отвернулся. Смотреть на этих двоих было физически больно.
«О чем они говорят? Почему Рома такой хмурый, а Юра такой…?
Нет, Юра – как всегда…»
Она стоит и не может оторвать от этой картины взгляд. Ей невдомек, что это уже не первый их разговор. Ее парализовало. Прямо перед глазами сразу двое.
Один – любимый, отстранившийся, игнорирующий, он ее в могилу сведет бесстрастным выражением своего лица, отсутствием попыток идти на контакт, нежеланием объясниться. Он занимает все ее мысли, и они перекручивают нутро, словно в мясорубке. Она теперь знает, как сходят с ума. Вот так. Вместе с тем глубоко внутри стремительно растет такая обида, что становится ясно – еще чуть-чуть, и обида эта перельется через край, и тогда ей станет все равно. Почему он так себя ведет? Случайный импульс под воздействием алкоголя? Жалеет, но боится признаться? Не хочет быть причиной их разрыва? Может, ему вообще все равно, и она рискует повторить участь Марины?
«Сколько еще ты, Завгородняя, способна это выносить? Когда ты кончишься?
Ну скажи же мне что-нибудь!!!»
Другой на этой картине – прирученный, очевидно, что любящий ее человек, и один взгляд на него вызывает в ней чувство вины, с сегодняшней ночи – особенно острое. Она смотрит на Рому, и ей противно и мерзко от себя самой, своей реакции, своей трусости. От того, что она предала его надежды, не оправдала его ожиданий, втянула его в это и бросит.
Нужно просто сказать, что она не любит его – и всё. Небо не рухнет на землю. Пять минут личного ада – и дело с концом. Останется только это перетерпеть как-нибудь. Она должна поступить честно и по отношению к нему, и по отношению к себе. Только как они будут работать после этого в одном отеле бок о бок? Почему этому расставанию суждено случиться прямо перед праздниками?
Господи, хмурый какой, идет прямо к ней. Она сейчас его опередит и скажет все прямо здесь, не сходя с этого места. Внезапно напряжение уходит с Роминого лица, оно озаряется улыбкой.
«Да что происходит, черт возьми???»
— Юрий Сергеевич не так плох, как я о нем думал.
«Ты издеваешься? Вы все сегодня надо мной издеваетесь!?»
— Извини, я не понимаю… С чего вдруг ты решил поменять о нем свое мнение?
— Ну, во-первых, он мне сказал, что два дня готов проводить общий осмотр всех желающих. Не имею понятия, зачем он в это ввязался, к нему очередь до деревни выстроится. Весьма неожиданно и даже благородно с его стороны. Во-вторых.. «Блин! Кто тебя за язык тянет?».
— Что?
— Да... не важно, — Чижов оглянулся по сторонам и быстро чмокнул управляющую в щеку.
— Что, Рома, что во-вторых?
— Мммммм... Ладно. Его совет нам помог…
«Совет? Нам?»
— Какой совет?
— Ладно, ляпнул уже... Ну.., посоветовал не давить на тебя. Я, признаться, тогда ему чуть не врезал, но, оглядываясь назад, понимаю, что он был прав. Все же сразу стало у нас гораздо лучше. Правда?
Взрыв. Там внутри ничего не остаётся, одни обломки и пыльная взвесь.
«Ах, вот кому мне быть обязанной!? То есть, ему настолько все равно, что он Роме советы ещё раздаёт, как наши отношения спасти?»
— Да... Извини, Ром, мне нужно отойти... Я тебя найду.
Она разворачивается на каблуках и заскакивает в открывшийся лифт. Ей надо где-то спрятаться. Там, где никто не будет искать, никто не дотянется. Где нет связи с внешним миром. Ноги сами несут ее в подсобку. Ксюша врывается в темную комнату, захлопывает за собой дверь, падает на тот самый стул, прячет лицо в ладонях. И взрывается. Который раз за последние сутки слезы. Ночью тихие, сейчас они разрывают ее изнутри. Только спасать ее не нужно. Она не хочет, чтобы ее спасали. Утопающий должен сам бороться за свою жизнь. Она чувствует себя последней дрянью, особенно когда Рома заглядывает в глаза взглядом преданного щенка. Особенно когда ради нее пытается пересмотреть своё мнение о враче. Особенно когда берет ее за руку. Целует в нос. В губы. Особенно всегда!
Юра... с Юрой все ясно. Это алкоголь, это атмосфера, это просто магия момента. И ничего больше. Потому он и ведёт так себя сейчас. Стыдно, видимо. Ну хоть подойди, извинись, объяснись! Давай поговорим, как взрослые люди! Во что она поверила? В то, что из френдзоны можно выбраться? В то, что он что-то важное понял? Что ее разглядел? В то, что можно быть счастливой? Умирать и возрождаться в этих руках? В любовь? Сказочки. Сказочки… Это все сказочки. Сказочки для маленьких глупых девочек.
«Что ж так больно то, черт!?»
Сколько там их еще под дверью кабинета сидит? Человек 15? Отлично. Чем больше, тем лучше, зовите еще.
Работа до физического изнеможения. Ощущение чего-то страшного на пороге жизни. Нет, это невозможно, немыслимо, недопустимо, неправильно. Может, она решила там уже что-то? Нет сообщений. Марина, уйди отсюда, я тебя прошу! Ты видишь, я занят? Нет, не сейчас, не вечером, не завтра и не послезавтра. Следующий!
Следующий!
Следующий!
Следующий!
Как больше никого? Почему?
Почему нет этих чертовых сообщений?
21:30: Кому: Ксения: Твое молчание выносить невозм|
Запустил пальцы в волосы, уперся локтями в стол. «Переоценил ты свое самообладание». Надо найти ее. Халат полетел в кресло. В этом кабинете они познакомились. Здесь она утерла ему нос в шахматной партии. Здесь же как-то ночевал по ее милости, измученный плохим предчувствием; здесь он пытался справиться с ее срывом и огреб; на этой кушетке откачивал; здесь же защищал перед Львом ее право на отдых. Здесь же он заподозрил, что попал. Здесь же Лев его к стенке припер и заставил это признать. Здесь же, в кабинете, стоял и обнимал ее, вот тут, чуть правее, рядом со столом. В этой душевой пряталась от Марины. Сюда она пришла с билетами на этот чертов концерт. Ходили вместе, смеясь, по этим коридорам. На экскурсию по отелю его по ним водила. Здесь просил ее подругу о помощи. За этим столиком в лобби раньше любили пить кофе, за ним же они просидели утренний сонный час после его возвращения из Амстердама. Она носит этот кулон, это невероятно греет душу. На этих барных стульях гоняли чаи. Он сюда с «Огоньком» притащился и капал ей на мозг про кофеманию, рассказывал о личном. Да. В этих креслах Чижову мозг вправлял. Развлекал в этом лобби ее испанцев. Прячась за этой колонной, следил, не нужна ли ей помощь с бандой неадекватных мажоров. В этом чертовом лифте он впервые увидел ее с замом. Кабинет пустой. Тут он спасал от верной гибели карандаш и заодно ее репутацию, тут прошло бессчётное количество планерок, на которых она каждый раз открывалась ему с новой стороны, на которых за ней так удобно было наблюдать. По этим тропинкам он ее выгуливал в день знакомства, здесь пушинку с волос снял. На этой лавке просидел хрен знает сколько, чтобы «Цезарь» всучить, на соседней они часто слушали музыку, разделив одни наушники на двоих, она заканчивала за него цитаты из «Кино». В этой беседке он ее не дождался. Здесь, перед главным входом, 17-летней девушкой в белом худи она садилась в его машину и здесь же выходила из нее следующим утром уже совсем другая. Тот выезд, дачу, озеро, ступеньки, падение с лестницы, массаж, следующее утро вообще невозможно больно вспоминать. Из этих стеклянных дверей он вылетал не в себе, вообще ничего не соображая, решив, что она пренебрегла их отношениями. На этой веранде рассказала ему о разговоре с Мариной, а вчера сидела и искала ответ, пряча лицо в ладонях. Там, в домике, ломился к ней в дверь и калякал послание на стикере.
