— Как же мало нашему брату надо, чтобы во что-то поверить, — через силу выдохнул Этьен, затягиваясь снова.

— Нашему? — спросил Лют, утирая с глаз непрошенную влагу. — Выходит, ты все-таки и себя к эотасианцам причисляешь?

Свободной рукой Этьен поднял перед собой болтавшийся на груди медальон. Он долго не отвечал, разглядывая свою безделушку, а затем тяжело вздохнул.

— Лют…

— Да?

— Ты что, идиот?

Лют в ответ лишь тихо рассмеялся. Некоторое время они молчали, и Этьен, выпустив из руки медальон, беззаботно курил, глядя на цветастое небо.

— Знаешь, — произнес в конце концов Лют, — ты ведь столькое для нас сделал, а я даже не понимаю, почему.

— Почему, значит? — Этьен кратко оглядел его и, затянувшись в последний раз, выпрямился, вновь посмотрев на показавшееся над горизонтом солнце. — Да понятия не имею. Просто захотел себя человеком почувствовать, наверное. А, может, я просто идиот.

Лют улыбнулся.

— Что же ты планируешь делать дальше?

— Ну-у, — выдохнул Этьен, убирая опустевшую трубку обратно за пояс, — в Аэдире слишком жарко, на Архипелаге слишком мокро, в остальных местах эотасианцев маловато будет… Значит, пойду домой.

— А зачем же тебе эотасианцы?

Этьен прыснул.

— А это уже дело только между мной и эотасианцами. Без обид.

Лют, скупо улыбнувшись, ему кивнул.

— Тогда, пожалуй, я оказался прав в своем решении.

— О чем это ты?

— Я знаю, — Лют отвел взгляд, — что спрашивать тебя о таком после всего, что ты для нас сделал, будет просто верхом неприличия. Но, прошу тебя от всего сердца, займи для этих людей мое место.

Этьен едва ли мог поверить в услышанное.

— Ты это серьезно, что ли?

— Конечно. Просто я теперь вижу, что ты — человек гораздо лучший, чем я. Я слишком многих погубил своей наивностью, и мне слишком стыдно после такого вести этих несчастных людей дальше. У тебя же есть сила и ум, которые помогут тебе не повторить моих ошибок. Поэтому я совершенно искренне прошу тебя повести теперь моих людей за собой.

— Решил, значит, на меня всю ответственность перекинуть, — тихо усмехнулся Этьен.

— Прости, я…

— Да ладно-ладно, шучу. Я понимаю.

Этьен обернулся на сидевших позади эотасианцев. Солнце оставляло отблески на их макушках и в их глазах, и в какой-то момент Этьену показалось, что взгляды их направлены прямо на него.

Конечно, такое количество ответственности было для него перебором. Но Этьен, глядя на сидевших на холме эотасианцев, видел сейчас почему-то не огромную непереносимую ношу, но спасенные души, в которых возродилась в один момент надежда на лучшее будущее. И Этьен знал, что надежда эта в них воскресла лишь благодаря усилиям Рено и его самого. А потому Этьен просто не мог подумать сейчас о том, чтобы позволить этому практически новому для них чувству так просто угаснуть.

— Получается, — усмехнулся он, обернувшись к Люту, — сан священника мне тоже придется от тебя перенять?

— А ты хочешь?

— Ну, когда-то меня за жреца уже приняли. А ты представь, какая выйдет потрясающая шутка, если я в итоге действительно им заделаюсь?

Лют улыбнулся, переведя взгляд на небо. А Этьен сумел лишь с усмешкой выдохнуть.

Из головы у него все не шла мысль о том, что в нем сейчас скопилось слишком много радости для такого дня. Для такого человека. Неужели он и правда заслужил ее всю, думал Этьен, с удивлением глядя на небо. Неужели и правда он сумел измениться? Неужели Эотас… все-таки смог его простить?

Этьен усмехнулся. Вероятно, все эти вопросы больше не имели значения. Потому что Этьен понимал теперь, что его собственная радость не нуждалась уже в оправданиях. И было это поистине самым лучшим чувством на свете.

Потому, не выдержав переполнявших его эмоций, Этьен вскочил вдруг с места, распахнув со смехом руки такому близкому рассветному солнцу.

— Знаешь, Эотас, — крикнул он окружавшим его холмам и теплому ветру, — мы еще посмотрим, кто нашей встречи будет ждать с бóльшим нетерпением!

И впервые словам его вторил беззаботный человеческий смех.

Комментарий к XX. Светлей

на определенной стадии написания шутка про камень казалась мне хорошей шуткой простите пожалуйста :”))

========== Эпилог ==========

Когда в комнату проник первый рассветный луч, упав Этьену на глаза, тот сумел лишь сдавленно что-то прохрипеть. Медленно перевернувшись на другой бок, он, поежившись, попытался правой рукой нащупать чужую кисть позади себя, но тщетно. Этьен сумел лишь протяжно вздохнуть.

— Ну и на кой так рано подрываться? — проворчал он, не размыкая век. — Повалялись бы еще.

— Не бузи, лентяй несчастный. Сейчас буду.

Позади зашуршали по полу босые ноги, послышался скрип раскрывающихся оконных створок; засвистев, в спину Этьену подул студеный утренний ветер.

— И зачем? — выдохнул Этьен, плотнее закутываясь в их общее одеяло.

— Не бузи, говорю.

Отойдя через несколько мгновений от окна, Амарьё завозилась возле туалетного столика, а затем, глубоко вдохнув, направилась к кровати. Этьен, почуяв неладное, вцепился изо всех сил в одеяло, на что девушка, усмехнувшись, одним резким движением его сдернула. Этьен выругался.

— Ты смерти моей желаешь?

— А ты не знал?

Плавно опустившись рядом, одной рукой Амарьё потрепала его по волосам, а вторую поднесла, кажется, к губам. После ее глубоко выдоха комнату мигом наполнил тягучий табачный запах.

— Воняет омерзительно, — проворчал Этьен, прижимаясь к ее теплому, обернутому в легкую шелковую ткань телу.

— Да ладно, — усмехнулась Амарьё, приобняв его свободной рукой. — Ты после охоты бывало благоухал и похлеще.

Неслышно что-то пробурчав, Этьен, опустив голову ей на грудь, обнял ее крепче. Свет из окна неустанно резал ему глаза, но Этьен не спешил их раскрывать. В нем еще жила призрачная надежда продолжить свой прерванный сон.

Амарьё неспешно курила, едва ощутимо поглаживая его плечо. В промежутках между затяжками она то и дело вздыхала, глядя, кажется, в раскрытое настежь окно. Этьеновы попытки ее приласкать она уверенно не замечала.

— Отец-то твой ведь на меня подумает, — разочарованно выдохнул Этьен, раскрыв наконец глаза, — если запах учует. И надо тебе его мнение обо мне портить?

Она в очередной раз вздохнула, отняв от его плеча руку и убрав ею спадающий на глаза белоснежный локон за свое остроконечное ушко. Нежное ее лицо носило на себе призрак тревоги.

— Ничего тут уже не испортишь. Сам знаешь.

— Сам знаю.

Амарьё так шла эта полупрозрачная шаль, думал Этьен, касаясь пальцами ее бледной шеи. Шла куда больше всех идиотских вычурных платьев, в которые ее заставлял выряжаться папаша. Они совершенно ей не подходили. По той простой причине, что под их цветастым массивом всегда оставались скрыты самые прелестные части ее тела.

Тела, к которому Этьен никогда больше не сумеет прикоснуться.

— Когда? — полушепотом спросил он, обреченно откинувшись на подушки.

— Вроде как завтра. — Она вновь нервно затянулась, поднеся свою изящную трубку к губам. — Возможно, в это же время. Я пришлю записку.

— Даром мне не нужны твои дурацкие записки, Амарьё. Мне ты нужна.

Перевернувшись в ее сторону, он нежно взял ее свободную ладонь в свои, дотронулся до нее губами. Она не сумела отнять руки. Лишь вздохнула. Опять.

— Я ничего не могу поделать.

— Сама себе ведь врешь.

Амарьё резко выдернула ладонь из его рук.

— Прекрати.

— Ты ведь имеешь право голоса в этом сраном процессе. — Этьен, приподнявшись на локтях, заглянул в ее темные, подернутые тоской глаза. — Почему твой папаша тебя не слушает?

— Потому что я ему ничего не сказала.

Рассветные лучи серебристо искрились в ее колыхаемых ветром волосах. Окутанная табачным дымом, Амарьё походила в глазах Этьена на призрак самой себя. На старое воспоминание.

— Я не верю, что он красивее меня.

— Понятия не имею, кто там красивее. Я никогда его не видела.