Я поднялась наверх, взялась за ручку, дернула раз, другой, третий. Пожарная лестница в доме, где мы снимали квартиру, примыкала к балконам. Застонав, я запрокинула голову, чувствуя, что по щекам почти начинают стекать слезы беспомощности. Никогда еще в осознанном возрасте я не чувствовала свое тело настолько чужим и неподатливым. Даже когда я пару лет назад сломала ногу, и весь путь домой проделала, опираясь на чужое плечо.

– Папа! – я заколотила в дверь, что было силы. – Папа! Папа-папа-папа!

Мой голос сорвался не просто на крик, а на безумный вопль, и я с удивлением осознала, что рыдаю, а осознав это, застыла. Дверь распахнулась мне навстречу, силуэт отца возник в дверном проеме. Я вскинула руки, и бросилась к нему на шею. От удара моего тела он по инерции сделал шаг назад, но поймал в объятия, подхватил под бедра и занес в дом. Я зарылась носом ему в плечо, обхватывая руками шею, и бессвязно пытаясь рассказать ему про торговый центр, про Рахель, и про то, как я поползла не в ту сторону. Про то, что ее ищут, и кажется, Люциана тоже, про опасность, и про то, что не нашла Хат и Джея живыми, и боюсь, что они умерли.

– Тихо, тихо, – он усадил меня на кровать, пытаясь высвободиться из плеча моих рук, но я крепче его сжала руками. – Пандора! Хватит!

Настоящее имя прозвучало как пощечина. Я выпрямилась, заглядывая ему в глаза, моргнула и разжала руки, вытирая слезы со щек рукавами.

– Переоденься, – он бросил мне сверток, лежащий на тумбе. – Быстро переодевайся, умывайся и поехали. Твою сумку я уже собрал.

– Как ты?.. – я поймала сверток, прижимая его к груди.

– Новости. Быстрее, кошечка!

Он застыл, медленно повернул голову вбок, прислушиваясь. Губы отца зашевелились, и голубые камни, что заменили ему глаза, окончательно обратились в непроницаемую стену. Но я видела, как мелко начинает дергаться у него щека.

Он взял меня за руку, бесшумно открыл дверь шкафа, толкая меня внутрь, метнулся в сторону, вытаскивая из раскрытой сумки шкатулку с резным узором, и сунул её мне в руки.

– Сиди тут, – сказал он, шепча так тихо, что я едва слышала. – Сиди тут и не шевелись. Спрячься за одежду. Зажмурься. Не дыши. Поняла?

Я кивнула.

Я не знала, что он делает. Я не знала, почему мы это делаем. Но он мой папа, и я ему подчинялась, потому что никому так не верила, как ему.

– Пандора, – он заглянул мне в глаза.

Я села на корточки, прижимая шкатулку и сверток с одеждой в груди.

– Никогда и никому не верь, – сказал он, берясь за дверь шкафа, и смотря в сторону, куда-то, где были слышны звуки, ведомые ему одному. – Никогда и никому не верь, и ни во что не впутывайся. Я тебя найду.

Дверь шкафа закрылась, и приглушила все звуки. Я слышала, что он сказал что-то еще, но не могла разобрать. Я зажмурилась, замерла и застыла. В темноте остался лишь бешено колотящийся звук моего сердца.

А потом раздался хлопок, звук ломающейся створки, и треск дерева Я вгрызлась в собственную губу, приказывая себе не кричать. Я пыталась быть максимально тихой и незаметной. Я пыталась, но сквозь плотно прикрытые веки мелькнула полоска света, и я не смогла сдержать крик, а закричав, выкричала всё, что накопилось у меня на этот день.

Дэв с нашивкой черного крыла на плече формы, – удивительно, но я хорошо ее разглядела, даже то, что из шва сбоку торчала нитка, – наставил на меня пистолет. Он наклонил голову вбок, задумчиво хмурясь, а я вцепилась в шкатулку, прижимая ее к груди.

– Тут только девка, – крикнул он.

Ему что-то ответили, но я не слышала.

– Выходи, – он мотнул головой.

Я думала, что он опустит пистолет, но он его не опускал. Медленно я выбралась наружу, передвигаясь на корточках, встала, обнимая шкатулку и робко подняла глаза на вошедших.

– Пандора? – спросила светлая дэва с татуировкой хранителя.

Я повернулась к ней, делая шаг назад, и узнавая в девушке Агарь, которую видела по телевизору, Агарь, которая была лидером Хранителей, и которая в реальной жизни оказалась мне где-то по плечо, но более крепкой, сбитой, похожей на рысь перед прыжком.

– Бросил и ушел, – темнокрылый опустил пистолет. – Девчонку грузим?

– Девочку грузим, дверь запереть и опечатать, – Агарь убрала короткую прядь волос за ухо, шумно вздохнула и посмотрела на меня. – Прости, ребенок, но придется тебе пожить некоторое время в Пределе.

Я почувствовала, что земля уходит из-под ног, но приказала себе держаться на ногах. Отца они не поймали. Значит, шанс на победу еще есть.

Я должна была думать о том, что мне следует сказать, а чего говорить не следует, но вместо этого смотрела на выпирающие в вырезе рубашки ключицы Белиала. Мне хотелось коснуться этих ключиц, чтобы проверить, обрежусь я о них или нет, и я покрепче сцепила руки на шкатулке.

Агарь помогла мне пройти через портальный камень. Сердце, устав безумно колотиться в груди, теперь просто тихо болело, покалывая. Меня все кренило то в одну, то в другую сторону, но попытки уловить равновесие я прекратила. Навалилась огромная физическая усталость, и всё, чего я хотела, это уснуть.

«Да гори оно огнем», – подумала я, ловя позу наибольшего равновесия и застывая.

Осознание произошедшего бродило где-то рядом, но решило не мучить мою голову. Будучи вымотанной и усталой физически, морально, умственно и духовно я желала только одного: чтобы меня наконец-то оставили в покое.

– Тебе будет проще, если поймешь, что крылья движутся вместе с твоими плечами, – сказала Агарь. – Движение на скручивание. Ты научишься со временем, Пандора.

Я не называла ей своего имени, но она откуда-то его знала. Я посмотрела на девушку, моргнула тяжелыми, едва подчиняющимися мне, веками и что-то невнятно пробормотала. Мне казалось, что это были слова благодарности, а там кто знает, что кому послышалось.

– Нельзя ее сейчас допрашивать, – Агарь обернулась через плечо, смотря на Белиала. – Ей нужно отоспаться, и только после этого она будет способна отвечать.

– С них проще выбить правду, когда они измучены, – его голос уколол меня в спину острием рационального подхода. – И пока воспоминания свежие.

– Это ребенок, Белиал.

– Этот ребенок знался с Люцианом.

– Если я всё расскажу, меня отпустят? – я уцепилась за плечо Агарь и наклонилась к ее лицу. – Я очень устала, и хочу поскорее с этим покончить.

Тень пробежала на лице девушки, и я осознала, что она снова смотрит на Белиала, но теперь в ее глазах вместо раздражения читалась мольба, смешанная с решимостью. Словно она хотела меня защитить. Капитан темнокрылых шумно вздохнул, и, – я почти уверена в этом, – закатил глаза.

– Темная сторона не видит препятствий в данный момент времени, – сказал он.

– Светлая сторона не видит препятствий в данный момент времени, – в голосе Агарь зазвучало облегчение. – Идем, ребенок. Тебе нужно отдохнуть.

Мне было плевать, куда она меня ведет, хоть на заклание Совету, хоть в клетку к Фафниру, или к диким львам, на расстрел, в постель к принцу или в бордель. Едва передвигая ноги, я двинулась за ней, не осознавая ни пространство, в котором шла, ни то, что куда-то иду с главой Хранителей. Мои веки слипались, и я перестала сопротивляться этому. Я только шла – сознание мое уже дремало.

– Тебе повезло, что ты в хорошей форме, – сказала Агарь.

Я приоткрыла глаза, чтобы увидеть, как она отпирает тяжелую железную дверь.

– Тут нет комнат, только камеры, – она виновато улыбнулась. – Но кровать хорошая. Душ с туалетом за той дверью. Мы понаблюдаем за тобой по камере слежения. Спи спокойно.

Я прошлепала по каменному полу, на ходу роняя туфли, и упала на кровать, прижимая к груди шкатулку. С ней в обнимку я и уснула.

Когда я проснулась, то сначала не поняла, где нахожусь. Застонав, я перевернулась на спину и вскрикнула от боли, пронзившей позвоночник. Я выпустила шкатулку из рук, выталкивая ее в пространство над головой, перевернулась на живот и замерла, стискивая зубы. Иногда боль просто нужно перетерпеть – этому меня тоже учил отец.