Постепенно боль стихала. Я закрыла глаза, сосредотачиваясь на источнике боли, и стала дышать, представляя, что вдыхаю через нос, а выдыхаю через центр боли, выдувая ее. Чистая психосоматика, но всегда со мной работала.

Глаз я не открывала, оттягивая время. Я помнила до неестественно точных подробностей весь вчерашний день. Рахель в торговом центре. Отца, закрывающего двери шкафа. Агарь, проводящую меня через портал. Искаженное злостью лицо Рэя, когда он понял, что я его обманывала.

Вспоминая это, я пообещала себе, что полежу ровно минутку и пожалею себя. Я считала про себя секунды, чувствуя, как к глазам подкатывают слезы. Я никогда столько не плакала, как в эти сутки.

И когда в мыслях пронеслось: «Ноль», – я встала.

Я спустила ноги с кровати, ставя босые ступни на пол. Мои туфли лежали посредине камеры. Шкатулка – на кровати. Порванная кофта еще больше поползла по швам во сне, и открывала мой лифчик любому, кто захотел бы на меня посмотреть. Юбка казалась целой, но на ней запеклись черные пятна. Я уперлась руками в кровать и оттолкнулась, вставая на ноги, а встав, схватилась за изножье, чтобы удержать равновесие. Холодная поверхность металла под пальцами слегка отрезвила, и я подумала, что хочу ледяной душ. Такой, чтобы сердце перехватило, дыхание сбилось, и осталось одно желание – побыстрей этот душ покинуть.

– Иди, – спокойным ровным голосом сказала я себе.

И пошла. Медленно переставляя ноги, придерживаясь за стену, как, наверное, придерживалась в детстве. Крылья тянули то назад, то в сторону, и я не представляла, что буду делать, когда они намокнут. Ведь, если я правильно понимала, так они станут еще тяжелей.

Я стянула одежду через ноги, роняя ее на пол. Попыталась нагнуться, но не удержала равновесие, и клюнула лицом прямо в железную раковину. Нос пронзила острая резкая боль. Я схватилась рукой за раковину, выпрямилась и прижала руку к носу, зажимая его. Боль длилась несколько секунд, а потом ушла. Отняв пальцы, я посмотрела на застывшую на них черную вязкую жидкость.

Пространство, отведенное под душ, обозначалось плоским, впаянным в пол, керамическим прямоугольником с бортами. И вставать на него босиком было не лучшей идеей, но мне было не до правил гигиены. Я встала, выкрутила кран и потрогала воду. Я подумала было, что горячий душ тоже был бы неплох, но как я не вертела из стороны в сторону смеситель, вода теплей не становилась. Задержав дыхание, я сделала шаг под струи воды и едва не завизжала от ледяной воды, в груди перехватило. Сперва вода сильно била по коже, и холод был адский… но потом притерпелось.

На раковине обнаружился кусок мыла, и им я принялась тереть себя, отскребая от кожи грязь, засохшие комья морены и чужую кровь.

Вода сначала была почти черной, потом постепенно светлела, а в конце стала стекать чистой. И мой разум тоже прояснился. Запрокинув голову, я набрала полный рот воды, прополоскала его и сплюнула себе под ноги. Я вымыла мылом волосы, морщась от осознания, как сильно я их порчу. Но все равно намылила – от корней до самых кончиков, и когда растирала кончики между пальцев, прямо чувствовала, как они истончаются, превращаясь в паклю.

Закончив с душем, я выбралась наружу. Вода стекала с крыльев, с плохо отжатых волос. Как смогла, я обтерлась полотенцем и закуталась в него. Я вернулась в камеру, подобрала грязную одежду с пола, но надевать ее не стала – разум уже вернулся ко мне, а с ним и элементарные правила гигиены вспомнились. Внезапно я осознала, что стою полуголая, в одной из камер для преступников, доставленных в Предел, а единственная одежда у меня в руках. Мокрые крылья повисли, стали тяжелыми, почти неподъемными, и от них текли струйки воды. Как их высушить я не знала. И фена с собой не было.

Я, держась за стенку, дошла до кровати и тяжело свалилась на нее. Подышала, потом села, оглядываясь вокруг. Они же не бросили бы меня без одежды? Покрутив головой, я увидела сверток, лежащий в изножье кровати, развернула его и тихо рассмеялась. Тюремные спортивные штаны серого цвета, кофта, застегивающаяся на спине, майка и хлопчатобумажные трусики, но никаких носочков. Неплохо, приятная забота, и никакой альтернативы. Я оделась. Выглядела я, конечно, не на показ мод, но хотя бы была одета.

Я взяла шкатулку и обняла ее, прижимая к груди. А теперь, пока за мной не придут, у меня есть время хорошо подумать, вспомнить все, что я узнала от отца, а вспомнив все, наконец-то сообразить, что именно я буду отвечать на вопросы Агарь.

Но подумать я не успела, потому что дверь распахнулась и, пригибая голову, вошел нефилим. Он был даже выше меня, что случалось так редко, когда я жила в Первом мире. Он подал мне руку, и я приняла ее, опираясь на него весом тела.

– Обувь тебе не принесли? – спросил он, заглядывая мне в глаза.

– Есть туфли, но я не могу наклониться, чтобы не упасть, – ответила я.

Вздохнув, он усадил меня на кровать, взял туфли и подошел ко мне, садясь на корточки и ловя за лодыжку. Я быстро отдернула ногу, ощущая острую вспышку стыда, но потом перестала ломать комедию и сдалась. Не в том я была положении, чтобы выкаблучиваться.

Обув меня, нефилим помог мне подняться, придерживая за спину под крылья.

– На допрос? – спросила я.

Он был выше меня почти на голову, и было так приятно сознавать, что даже когда я на каблуках, есть кто-то выше, кто-то, на кого приходится задирать голову.

Только он ничего мне не ответил, лишь провел по длинному витиеватому коридору в комнату, усадил на стул и спросил, нужно ли мне чего-нибудь. Я попросила что-то горячее, все равно, чай или кофе, или просто стакан горячей воды, он кивнул и ушел.

Ожидание длилось недолго. Вошла Агарь с дымящимся стаканом, и сочный запах свежезаваренного чая заполонил пространство. Хмурый Белиал зашел за ней, посмотрел на меня и закатил глаза снова, в фиолетовой радужке мелькнула неприязнь. Но вроде бы не ко мне, а к Агарь, и это почти меня успокоило.

– Держи, Пандора, – сказала она, ставя передо мной кружку. – Как ты, полукровка?

– Все нормально, – я сделала глоток кофе, жмурясь от удовольствия. – Откуда вы знаете мое имя?

Внутри выскочил красный флажок: ошибка. Это не мое имя, у меня сейчас другое. Отца зовут Персей, а меня… я уставилась в стол, пытаясь его вспомнить, но в голове звенела пустота. Птица Рах прилетела всей конспирации, как говорится.

– Война закончилась до твоего рождения, но Предателей Пятимирья мы ловим до сих пор. Были те, кто обмолвились, что Люциан и Климена так назвали дочь. А когда я позвала, ты откликнулась. Позволило отсечь то, что ты его любовница, – Агарь мягко улыбнулась.

По спине у меня пробежал холодок. Я-то думала она добрая и милая, раз так вежлива со мной, а Агарь даже мое имя сделала оружием против меня.

– Есть что сказать? – Белиал подпер голову рукой, водя пальцем по столу.

Я отрицательно помотала головой. Я не настолько сошла с ума, чтобы пытаться с ними сражаться обманом.

– Что ты знаешь о темном дэве по имени Люциан? – спросила Агарь.

Я сделала большой глоток кофе, беря паузу. Я чувствовала себя нелепой, маленькой и совсем юной перед этими двумя, смотрящими на меня с таким ласковым, но в тоже время жалостливым взглядом. Словно я маленький котенок под дождем.

– Что Люциан участвовал в Восстании Иерофантов. Он брат Фафнира, – я сообщала факты сухо, словно на уроке в школе отвечала. – Участвовал почти во всех крупных сражениях. После поражения исчез вместе со своей женой.

Сердце бешено заколотилось в груди, а тело обдало вспышкой жара. Мне оставалось только надеяться, что на губах не выступят предательские капли пота.

Они молчали, и молчала я, решив, что не буду говорить, пока меня не спросят. Мой болтливый язык мог завести меня очень далеко, и я могла бы выболтать то, чего болтать не стоило.

– Ты знала, что твой отец Предатель Пятимирья Люциан? – спросил Белиал, откидываясь назад на спинку стула.

Я посмотрела в фиолетовые камни его глаз. Вдохнула, выдохнула, а потом ровным голосом ответила: