— Что случилось? — пододвинув стул, удобно устраиваясь, спросил я.

— Джордж Линден, как стало известно, завтра покидает остров, — сообщил мне Войцех.

Да что ж это такое происходит? Что-то все больше происходящее напоминает прогулку на городском пляже Анапы в сезон — куда ни глянь, везде сплошная жопа.

— Да как так-то? — вслух выразил я расстройство новостью.

— Томми купили ему билет с острова, причем уходит он с помощью золотой катапульты. Предполагаю, что до Линдена дошла информация о готовящейся каре Господа, которая готова достать его перед плановым отъездом, и ему на Занзибаре определенно стало неуютно. Линден покинет остров уже завтра, сегодня в роли начальника полиции района Вилладж он последний день. Причем все документы и перевод будут оформлены также завтра, когда на Занзибаре его уже не будет.

— Это же… ну, так не делается.

— Как видишь, делается.

— Если это такая тайна и прямо ювелирная работа парней из Томми, которые обеспечивают эвакуацию Линдена, почему мы об этом знаем?

«У польской мафии длинные руки», — Войцех ответил не сразу, и за время паузы внутренний голос мне подсказал ответ на вопрос.

— Джордж Линден уволился из полиции и получил назначение инспектором Колониального комитета ООН.

— Оу, — не удержался я от комментария, потому что корпораты оплатили предательство Линдена очень хорошо. Должность инспектора Комитета ООН для вчерашнего начальника полиции, пусть и в элитном сеттльменте протектората — это самый настоящий шаг в небо. Очень дорогие тридцать три сребреника. Действительно золотая катапульта.

— Линден отбывает завтра утром в Бразилию, а если конкретно — в Порту-Аллегри.

— А в Порту-Аллегри… — пощелкал я пальцами, вспоминая и понимая, — находится оперативная база…

— Tak, baza LigiMorskieji Kolonialnej, — на польском произнес Войцех.

База Морской колониальной лиги — экспедиционного корпуса колониальных вооруженных сил Речи Посполитой. Своих колоний у Польши в этом мире до сих пор не было, а вот колониальные войска были. Причем довольно серьезные войска.

Получается, что внутренний голос совсем не ошибся, когда предположил, что раскрытие тайны убытия Линдена — дело рук польской мафии, у которой длинные руки. Наверняка информация пришла «другу» Войцеха от кого то из военных, что узнали о переводе. Это на Занзибаре документы можно провести задним числом, в структурах связанными с ООН так не сделаешь. И значит, информация все же просочилась.

— Твой друг Вальдуш дополнительно подкинул какой-нибудь информации?

— Нет.

— Kur-r-rwa, — расстроенно выругался я, понимая, что мне вместо отдыха вечером предстоит влезать в очередной блудняк.

— Не нервничай, мы можем отказаться, — пожал плечами Войцех. — Лезть без разведки к Линдену, это авантюра. Особенно с учетом того, что нам нужно инсценировать самоубийство, причем сделать это так, что всем стало понятно, что Линден откланялся не сам. Я вот смотрю на это, — показал взглядом Войцех на карту района Вилладж, — и у меня вообще ни одной идеи. Вернее, идей то россыпь, но реальных среди них ноль целых, ноль десятых.

— Если мы откажемся, нам не отдадут Кигунгули. Более того, мы останемся должны твоему другу Вальдушу, который уже оказал нам услугу с оружием. И превратимся из делового партнера в кредитора, а должок твой друг спросит. Особенно учитывая его симпатию к тебе со времен сломанного носа в школе.

Войцех только плечами пожал, показывая, что все прошло, и это пройдет. Он, судя по настроению, совершенно не был настроен на то, чтобы лезть сегодня вечером в авантюру с Линденом.

— Насчет этого не беспокойся, — спокойным тоном подтвердил он мою догадку. — Я могу ему еще раз нос сломать, и не только нос.

— Мне наплевать, хоть ты его всего сломаешь. Мне нужно Кигунгули, нужно буквально завтра, и мне нужна лояльность полиции, когда я буду его забирать.

— Зачем тебе вот прямо сейчас Кигунгули?

— Я покинул наше совещание срочно, и не все тебе рассказал. На следующей неделе я планирую объявить себя варлордом.

— Уо-ооу-оу, — не скрывая крайней степени удивления, протянул Войцех.

— От меня этого хочет сеньора Романо. Кроме того, на следующей неделе на Занзибар прибудет влиятельный человек, который может организовать легитимизацию регистрации моего объявления.

— Артур, — официальным тоном обратился ко мне Войцех, говоря явно не так, как хотел бы сказать.

— Да.

— Не сочти за оскорбление, но мне кажется, что тебя используют.

В ответ я только хмыкнул — надо же, открытие.

— Тебя старательно направляют на дорогу с флажками, неужели ты этого не видишь?

— Войцех.

— Да?

— Ты знаешь историю Российской Империи.

— В общих чертах.

— Петр I, он же Великий. Занял трон в десять лет. Слышал такое?

— Да.

— А ты слышал, что трон он занял в роли младшего царя-соправителя? А старшим царем был его брат, который по свидетельству современников умом и сообразительностью не отличался, зато отличался очень уж слабым здоровьем?

— Эм. Нет.

— Теперь слышал. Изначально Петр был фигурой, инструментом для делящих влияние кланов, которую просто посадили в бархатное кресло, причем в парное кресло — оно до сих пор в Оружейной палате стоит. Более того, Петр был картонной фигурой — ему даже образование не дали, он писать так нормально и не научился. Ему было позволено только играться в солдатиков на заднем дворе. И все его последующие рубки боярских бород в виде сказок для детей — это же история захвата власти тем, кого всерьез никто не воспринимал. А знаешь, что в этой истории самое главное?

— Что?

— Петр не сам занял трон, — я для убедительности даже пальцем в небо показал. — Его туда по-са-ди-ли. Сами его на трон посадили — сами потом и хлебнули полной ложкой. Кланы он приструнил так, что бороды часто вместе с шеей рубил, в Церковь вообще навсегда вычеркнул из числа подписантов, персонажи анекдотов теперь. И до сих пор обер-прокурор, а не патриарх Церковью управляет, очень уж по юности Петр этих ребят не взлюбил. Поэтому и столицу из Москвы переносил, потому что в златоглавой ему банально опасно по улицам было ходить.

— Это ты к чему? Я простой отставной вахмистр, мне бы попроще объяснение, — сделал вид, что не понял меня Войцех.

Только вот по глазам его я прекрасно видел, что все поляк понял.

— Это я к тому, что пусть передо мной и дорожка с флажками, но идет она сейчас наверх.

— Это все звучит умно и красиво, вот только я все равно категорически не советовал бы тебе сегодня лезть к Линдену для того, чтобы получить карт-бланш на захват Кигунгули. На этом сраном острове, как говорит Патрик, весьма много группировок, достойных того, чтобы мы им хату разнесли, действуя по внятному плану, а не впрягаясь в опасную авантюру. Если уж тебе так нужен повод, чтобы показать состоятельность тебя как варлорда. Тем более я даже до сих пор не знаю, как мне в Вилладж попасть, не говоря уже о том, чтобы получить план дома Линдена.

Может быть, Войцех и правильно говорит — подумал я, вставая из-за стола и начиная мерить комнату шагами. При этом я, даже почти не замечая, щелкал пальцами. Эта привычка у меня появилась со времени прибытия на Занзибар. Несмотря на то, что физически замену руки я практически не чувствовал (в плане ощущений), но разумом все равно никак не мог с этим смириться.

И щелкал пальцами я последние дни, когда был без дела или в раздумьях, очень часто — словно раз за разом проверяя ощущения от ударов подушечек пальцев в ладонь. Раз за разом удостоверяясь, что правая рука чувствительностью никак не отличается от левой.

Вот и сейчас, пока я мерил шагами комнату, щелкал и щелкал пальцами, раздумывая о словах Войцеха. А чуть погодя вдруг споткнулся на том, что не могу понять, что за ритмичную мелодию я нащелкиваю. Разозлился на себя — нужно думать о деле, а я думаю о какой-то ерунде.

Прошел несколько шагов, повторил ритм, еще раз повторил. Вроде на что-то из Высоцкого похоже, но нет, нет он. Зато в памяти всплыли слова, и я, вновь начав мерить шагами комнату и слушая ритмичное перещелкивание пальцев, прошептал про себя: