Вот только выбрал он не её.

Беверли вздохнула, фыркнула и разозлилась на саму себя. Ну и что она разнылась? Да, Билл выбрал не её, и даже не свою ослепительно, невозможно прекрасную Одру. Билл выбрал убийцу своего брата. А они, его любимые девочки, были только отражениями его любви к Оно. Белокожие, рыженькие…необычные. Билл слишком правильный для того, чтобы признать очевидную истину — его чувства к юному Оно не братские. Это была любовь — настолько сильная, что только благодаря ей он не сходил с ума и мог ломать в себе невозможное, крушить все барьеры своего нормального человеческого сознания — чтобы любить инопланетное чудовище. И жить для него. Ради него. Во имя его.

Беверли знала, что и Бен знает всё это — о ней самой, о её чувствах к Биллу, о Пеннивайзе. Знает, что она не ревнует Билла к Оно — ей даже жаль было этого иномирного детёныша, оказавшегося в эпицентре таких бушующих страстей.

Знает Бен и то, что она любит его — сильной и чистой любовью настрадавшейся самки, которой самец предложил искупление грехов своего вида. Предложил всё, что может пожелать женщина и что может дать ей мужчина; предложил ей служение во имя её.

Беверли ненавидела Бена за это. Любила и ненавидела.

За то, что он слишком понимал её. За то, что простил бы ей всё — измену, боль, равнодушие, любовь к другому.

За то, что он оставлял ей право выбора.

Не отомстить ли ей всем сразу — Биллу, Бену, Одре…даже Пеннивайзу? Перестать быть «своей девчонкой», сделать юное Оно зависимым от своей нежности и остаться с ним — даже родить…ну…что получится. И сойти с ума.

Какая получится пара: паук — людоед и сумасшедшая валькирия, воспевающая боль и смерть. «Красавица и Чудовище» на новый (деррийский и иномирный) взгляд.

Опять тяжёлые, взрослые мысли. Опять она не сможет летать.

Бен посмотрел на вернувшуюся девочку всё понимающими глазами и Бев разозлило то, что он знает о ней всё — знает каждое движение её души благодаря дару Оно, такому страшному и мучительному для обыкновенных людей.

Беверли сняла платье, небрежно бросив его на пол Логова.

— Иди ко мне, Бен.

Взять её в объятия, сделать только своей. Грубо, насильно — потому что она хочет этого.

Бен обнял Беверли, прикрывая её наготу собой, своим большим телом. Просто обнял. Беверли хотела ударить его, крикнуть что — нибудь обидное и злое, но её горло сдавило от подступивших слёз. Она плакала долго и горько и Бен обнимал её, а потом увёл к себе домой и уложил на диван в холле, укрыв пледом. Беверли уснула почти сразу, провалилась в сон, как в обморок.

Во Сне Оно Неудачники не нуждались в отдыхе, это была скорее защитная реакция организма Бев на душевные муки, но Бен долго сидел рядом и смотрел на девочку, и глаза его были тёмными и задумчивыми. Когда Беверли задышала глубоко и ровно и на губах её появился намёк на улыбку, Бен встал и распахнул окно.

Ночная прохлада хлынула в комнату.

Хэнском уронил в ночь только одно слово — тяжёлое, вырвавшееся из глубины его сердца:

— Билл.

***

Шарики летали.

Не кровавые шары юного Оно, и не разноцветные шарики его древнего сородича. Это были обыкновенные стеклянные шарики, пару секунд назад лежавшие в кармане шорт Авери Диксона.

Беверли не узнала бы сейчас мальчика, с которым разговаривала пару минут назад — никакой детской улыбки, никакого здорового румянца и прищуренных смешливых глаз. Широко распахнутые глаза Авери следили за шариками, а его ещё детское, округлое лицо было бледным от напряжения.

— Сейчас, Огонёк. — выдохнул он. — Давай!

Юное Оно, с не меньшим интересом следившее за шариками, выдохнуло Мёртвый Огонёк и направило его в гущу летающих шариков. Шарики засияли так, что Авери вздрогнул от рези в глазах. Сидевшие кто где ребята беспокойно зашевелились, но мальчик остановил всех движением руки и продержался ещё несколько минут, прежде чем Мёртвое сияние погасло, и шарики покорно улеглись в маленькую ладонь их владельца.

— Сегодня на несколько минут больше продержались, — Авери устало присел на остатки развалившейся стены и ободряюще улыбнулся друзьям, встревоженно смотревшим на него. — Всё нормально, я в порядке.

Шарики неожиданно снова вылетели из ладони Авери и закружились в воздухе, переливаясь Мёртвым светом и являя собой очень сложную, но узнаваемую модель Солнечной системы в такой же сложной системе других миров и Вселенных.

— Шаариков не хватает, детёныш. — нараспев сказал Пеннивайз, покрутив когтистым пальцем у виска, и все ребята расхохотались.

Шариков действительно было мало — и тех, что принёс Авери и тех, что были в их головах. Даже объединив разумы, они были слабее этого странного существа, являющего собой по сути просто Мёртвый Свет. Они были слабее Смерти. Пока.

Авери не показал того, как он был расстроен. Его друзья старались, как могли, но мальчик понимал — даже все их Огоньки, объединённые в одно целое, никогда не смогут сравниться с одним — единственным Мёртвым Огоньком иномирного существа, непонятно почему живущего в заброшенных туннелях канализации Дерри.

Авери тосковал по друзьям из Института, но боялся даже мысленно позвать их. Не хотел, чтобы их теперь спокойная (относительно спокойная, конечно) жизнь была снова разрушена кошмаром, который все так хотели поскорее забыть.

Мёртвый мальчик не может никого позвать. Не должен. Не имеет права.

Он ещё долго играл с друзьями. Когда стемнело и все разошлись по домам, Авери, оставшийся наедине со своим Кошмаром, сам подошёл к Оно, лениво развалившемуся на нагретой дневным солнцем стене и покачивающему ногой, как кот хвостом.

— Отрасти себе хвост, Пенька, — неожиданно для самого себя сказал мальчик. — Тебе пойдёт.

Пеннивайз рассмеялся и одним прыжком оказался возле мальчика.

— Тогда вы все будете дёргать меня за него.

Не смотря на ужас, который Авери ощущал каждой клеткой своего тела, мальчик не боялся это существо, воскресившее его. Как это произошло, он не спрашивал. Не хотел слышать ответ. Если это и был Ад, лучшего наказания невозможно было и придумать. Он заслужил этот ужас.

Он убийца — и не важно, что он убил во благо друзей.

Кем или чем являлся его странный спаситель, мальчик точно не знал. Существо жило где — то в глубинах деррийской канализации, умело перевоплощаться, летать, сияло, а так же являло собой по сути те самые Огоньки, наделяющие владеющего ими сверхспособностями…ЕГО Огоньки.

Огоньки, жрущие детей. Огоньки, создавшие Город, являющиеся Городом и почти всеми людьми в нём.

Да, конечно.

Личный Ад «по мотивам».

— Думаешь что — то вкусное. — Пеннивайз облизнулся, и его глаза вспыхнули хищным блеском. — Жаль, что ты не Едаа, Авери.

Не смотря на очередной укол тошнотворного ужаса, мальчик едва не улыбнулся. Морда Огонька (его! Смерти) была настолько восторженно — сияющей, что казалась совсем детской. Этакий малыш — демон из старого доброго диснеевского мультфильма.

Авери невольно подумал, что его психика подстраивает окружающий Ад под свой возраст. Ему десять. А если бы было пятнадцать или двадцать — Огонёк выглядел бы старше?

— Кстати, о «Еде» — взгляд Авери стал жёстким. — Я тебя ещё не простил за то, что ты снова охотился. Тренироваться мы будем, а вот играть с тобой пока нет. А теперь исчезни. Сожрёшь кого — нибудь ещё, и я рассержусь по — настоящему. — Авери холодно улыбнулся. — И ты знаешь, что тогда будет.

— Не знаю, — наивно сообщил ему Пеннивайз, но послушно исчез.

Авери даже слабо усмехнулся, вытирая холодный пот со лба. От ужаса его подташнивало, но он не мог не признать, что Огонёк — единственное, что заглушает все его мучительные мысли о крови и боли. Он даже не очень понимал, как относиться к случившемуся. Если в Дерри никто не умирает по — настоящему, то это была и не смерть?

Ненавидеть Огонька Авери не мог, даже зная, что тот убийца и людоед.

Ненавидеть следовало себя — ведь это он, Авери, придумал такую Тварь.