С Лютом мы познакомились в небольшой деревеньке, посреди которой стоял замечательный и известный во всем владении эотасианских храм. Лют был племянничком местного настоятеля. Особливо примечателен храм этот был тем, что хранилась в нем какая-то эотасова реликвия — и задачей моей там, на официальном, так скажем, уровне было ее изъятие в пользу эрловской казны.
Лютов дядя, настоятель Каин, человеком оказался ну очень уж набожным и в вопросах, так скажу, веры непреклонным. Когда разговор зашел об их храмовой реликвии, он вывалил передо мной какой-то несчастный камень и велел с ним убираться восвояси. Шутник херов. После я ходил к нему не раз и не два, был вежлив и мил, всеми силами пытался ему показать, что я ему не враг — но как об стенку горох. То же касалось и его племянничка. Когда я пришел к ним в последний раз, они и вовсе не пустили меня на порог. И тогда я уже начал угрожать.
Я этим не горжусь, честно вам скажу. Но дело есть дело, и иных способов его разрешить я тогда не выдумал. В сердцах, как последний довод, я им ляпнул тогда что-то вроде того, что храм в случае неповиновения и вовсе дотла сожгут… И об этих самых словах я по сей день жалею более всего прочего. Потому как настоятель решил, что лучше уж он сделает это со своей любимой святыней сам.
Я до сих пор не пойму, чем вообще он тогда думал. Я всякое об эотасианцах слышал, да даже сам их знал, но чтоб кто из них, да еще и настоятель, выдумал учинить такое… Бред бредом, казалось бы. Ну и все ж.
Ближе к вечеру третьего дня, когда деревенские начали расползаться по домам, я решил наведаться к церковникам вновь. Хотел, наверное, извиниться, попытаться потолковать снова… И в храм меня даже пустили. Только вот Каина нигде не было. По крайней мере, в наземной части постройки.
Сначала раздался дикий треск где-то под землей. Когда я спустился вниз, то обнаружил, что вход в подземелья завален обвалившейся стеной. Каин, понимаешь, со своими фанатиками заперся изнутри вместе со своей драгоценностью. Я вроде как хотел до них докричаться, растащить завал этот херов, но все бестолку. Сейчас я понимаю, что мне не стоило даже пытаться, потому как многого тогда получилось бы избежать. Но я оставался внизу, как последний кретин. И потому, когда наверху разбились витражи и храм начал полыхать, пути к отступлению мне обрезало.
Не помню, как выбрался. Наверное, так бы там и окочурился, если б оказался дохликом типа вас. Очухался я уже снаружи. Как полагается, с ожогами на пол рожи. А храм, понимаете, от деревни стоял совсем недалеко, и сам выстроен был по большей части из камня, потому очень быстро пламя перекинулось на соседние дома. И деревня заполыхала.
Вытащить удалось не всех. Женщины, дети… Вспоминать тошно. Многие так и сгорели за запертыми дверьми. Благо, хотя бы виновника нашли очень быстро.
Каин, понимаете ль, племянничку поручил свое хозяйство спалить. А тот от рождения, видно, криворуким оказался, потому как итог… Ну, сами знаете. И народ выживший, значит, самосуд над ним и его дружками решил учинить. Остальных быстро прирезали, а вот Люта, хе, помучить решили. Избили, значит, руку ему отсекли, хотели уж и вторую, но пришлось вмешаться. Не по-людски это было, знаете. Даже после всего этого.
Ну и повел я его, значит, к эрлу во дворец на суд. А Лют таким разговорчивым парнишей оказался, все твердил что-то там про эотасову любовь, про милосердие, все дела… И тут меня осенило. Раз он языкастый такой, почему б этим не попользоваться? Ну и тут начался спектакль. Я ему, мол, прости ты меня, братец, святой ты человек, нельзя тебя под суд. Ну, а он, балда легковерная, возьми да и поверь каждому слову.
В итоге мы с ним порешили, что наберем к себе народу побольше из таких же вот несчастливцев, да и махнем всей гурьбой в Редсерас, где им задницы уже никто не надерет. Ну и начали, значит, по окрестным весям разыскивать таких же вот, как ты там недавно выразился… Юродивых, да. Долго мы этим занимались, год почти. Несколько таких вот мелких группок насобирали. Мы с Лютом договорились, мол, он мне людей, а я их в нужные руки и до Редсераса. Ну, вы понимаете.
И вот надоела мне в последнее время эта вся афера так, что с одного только вида этих рож кишки уже скручивало. Будто б на войне лишний год просидел, знаете. Ну я и сказал Люту, мол, все, дело это уже небезопасное, понаберем кто останется, да и пора б самим в Редсерас отправляться. Ну и, значит, при вас им их Редсерас и устроили.
Этьен, я тебе так скажу: в то, что я тебе сказал в подвале, я верю совершенно искренне. Поэтому я тебе, считай, и не врал. Хотя бы в этом, хе, вопросе. Боги — это, бесспорно, важно. Но они от нас далеко и до наших дел им интереса мало. А закон, понимаешь, есть закон. Он учит нас верности, благодаря ему в Дирвуде есть хоть какое-то подобие мира, которое те же боги накануне пытались у нас отнять. Так что если выбирать из всего этого что-то одно, то я выберу закон, каким бы он там ни был. И о выборе своем жалеть точно не буду.
Комментарий к X. По собственной воле
начинать основной конфликт на половине писанины - могу, умею, практикую
извините
========== XI. Плата ==========
— По-твоему, мы должны вот так легко поверить во весь этот бред?! — вспылил спустя несколько секунд молчания Рено, вскочив с места. Этьен, не успевший его удержать, только тихо вздохнул. — Ложь! Сплошная неприкрытая ложь! Ни единому слову не верю!
— Ой-ой-ой, вы только посмотрите, как вспетушился-то, — неприятно усмехнулся Дарел. — Это ты у нас тут, значится, самый правый? Может, для разнообразия тогда че-нибудь умное наконец скажешь, а?
Рено, нахмурившись, сжал руки в кулаки. Этьен тяжело выдохнул, прикрыв лицо ладонью.
— Ты — несчастный, отвратительный человек, — медленно сказал Рено сквозь зубы, — убивший и предавший столько людей, что мне даже страшно представить, выставляющий все это сейчас как какое-то геройство, прикрывающийся какой-то там глупостью про закон… Ты действительно не видишь, насколько ты мерзок? Как ты вообще смеешь так себя вести сейчас после всего, что сделал?
Дарел медленно, со вздохом поднялся, спокойно заглянул Рено в глаза.
— Слушай, тебе эти парни так сильно мозги промыли, что я тебя за все эти слова даже не виню. Просто хочу, чтобы ты знал, что выглядишь сейчас со стороны очень и очень жалко.
Рено оскалился. На скулах у него заходили желваки. Этьен все еще оставался сидеть на земле, прикрывая лицо рукой.
— Мне все равно, как я сейчас выгляжу. Совершенно искренне все равно. Я тебя просто спросить хочу: ты правда, ну вот прям от сердца считаешь, что в твоих поступках есть хоть сколько-нибудь там чести? И тебя совсем не мучает совесть за то, что ты загубил жизни стольких хороших людей?
Дарел вдруг рявкнул, рефлекторно схватился за рукоять меча.
— Да что вообще такой молокосос, как ты, может знать о чести?! Тупоголовый мальчишка! Возомнил себя святошей, да? Пытаешься мне тут на совесть надавить? Да кто ты, Колесо тебя задави, такой, чтобы указывать мне на то, что правильно, а что нет?! Ты ведь даже понятия не имеешь, о чем говоришь! Тебя там не было!
— Мне и не нужно там быть, чтобы понять, что ты клевещешь на невинных людей! Проклятый садист!
— Тупоголовый кретин! Мамаша-то, видно, думать не научила!
— Моя мать хотя бы не вырастила из меня такую безумную псину!
Разъяренное выражение лица Дарела сменилось вдруг совершенно бесстрастным. Он резко и молча схватил Рено левой рукой за ворот рубахи, с силой поднял его над собой, быстро наставив ему на горло обнаженный меч. Рено рефлекторно схватился за державшую его руку, но даже с прижатым к шее лезвием не отвел от Дарела ненавистного взгляда.
— Хель, ну конечно… Давай еще и меня. Чтобы потом совсем не отмыться…
Дарел премерзко улыбнулся.
— Назови меня псиной еще раз, скотская морда, и я так и сделаю.
И тут вдруг Дарел отпустил из рук и Рено, и меч, резко осел на землю и, схватившись за голову, тихо взвыл. Рено, упав на живот, быстро зашарил руками в поисках меча. Но, найдя, тут же его выронил, неожиданно сильно вздрогнул и застонал, также схватившись за голову.
