– У меня нет выбора, я же не мог его бросить на горе. Тем более, я пообещал Старейшине позаботиться о нем, – ответил голос Ханьгуан-цзюня.
– Мы можем отдать его в другую семью. О нем хорошо позаботятся и тебе не придется тратить на него свое время, – проговорил Лань Хуань.
– Я подумаю над этим, – ответил голос отца А-Юаня.
– Полнейшая чушь! – воскликнул Сычжуй. Уж как ни ему лично знать то, насколько Ханьгуан-цзюнь его любил и любит. С каким трепетом он о нем всегда заботился – А-Юань прекрасно это помнит. Его отец никогда бы не сказал подобные слова, и он никогда не называл Вэй Усяня Старейшиной, только Вэй Ином. И имя это всегда слетает с его губ, будучи наполненным любовью в каждом звуке. И вновь голоса потерялись, стихли среди клубов тумана. А-Юань встал и подошел к краю острова. Его края резко обрывались в серую пустоту – там не было даже тумана, просто какое-то серое нечто, не поддающееся описанию. Разум воспринимал это как то, где нет ничего. Безликая пустота, абсолютное отсутствие всего – ни материи, ни энергии… Сычжуй вздрогнул от ощущений, возникших при взгляде в эту бездну. – Как такое вообще возможно? – юноша перевел свой взгляд на стелящийся вокруг туман. Он не мог уловить места, где пустота и туман соединяются, казалось, что перед глазами что-то мигает, стоит ему начать присматриваться к туману в поиске границы или перехода одного в другое. Хотелось уйти куда-нибудь подальше, но что может произойти, если он сделает хоть шаг в сторону от этого маленько острова? Предугадать невозможно. О подобном он ни разу ни от кого не слышал и ни в одной древней книге о таком не писалось. И даже Вэй Усянь не упоминал никогда о том, что нечто такого рода существует в их мире. Конечно, всё знать невозможно и, может быть, где-то в каком-то древнем трактате и пишется об этой бездне, но ни он сам, ни его знакомые не знают об этом явлении.
Вновь в клубах тумана начали перешептываться голоса и постепенно из их тихого гомона ясно стал выделяться разговор двух дорогих его сердцу людей.
– Вэй Усянь! А-Юань пропал! – воскликнул голос тети Лань Цин.
– И что с того? Пропал и пропал, кому нужен этот малец? – произнес голос, знакомый Сычжую по тем воспоминаниям, что появились в его памяти совсем недавно.
– Ты не будешь его искать?
– Нет. Мне надоело с ним возиться. Это твой племянник, а не мой. Тебе и искать его, раз уж так переживаешь, – ответил зло Вэй Усянь.
– Ты настоящий мерзавец! – воскликнула тетя.
– Ха… ну, да…
– Неправда! Такого никогда не было и быть не могло! – выкрикнул Сычжуй в пустоту. – Это всё ложь! Я не знаю, кто создает эти лживые диалоги, но ты не прав – они все любят меня и никогда бы не поступили подобным образом! А Вэй Усянь всегда заботился обо мне, и тогда он пошел меня искать. Они целый день с тетей Цин ходили по горам и в итоге нашли меня. Я вспомнил об этом еще давно, так что не нужно навязывать мне эту ложь, – сурово завершил А-Юань. В душе поднялся гнев, появилась злость на того, кто пытался опорочить его любимых людей такой примитивной клеветой. К чему всё это? Чего от него пытаются добиться этими разговорами, которые не имели места быть в его реальности? Сычжуя вдруг осенило, и он ужаснулся этой мысли. – А если… если бы… они все были немного другими людьми? Имели слегка иной склад характера, то… то ведь тогда эти разговоры могли случиться… Будь Вэй Усянь чуточку злее и эгоистичнее, то он бы не взял на себя ответственность за жизнь маленького ребенка, не занимался бы его воспитанием, позволяя находиться рядом круглые сутки за исключением того времени, когда проводил практические испытания своих разработок. А Ханьгуан-цзюнь в действительности мог бы отдать маленького А-Юаня другим людям, ведь он ему никто и даже Вэй Усяню Сычжуй тоже никто, они даже не из одного клана, но отец… вернее, Второй Нефрит клана Лань не просто забрал ребенка в свой орден, но и признал его родным сыном, позволил называть отцом. Что до диалога Жуланя и Цзинъи, услышанного им здесь… Этот разговор мог произойти, будь Цзинь Лин непостоянен в своих увлечениях и не влюбись он в Сычжуя. Но А-Лин отчаянно любит А-Юаня, полностью доверяет ему и никогда не поступит таким образом. Так же дело обстоит и с Цзинъи. Они втроем словно связаны. Каждый дополняет другого, создавая поистине уникальное трио, как и в любви, так и на пути самосовершенствования. Так что, исходя из всего этого, Сычжуй понял, что ему посчастливилось оказаться в условиях, где озвученные диалоги просто не могли быть. Его душу не тронули сомнения, ни на секунду он не допустил, что кто-то из его близких способен на подобное. Да, пусть в других условиях это и могло бы быть, но не в его мире точно.
И в это мгновение под его ногами вспыхнул желтым огнем некий рисунок и Сычжуй исчез в ярком свете портала, перенесшего его в совсем другое место.
Здесь, в расцвечиваемой вспышками молний темноте, он ощутил себя маленьким ребенком, которого прижимает к груди кто-то отчаянно дрожащий. Женщина, что держала его на руках, стояла молча, но он ярко ощущал ее тревогу и страх, идущие из глубины души.
Сычжуй старательно попытался выбраться из цепких рук, и вскоре ему это удалось сделать. Встав рядом с женщиной, оказавшейся достаточно пожилой, он принялся осматриваться, абсолютно не понимая, как оказался в теле ребенка, да еще и в таком странном месте. Дождь яростно хлестал, размывая каменистую землю под ногами, люди в грязных одеждах, явно совсем недавно бывших желтыми, стояли на коленях перед человеком в черно-красном ханьфу. Света от множества мерцающих молний и от нескольких горящих сбоку под небольшим навесом фонарей было достаточно, чтобы рассмотреть удручающую картину: помимо людей, замеченных им ранее, А-Юань увидел еще одну группу, выглядящую еще менее презентабельно, чем первые – грязные и истощенные, одетые в лохмотья и скованные по ногам в кандалы, они представляли собой жалкое зрелище. Вдруг его взгляд зацепился за рисунок на их одеждах, едва видимый сквозь грязь – символика солнца, он же – отличительный знак канувшего в лету и ненавидимого всеми ордена Цишань Вэнь. Клана, к которому сам когда-то давно принадлежал. В это мгновение в сознание Сычжуя ворвались звуки, и он понял, что до сих пор рассматривал окружающий мир, пребывая в полной тишине. И даже не заметил этого.
Отчаянные мольбы о пощаде раздавались от людей в желтой одежде, шум дождя почти перекрывал их крики. Но когда заговорил человек в черном ханьфу, то оказалось, что его голос непостижимым образом перекрывает собой все остальные звуки. Слова, произносимые им, впечатывались в сознание, вынуждая подчиниться, сдаться, сделать всё, что угодно, но ни в коем случае не прогневать его. Люди в желтом о чем-то загомонили, наперебой отвечая ему на заданный вопрос о причастности их к чьей-то смерти. Сычжуй не уловил, о ком именно идет речь, но понял, что этого человека не удовлетворил полученный ответ.
– Я спрашиваю в последний раз: «Кто убил Вэнь Нина?» – и из его ладоней потекла темная ци, направляясь к стоявшим на коленях людям. Они испуганно начали пятиться, кто-то упал и заверещал, крича о том, что этот пес из клана Вэнь сам виноват в своей смерти, а Сычжуй, не веря в услышанное, смотрел на человека в черном широко распахнутыми глазами. Черные с красным одежды, длинные распущенные волосы и алая лента, мелькнувшая в свете вспышки очередной молнии.
«Неужели… неужели это Вэй Усянь?» – пронеслось в мыслях А-Юаня, но лицо этого человека злость исказила настолько, что он только с трудом мог узнать в нем того, кого видел в своих детских воспоминаниях.
– Значит, не желаете отвечать добровольно? – зло произнес темный заклинатель. – Хорошо, тогда мы спросим у того, кто точно знает ответ на этот вопрос, – и он достал из-за пояса черную флейту с алой кисточкой, привязанной к концу. Поднес к губам и в небо взвилась резкая трель, пронзительная и полнящаяся гневом. Сычжую показалось, что на несколько мгновений даже капли дождя замерли прежде, чем продолжили падать на землю. Пространство сотряс мощнейший выброс темной энергии, а люди в желтом попадали на землю, воя и причитая.
