Притаившись за стволом, к которому был до этого мига привязан Лют, Этьен принялся наблюдать. Когда они с Рено разминулись, то условились отсчитать с этого момента ровно сто пятьдесят секунд на все приготовления, дабы только тогда план мог перетечь в следующую стадию. Отсчитывая уже вторую минуту, Этьен, несмотря на всю необходимость собраться, не мог справиться с беспокойством.

Пусть ему не пришлось тратить лишнее время на освобождение эотасианцев, пусть сейчас ситуация и казалось идеально спланированной, но что-то все никак не давало Этьену покоя. Плохое предчувствие затуманивало его мысли, не давая как следует сосредоточиться. Колени его едва не подгибались, руки потели, а дыхание срывалось с губ прерывисто и возбужденно. Что же это получается? Неужели Этьен действительно настолько слаб? Неужели это из-за его неумелости все сейчас может…

Мерный счет в его голове пробил сто пятьдесят.

Этьен, выдохнув, закрыл глаза.

Вначале он, захватив в собственный радиус всех остальных солдат, после краткого щелчка пальцев лишил солдат зрения. Увы, подействовали чары не на всех — двое из отряда все так же продолжали стоять на ногах. Тогда Этьен, с досадой цокнув языком, вновь попытался наслать иллюзию на двух оставшихся солдат — так, как накладывал некогда чары на мельника. И когда Рено, в чужих глазах освещенный его магией с ног до головы, показался меж деревьев, Этьен понял, что у него вышло. И тут же почувствовал, что вот-вот упадет в обморок. В голову его ударила боль такой силы, что он едва мог сознавать, где сейчас находился.

Еле удерживая равновесие, Этьен развернулся к эотасианцам и сделал им знак убираться, наслав на них иллюзию отвода глаз. Голова его отозвалась на это действие мгновенно, тут же затрещав с такой силой, что Этьен все-таки не смог сдерживаться и завалился на землю.

«Магранова задница, неужели это и впрямь Святой Вайдвен?!»

«Но как же… Разве мы можем уйти, оставив их на растерзание?..»

«Блять, глаза! Сука, сука, сука, глаза!»

«…сделать то, что правильно…»

Этьен поперхнулся проглоченным воздухом. Сделав очередное усилие, он кое-как заблокировал вылезшие словно из ниоткуда чужие мысли. Впрочем, как бы он ни старался, чувство, будто он сейчас потеряет сознание, уходить совершенно не собиралось.

Подавив стон, Этьен медленно, с очевидным усилием поднялся на локтях, всмотревшись помутневшим взглядом в то, что происходило сейчас у костра. Эотасианцы, кажется, уже успели убежать куда-то далеко; солдаты под воздействием его иллюзии до сих пор не могли прийти в себя. Значит, все шло по плану. Этьен, впрочем, не был в этом уверен полностью. Картинка перед глазами расплывалась, словно мираж, и никаких его сил не хватало на то, чтобы ее стабилизировать.

А затем он взглянул на Рено. И на какой-то момент позабыл, где находится.

Светоносная корона горела на голове и в сердце Вайдвена, разливая повсюду вокруг яркое успокаивающее сияние, как тогда, еще на редсерасской площади. И Этьен забыл, что сейчас являлось причиной этого сияния. В каком-то совершенно неосознанном рвении он потянулся к свету внутри Вайдвена. Мгновенно он присосался к его источнику, и на краткий миг ощутил вдруг в носителе света вспышку непередаваемой силы. Этьен замер; все так же не отключаясь от этого источника, он пришел в сознание, и тут же едва не закричал.

Потому что в следующий миг вся сила из источника света пропала. И на ее месте возник лишь дикий, совершенно невыносимый вопль умирающей души.

Этьен раскрыл глаза шире. И тут же понял, что ему это не мерещилось.

Сначала в Рено, из которого пропал уже весь свет, меч вонзил человек, стоявший позади него. Затем, премерзко расхохотавшись, клинок в него медленно воткнул солдат, что стоял спереди. И Рено, насквозь прошитый двумя лезвиями сразу, задохнулся воздухом и собственной кровью, тут же упав на колени.

Ни за что. Ни за что, ни за что, ни за что. Ему не будет больно. Этьен просто этого не допустит.

Упав лицом вниз, Этьен тут же прекратил подпитку задействованных до этого момента чар, все свои силы направив на распадающуюся душу Рено. Всю оставшуюся концентрацию он посвятил заглушающим боль чарам, но его усилий, казалось, было здесь недостаточно. Рено умирал мучительно медленно, испытывая при этом столько физических страданий, что даже сквозь свое помутненное сознание Этьен чувствовал единственный говоривший в нем сейчас инстинкт: перестать. Его голова едва не разрывалась на части, и каждая частичка его существа буквально молила Этьена о том, чтобы он прекратил свои бездарные попытки Рено помочь. Но Этьен не прекращал. Чувствуя, как самообладание медленно покидало его, он все равно направил последний свой осознанный импульс на заглушение чужой боли. Единственной его мыслью перед концом было сомнение в том, получится ли у него вообще.

И пусть он больше практически и не контролировал собственные действия, но у него действительно получилось.

И как только вся боль вышла наконец из Рено, как только он вздохнул в самый последний раз, с улыбкой прикрыв глаза, Этьен, не выдержав, потерял все-таки сознание.

========== XIX. На Рассвете ==========

«Где это я?..»

Сначала Этьен ничего не почувствовал, из-за чего едва не вскрикнул от неожиданности. Впрочем, испуг покинул его быстро. По той простой причине, что Этьен все никак не мог вспомнить, что вообще должен (и должен ли?) сейчас чувствовать.

Раскрыв глаза, Этьен сглотнул. Потом понял, что ему лишь показалось, будто бы он раскрыл глаза и сглотнул: в окружающей его со всех сторон тьме не нашлось места даже для его собственного тела. Странно, подумал Этьен: почему это он помнит, как его тело умеет сглатывать, но при этом не может понять, что вообще происходило с ним до этого самого момента?

Этьен вспомнил о том, как вздыхать. Затем, сконцентрировавшись на пространстве вокруг, он вспомнил, как выглядело до этого его тело. Оно было необходимо для того, чтобы двигаться дальше. Чтобы не застрять в этой тьме на веки вечные.

Свое физическое воплощение он сумел ощутить в темноте довольно скоро. Но очень быстро Этьен с сожалением обнаружил, что никакой четко выраженной формой это его тело не обладало: стоило только всмотреться в протянутую проекцию руки, как образ ее тут же начинал расплываться. Но пусть и вся эта оболочка, и каждое его действие были лишь воспроизведенной нечеткой памятью о самих себе, так или иначе, функционировало все это безобразие исправно. Поэтому, недолго думая, Этьен сделал шаг во тьму.

Он шел вперед без всякой уверенности в том, идет ли вообще. Этьен чувствовал движения ног своей проекции, но все никак не мог понять, не топчется ли он на месте. Кругом царила темнота, всеобъемлющая, абсолютная темнота, в которой крохотная душа Этьена казалась чем-то до неприличия чужеродным.

Может, ему и правда не было здесь места. Но где же тогда он должен сейчас быть? И, по-хорошему, кто — он?

Этьен помнил свое имя. Но, говоря откровенно, имя было единственным из всего, что он о себе помнил. Было ли это имя вообще его именем, или же просто тьма по какой-то нелепой случайности нашептала его? Этьен вспомнил о том, как встряхивать головой. Нет, это какие-то глупости! Не могло во тьме из ниоткуда возникнуть имя. Но, раз у Этьена есть имя и память о каком-никаком собственном теле, значит, должно быть и что-то еще?

Нужно было все вспомнить, решился Этьен, напоминая себе о том, как сделать еще один шаг. Была ведь какая-то причина, по которой он здесь оказался. Он ведь был кем-то до того, как попасть сюда… Иначе ведь просто не бывает!

Этьен снова вспомнил о том, как встряхивать головой. Нет, так не пойдет. Раз он помнил свое имя, помнил то, как выглядит и двигается, значит, должен был помнить и все остальное. Но как ему напомнить об этом себе самому?.. Этьен, остановившись, сконцентрировался на пространстве вокруг. И какой сигнал ему стоит сейчас подать?.. Вспомнив о том, как смотреть на свою проекцию рук, он приказал себе воссоздать последнее, что находилось в этих руках. И у него получилось: в проекции левой ладони возник расплывчатый образ чего-то, что напомнило ему горсть земли.