Можно ещё ответить, что это проблемы будущего, которого мы не увидим и которому мы не можем ничего советовать – оно уже само справится с ними. С этим, естественно, я согласен; я очень далёк от желания выдумывать занятия для будущих поколений. Речь идёт о чём-то другом. Удовлетворение материальных потребностей на протяжении предыдущей человеческой истории было единственным двигателем коллективных начинаний и оформило концепцию личности как создателя потребительских благ, что является одновременно и общественной мотивацией существования, и критерием его ценности. Однако развитие не проходит в форме постоянного увеличения количественных и только количественных изменений; уже сегодня мы можем заметить, что этот процесс приводит к качественным изменениям, к отбрасыванию традиционной концепции личности, концепции Homo producens. Коммунизм не может быть технологией удовлетворения желаний или суперкомфортным механизмом общественного, вечного, бесплатного потребления. Он должен создать новую общественную концепцию человека, независимую от заложенных в нём способностей, в границах, в которых это будет возможно. Он должен создать межчеловеческие нематериальные связи, то есть независимые от сферы удовлетворения жизненных потребностей, связи одновременно рациональной и эмоциональной природы, признавая приоритетным развитие индивидуальности, её неповторимость и незаменимость относительно других людей, и опять: в границах, в которых это будет возможно. Это последнее – незаменимость – мне представляется наиболее существенным, так как в обществе, воспринимаемом как машина по производству добра для удовлетворения личных потребностей, человек – в отношении к другим людям вне круга близких, семьи, друзей – является по сути только функцией, колёсиком, одним из множества звеньев, частицей большего, согласованно функционирующего целого, которую без труда можно заменить, ибо его исключительность, его индивидуальность не проявляется в общественной практике вообще или проявляется лишь в единичных случаях и в ничтожной степени. В этой сфере, скорее всего, должны произойти наибольшие изменения. Мы не можем диктовать их будущему, но из этого не следует, что если мы не можем, то нам нельзя о них думать.

В парижском «Экспрессе» я прочёл составленный из интервью материал в трёх колонках на тему, как будет выглядеть мир в 2000 году, и мне стало жаль читателей «Экспресса» – и тех учёных, которые отвечали на вопросы.

О том, что мы вскоре полетим на Луну, сегодня знает любой мальчишка, об этом не надо спрашивать профессоров. Также любой журналист уже знает, что «спутниками» можно будет освещать города ночью, передавать телевизионные программы, регулировать погоду и делать ещё массу других вещей (пригодились бы также спутники для освещения улиц и особенно в Кракове). Когда я читал эти, полные оговорок, которые всегда обязан делать осторожный и строгий учёный, предсказания на тему 2000 года, они мне невольно напомнили многочисленные пророчества давних времён, высказываемые, когда появлялись первые паровые машины, железные дороги или телеграф. Забавно то, что современники всегда видят будущее как настоящее, умноженное на десять или сто, а если есть сумасшедшие храбрецы в своих фантазиях, то они умножают их на тысячу – и уже полученной картиной полностью удовлетворяются. И потому современники первых паровозов видели будущее как страну дымящую и попыхивающую, словно некое бесконечное скопление чайников, с маленькими паровыми моторчиками, приделанными к каждой катушке, к велосипеду, даже к дверям, которые будут автоматически (слушайте, слушайте!) открываться. Опять же те, для кого телеграф был новостью, представляли себе, что мы, их потомки, ничего не будем делать – только телеграфировать из города в город, таким простым способом улучшая своё существование. Возможно, что этой манией преувеличения и рассматривания будущего через увеличительное стекло во время Первой мировой войны слишком сильно увлекались немцы, когда оценили как суперсовременное оружие знаменитую «Большую Берту» Круппа – пушку, которая была столь ужасно, столь неслыханно велика, что действительно могла обстреливать Париж с расстояния 120 километров, но уже после пары десятков выстрелов становилась непригодной.

Всё дело в том, что картину будущего нельзя рассматривать, глядя через микроскоп на современные изобретения, ибо решающую роль в формировании нового образа действительности играют социальные изменения, темп и направление развития которых обычно нельзя предвидеть, а также влияющие на эти процессы новые открытия и изобретения. Новые – это обычно означает такие, какие предыдущему поколению даже в кошмарных снах не снились. Назову для примера: атомные электростанции или электронные мозги, и те и другие не существовали полвека назад даже как просто понятия, как вершины фантазии.

Поэтому следует быть очень осторожным, принимая к сведению заявления господ профессоров, которые мир двухтысячного года видят густо покрытым электростанциями, черпающими энергию из распада атомов, или электронными автоматами, которые выручают людей во всяческой работе. Я не утверждаю, что так не будет, только призываю к осторожности. Также клятвы специалистов, заявляющих, что путешествие к очень удалённым местам Космоса будет возможно не наверняка, а только может быть вероятным, и то, по меньшей мере, спустя века, следует принимать с вежливой улыбкой. О цветном телевидении ещё около пятнадцати лет назад писали, что это неосуществимая мечта по причине невероятной сложности необходимого для её реализации оборудования (господа профессора, обратите внимание!). И вообще надо оставить величайший резерв уже не столько в предсказании того, что возможно, сколько в высказывании заявлений на тему того, что невозможно. Поэтому здесь приходит на память уже из потустороннего мира известный физик Резерфорд, который высвобождение атомной энергии в нашем веке считал совершенно невероятным.

Что же будет, если лет через пять или восемнадцать будет открыт совершенно новый источник энергии, я не знаю какой, скажем – «податомной»? Если окажется, что этот новый источник не требует мощных бетонных панцирей для безопасности человека от смертельного радиоактивного излучения? Или если огромные усилия и инвестиции, вкладываемые в разработку ракетных двигателей, в будущем окажутся напрасными из-за открытия, на котором, собственно говоря, основана «суть» планетарной гравитации, а также конструирования «антигравитационного» транспорта? Если можно будет создавать очень мощные гравитационные поля искусственным способом на Земле и тем самым замедлять влияние времени до такой степени, что подвергнутый такому воздействию человек (боюсь сказать «общество») будет стариться несравнимо медленнее, чем мы стареем сегодня? Но и тут я всё время вращаюсь в кругу явлений, которые могу себе кое-как представить, которые могу описать хотя бы общим определением, назвать хотя бы словом. А если всё же произойдут открытия явлений и законов совершенно нам неизвестных, то есть не предсказуемых сегодня? История последнего полувека скорее изобилует именно такими, переворачивающими мир понятий вверх ногами, открытиями, из которых, например, кибернетика не имеет, выражусь образно, «отца» и «матери» среди всех дисциплин и наук, какие существовали до неё (в противоположность атомной энергетике, которую создала лабораторная физика).

Огромное количество открытий, перемен в науке, изобретений должно придать смелости не одному желающему предсказать будущее, что я принимаю как явление скорее парадоксальное, потому что этот град столь густо летящих нам на головы открытий, не предвиденных раньше, потребовал бы резерва и большой осторожности в формулировании предсказаний, как и сама частота, само количество великих и революционизирующих нашу жизнь открытий, появившихся в минувшие десятилетия, заставляли бы, собственно говоря, надеяться на ещё большее их нагромождение, ещё более серьёзный, просто лавинообразный рост наших знаний, наших возможных действий в относительно недалёком будущем.