— Нееееееет, — глаза горничной, и так круглые, стали еще круглее. Она стала похожа на маленькую девочку, которой читают на ночь волшебную историю.
— Вот представь себе картину... Утро. Убираю я, значит, соседний с управляющей нашей номер, и тут слышу, как к ней кто-то ломится. Настойчиво так. Минут пять, наверное, стучит и стучит. Я высунулась, смотрю – врач наш! А она не открывает, представляешь! Гордая! У неё тогда шашни уже начались с Чижовым. Может, поэтому... Романтика! И вот... Увидел меня и давай стебать. Такой: Если Вам так скучно, может быть, Вы мне поможете? Давайте я Вас, говорит, с той стороны к окну подсажу – посмотрите, что там... Ну, ты в курсе, Юрию Сергеевичу лучше под горячую руку не попадаться. Горстка пепла от тебя останется. А потом вдруг попросил бумажку и ручку – я ему и вынесла. Воооот...
— И что он ей написал? — глаза Светланы стали огромными, эта история нравилась ей все больше и больше...
— Ну, я точно не видела, ты ж знаешь, какой у этих врачей почерк, фиг разберёшь! Но вроде «Я тебя люблю». Да.
— Подтверждаю... Так все и было, без прикрас... Да, Ксения Борисовна?
Горничные испуганно обернулись. Увлекшись разговором, они совсем не заметили врача и управляющую в дверном проёме. Юрий Сергеевич облокотился о дверной косяк в классической своей позе, сложив на груди руки, и ухмылялся, не сводя с девушек прищуренного взгляда. За ним в лавандового цвета костюме стояла внезапно смущенная Ксения. Она эту историю впервые слышала. Сразу вспомнился стикер на полу комнаты...
«Что-то не слишком загоревшие для Мексики то», – одновременно подумали горничные. Вслух же они только и пропищали:
— Ой! Извините, Юрий Сергеевич, Ксения Борисовна. С возвращением! С Наступающим.
И бочком, по стеночке выпорхнули из кабинета.
Ксюша нахмурилась, копаясь в памяти.
«Он разве такое писал? Уж я бы, наверное, запомнила...»
— Писал-писал. Потому что нечего было телефон блокировать. Не пришлось бы от горничных узнавать.., — улыбнулся врач: озадаченное выражение её лица повысило и без того хорошее настроение.
Девушка, кажется, смутилась окончательно. Прошла в кабинет, села в его кресло и, наблюдая, как Юра закрывает дверь на замок, с детской непосредственностью в голосе произнесла:
— Правда-правда?
Он склонил голову и стоял так с полминуты, вглядываясь в ее лицо, на котором сияли как два солнца ее шоколадные глазища, на котором от уха до уха вдруг расплылась улыбка.
«Взгляд то какой у нас невинный. Опять губу кусает!
Ксения, прекрати немедленно…
Посреди бела дня! Я тебя умоляю… Сейчас Лев придет... Прекрати…»
— У тебя остались какие-то сомнения? — врач сделал шаг, еще один, и еще. Он уже совсем близко. Очень близко. Так близко, что она видит свое отражение в его зрачках. Присел перед ней на корточки. Смотрит. Пол начинает меееедленно уходить из-под ног.
Она молчит. Нет у нее никаких сомнений. Все исчезли в момент, когда она сидела в его тёплых объятьях там, на холодной веранде, и прислушивалась к тому, как колотится его сердце в унисон ее собственному. Но, согласитесь, есть что-то особенное в том, чтобы услышать эти три слова от любимого человека. Особенная магия мгновения.
Она хочет услышать. Его изучающий взгляд становится серьезным.
— Я по глазам твоим хитрым, Ксения, вижу, что нет...
«Всё ты прекрасно знаешь...»
Молчит. Всматривается в него. Выжидает. Внезапно думает о том, что кажется, с наступлением нового года у них действительно начнется здесь совсем другая жизнь. Жизнь, о которой она когда-то боялась даже попробовать помечтать. Возможно, даже когда-нибудь и с меховым котом. И не только с котом…
«Нет, Завгородняя, об этом думать рановато. Но так приятно!»
Тишину кабинета нарушает его:
— Я тебя люблю…
И даже как-то не страшно признаться. Он уверен – это взаимно.
«Да – она начнется!»
— А я – тебя...
И тихо добавила:
— Очень...
Кто бы мог полгода назад подумать…
Да весь отель!
