Он видит реакцию; «собак», «детей», осознание и ужас в глазах, и понимает, что не скажет ей больше ни слова. Не предпримет ничего, что может хоть как-то повлиять на её выбор. Он уже всё ей сказал. По крайней мере, теперь она знает. Он не жалеет о совершенном поступке, нет, он рад. Руки все помнят. Её тело не обманывало. И он не собирается за это извиняться. Он сообщил ей абсолютно все, что хотел. И получил ответ. И после такого – или вообще никак, или только парой. Дружить? Это смешно. И чтобы без рогов. Треугольники – история не для него. История не для нее. В этом он принимать участие отказывается. Пусть решает.
— Я… вызову такси, — какой хриплый у него голос. Потом этот самый момент будет ее преследовать её днём и ночью.
Ксюша молча кивнула, развернулась: на ватных ногах, на автомате – к гардеробной. Как она будет смотреть в глаза Роме? Как будет врать ему, когда он спросит, как прошел вечер? Как сохранить их дружбу после случившегося? Она не сможет.
Часовая поездка в такси в глухом молчании. Ни слова, ни взгляда, и каждый смотрит в свое окно. И губы болят. И в голове:
«Скажи хоть что-нибудь!!!»
«Скажи хоть что-нибудь…»
Внутри взрывается и растет атомный гриб, уничтожая все живое на своем пути.
«Мне приснилось небо Лондона. В нем приснился долгий поцелуй.
Мы летели, вовсе не держась. Кто же из нас первый упадет?
Вдребезги на Тауэрский мост…».
Ксюша вышла из машины, и взгляд ее непроизвольно остановился на окне своего кабинета. Свет все еще горит. Второй час ночи… Дошла до веранды, упала в холодное плетеное кресло и уронила лицо в ладони. Она ощущала на себе его взгляд. Долго… А потом внезапно все прекратилось. Приподняла голову – его здесь нет. Лишь удаляющийся силуэт. Ксения хотела бы, но не могла отвести глаз: следила за Юрой, пока ночь окончательно не укрыла его своим черным крылом. Что-то неумолимо рушится прямо сейчас. Что-то уже разрушилось. И она танцует под траурный марш на осколках босыми ногами. Почему он промолчал? Неужели ему нечего ей сказать?
«Сказочки о любви…»
Темно, тихо, никого нет, Юры нет, в окне свет, она здесь и она, наконец, плачет. Можно дать волю слезам.
Почему жизнь – такая жестокая штука? Почему играет с ней в такие жесткие игры? Почему ставит ей «вилку», как в шахматной партии, заставляя выбирать: живущая в ней любовь, но предательство любящего её человека, или отказ от собственных чувств, но чистая совесть? Чистота перед собой, перед ним.
Больно бывает не только от боли. Страшно бывает не только за совесть.
И почему сейчас она чувствует себя преданной?
Она так долго сидит, долго, пока не понимает, что продрогла до костей. Когда понимает, встает и делает несколько неуверенных шагов в сторону отеля. Свет все еще горит. Свой путь до кабинета Завгородняя не помнит абсолютно. Тихо нажимает ручку двери, заглядывает внутрь. Рома спит прямо в кипе своих бумаг. Нет, это выше ее сил… Она не войдет и не разбудит. В номер.
22 декабря, 02:40
Что я наделала?
Что мне делать?
Снова наушники, что-то потяжелее. Чтобы всю дурь из мозгов вытрясти, чтобы память отшибло! Нет у него никакого права давить. Почему он не держит у себя виски?
Вкус винограда, запах моря и солнца, ощущение жизни.
«Чем ты думал, втягивая её в это? Она же в отношениях… Не терпелось узнать?
Молодец. На теперь, любуйся. Как она себя поедом ест».
Она совершенно точно ему отвечала. Он не ошибается. Отвечала! Сколько он выдержит в ожидании ее решения? Сколько времени ей нужно? На сделку с совестью она не пойдет, он знает точно. Мысль о том, что Ксения может выбрать не его, резала по живому, вызывая следом только одно желание – прямо сейчас пойти прогуляться до не замерзшего еще озера и проверить температуру водички, чтобы долго не мучиться.
Он должен ждать. Ему ничего другого и не остается. Никакого прессинга, пока она будет разбираться с собственными чувствами, замами, собаками и детьми.
Очень тревожное утро. Ксения сидит в лобби в ожидании проспавшего своего мужчины и нервно мешает ложечкой кофе. Ложка стучит, нарушая своим звоном окутавшую холл тишину. Она не спала ночь, и макияж плохо скрывает этот факт. Не спала, но решение к ней так и не пришло. Какое решение может прийти на больную голову? «Сказочки о любви». За всю ночь ни одного сообщения от врача так и не получила. Ни вопросов, ни признаний, ни, допустим, извинений за этот, судя по всему, ничем значимым не подкрепленный порыв. Не стоило им пить. Алкоголь до добра не доводит.
Почему она не может залезть к нему в голову, чтобы получить там ответы на все свои вопросы? Целовал он ее так, словно завтра уже не наступит. Это был его шаг! Его! Он же видел, как она реагирует! А она – она вообще не подозревала, что способна на подобные чувства. Ксюша прикрыла ресницы, поддаваясь распространяющейся по всему телу боли, позволяя ей вернуться на нагретое местечко глубоко внутри и заодно захватить все прилегающие территории, захватить ее всю, целиком. Девушка откинулась на спинку кресла и так и осталась сидеть с закрытыми глазами. Со стороны могло показаться, что управляющая спит. Нет. Прямо сейчас она ищет в себе чертов ответ.
Звук отодвигающегося кресла заставляет вернуться в жизнь. Взгляд фиксируется на Юре, который за время ее «сна» успел занять свой любимый дальний столик, и которого она застала врасплох, внезапно распахнув ресницы, и вслед за этим – на встревоженном лице Романа прямо напротив.
«Ммм, Роман Евгеньевич пожаловал…»
«Ну давай, готовься врать»
— Привет, дорогая! — Рома, видно, хотел бы не ограничиваться столь «сухим» приветствием, но обстановка не позволяет ему наклониться и поцеловать ее хотя бы в щеку. — Судя по твоему виду, отчет сегодня ночью писала ты, а не я…
Ксюша кисло улыбнулась. Шутка жесткая и, надо сказать, удачная, но ей не до веселья. Она остро чувствует охвативший ее мандраж, но старается контролировать хотя бы взгляд.
— Кажется, я вчера переоценила свои силы. Ночные гулянки больше не для меня. Старость приходит, видимо…
— Да ну брось ты, какая старость! Не обижайся! Просто вид у тебя уставший, — Рома не удержался и все-таки накрыл ее ладонь своей. — Как концерт?
— Ты знаешь, на самом деле – хорошо. Я рада, что попала туда. Спасибо. «Да. Спасибо...». Жаль, что ты этого не слышал, — она больше не может смотреть ему в глаза, хотя понимает, что этим выдаст себя с головой. Не может. А вот и Марина прискакала…
«Руку не убирает…»
«Улыбнись хотя бы для вида»
Улыбка. Кажется, несколько натянуто вышло. Смотрит совсем не туда. Марина по традиции подкрадывается к Юре сзади и закрывает ему глаза ладонями. Интересно, она вообще в курсе правил поведения на работе? Тот берет девушку за запястья, сбрасывает руки…
— Ксюша… Вернись ко мне, пожалуйста. Так кто выступал? Ты так и не рассказала мне.
— А? Дэнни Фарант. И Пол Роусон… Нет, не тот Фаррант, который английский композитор. Тот умер в XVII веке… Другой…
— И что у них за музыка? Взорвали вчера зал?
«Взорвали…»
— Сложно сказать. Рок, соул, много всего намешано, — она смотрит куда угодно, но только не на него. И на врача желание смотреть пропало абсолютно. Вот, в окне что-то интересное происходит.
«Взгляд отводит…»
— Ксения… ты какая-то не такая… В моем представлении, ты сейчас должна была сиять и захлебываться эмоциями от впечатлений. А не сидеть в трансе. Что-то случилось?
«Я и захлебываюсь. Эмоциями от впечатлений… Я тебе изменила! С твоим врагом!»
— Просто такая эйфория от концерта, уснуть потом до утра не могла… Прости! Если бы ты был там со мной, ты бы меня понял. А теперь проснуться не могу…
— А про врача что мне ничего не рассказываешь? — Рома не вытерпел. Такими темпами он никогда не доберется до самого интересного...
Ксюше понадобилось все ее самообладание, вся выдержка, чтобы снова не отвести взгляд и при этом не выдать им себя с головой. Вина, стыд, совесть – с одной стороны; боль, любовь, отчаяние – с другой. И она – посередине между этим молотом и наковальней. Они её медленно стирают в порошок. Девушка постаралась придать голосу интонацию похолоднее:
