— Чтобы учиться, — просто ответила Крина, почти насмешливо. — Сейчас не сезон, но я думаю, что тебе есть чему поучиться в свете твоих действий.

Его действия — госпитализация Гарри Поттера. Том почувствовал, как его кожа вспыхнула в ответ. Ярость жгла его шею, а язык чесался выплюнуть яд. Его остановило понимающее выражение лица Крины, когда пожилая женщина подошла к одной из решеток, нежно поглаживая дерево.

— Это прекрасная вещь, — благоговейно произнесла Крина и осторожно убрала листья обратно в богато украшенную тесьму вдоль деревянной рамы. — Вино и виноградники. Баланс могут соблюсти немногие. Это…– она замолчала, ее губы снова дернулись от удовольствия, — очень похоже на людей. Проще, но все же как люди.

Том закатил глаза и подошел, стараясь не ощетиниваться, когда она проигнорировала его, предпочитая ласкать свои проклятые растения.

— Смотри сюда, — она указала на один лист, лежащий на нижней стороне.

К его большому удивлению, на слегка мохнатой поверхности сидел большой декоративный жук. Он был белым с серебристыми точками, великолепный панцирь, сделанный из сплетенных серебристых волокон, расположенных как тонкое кружево. Он напоминал богомола — длинные колючие лапы с когтистыми крючьями и алые глаза на богато украшенной голове. Том недоумевал, как такая штука могла проникнуть внутрь стеклянных стен. Еще одна загадка, например, как Крина могла носить эту трижды проклятую шубу при такой высокой синтетической температуре.

— Как я люблю и ненавижу этих маленьких созданий, — с нежностью вздохнула Крина, поглаживая одним пальцем его панцирь. Он размахивал своими маленькими ножками, вертя головой в немом инстинктивном движении. — Это Скараборис. Маленькие скарабеи, — она поморщилась, а затем снова ласково улыбнулась. — Проклятие виноградников.

Том не понимал, зачем они здесь. Воздух был слишком переполнен цветочными запахами, и головная боль уже начинала появляться где-то за белками глаз. Ничего нового, теперь у него постоянно болела голова.

— Эти маленькие насекомые уничтожат весь виноградник к следующему сезону, — сказала она. — А к следующему году будут уничтожены и все соседние виноградники. Видишь ли, эти маленькие чудовища волшебные, а маглы, несмотря на все свое хорошее вино, ничего не знают об этих монстрах.

Крина медленно поправила лист на место, и развернулась, чтобы посмотреть на Тома.

— Ты считаешь, что мы должны остановить их? Их отталкивает трава, которую легко найти.

Том непонимающе посмотрел на нее.

— Вы привели меня сюда, чтобы бороться с вредителями?

— Нет, — сказала она, слегка закатывая глаза. — Я привела тебя сюда, потому что мне любопытно, что ты думаешь.

Том уставился на нее, и она снова провела рукой по низко нависшим листьям. На некоторых уже начинали распускаться маленькие плоды.

— Эти чудовища очень прожорливы, вежливо объяснила Крина. — Они высасывают сок из растений и уничтожают тысячи виноградников в год. Магически, и магглы не знают, как их побороть. Они сидят и ждут разорения, гадая, рухнет ли их дом и жизнь из-за этой небольшой проблемы.

— И вот мы тут, — Крина поманила его рукой. — Могли бы предотвратить эту катастрофу, но я никогда бы этого не сделала. В тот момент, когда я покончу с этими маленькими скарабеями, я всегда смогу считать этот виноградник своим, и хотя он мне не принадлежит, я стану его защищать.

Тому не понравилось, как слова Крины врезались ему под кожу.

— Ты понимаешь, Том. Возможно, я смогу предотвратить разрушение этого виноградника, но я предпочитаю этого не делать. Если бы я не приехала сегодня, он бы уже рухнул сам по себе. Мое вмешательство изменило бы то, что произошло бы естественным путем. Это не касается меня, пока я не сделаю это таковым.

Ее взгляд был острым, и она принялась теребить шнурки на воротнике шали.

— Моя жизненная цель — принять грядущие бедствия, даже если бы я могла их предотвратить, потому что это не моя работа и не мой долг. Я не несу ответственности за судьбу других, несмотря на то, что могла бы сделать. Утомительно знать, в чем ты виновата, а в чем нет, но я напоминаю себе об этих скарабеях и знаю свое место.

Крина, наконец, развязала шнурки, ухитрившись опустить воротник рубашки пониже ключицы с левой стороны, пока в поле зрения не появилось чернильное лицо насекомого. Ажурно-белое, нежное, с малиновой головкой и способностью разрушать жизни.

— Я должна напоминать себе, что могла бы предотвратить много несчастий, — мягко сообщила ему Крина, — но я знаю, что никогда этого не сделаю. Возможно, я эгоистка, но я всегда считаю свое собственное здоровье и жизнь более важными, чем здоровье тех, кто мне незнаком.

Том проглотил комок в горле.

— Вы хотите сказать мне, чтобы я не вмешивался в хронологию? Не помочь с … с тем, что я чудовище.

Не рассказывать Дамблдору о Крестражах?

— Я говорю тебе, чтобы ты ставил в приоритет свою жизнь перед миллионами людей, у которых есть проблемы, не связанные с тобой, — перебила Крина, снова зашнуровывая воротник рубашки, и скрывая татуировку. — Если ты дашь согласие, я хотела бы предложить тебе одну из моих возможностей.

Дыхание Тома сбилось, но он отрывисто кивнул, требуя дополнительной информации.

— Методы магии разума довольно…не изучены, –с отвращением начала Крина. — Методы психологии еще меньше. Я могу работать всю жизнь, годы или десятилетия, чтобы вбить тебе веру в самого себя, и всего каких-то два комментария распутают мою работу, как гнилой свитер. Это…архаично — использовать слова, чтобы избавиться от предвзятости в своем сознании.

— И что вы предлагаете взамен? — резко спросил Том, выплевывая слова, словно защищаясь.

— Я мастер в искусстве обладания, но не в том смысле, в каком большинство видит это искусство, — она пренебрежительно махнула рукой. — Могу ли я получить твое согласие войти в твой разум, чтобы позволить тебе смотреть на мир с моей предвзятостью?

Том вытаращил глаза. Она пристально посмотрела на него в ответ.

— Обладание — это контроль над другим человеком, — глупо возразил Том.

— Нет, — раздраженно покачала головой Крина, — обладание — это навязывание своего разума другому. Я научилась оставлять подопытному автономию, но при этом помогать своим собственным мыслям и восприятием через чужие чувства. Ты сохраняешь полный контроль, но чувствуешь и знаешь, как я интерпретирую и рассматриваю то, что ты считаешь несущественным.

Лицо Тома дернулась.

— Это полный идиотизм. Это ничего не даст.

Губы Крины скривились во всезнающей усмешке.

— Разве тебе не любопытно, Том Риддл, увидеть, как другие видят тебя?

***

Любопытный ребенок, зверь в процессе становления, но не более чудовище, чем дикое животное. Заветный, драгоценный. Что-то, что можно обожать и изучать, потому что, несмотря на все, чем был Том, он был шансом, который вряд ли когда-нибудь повторится.

Возможность во плоти, единственная искра в поле скуки, которая может произвести революцию в мире. Изменить его на начале оси, создать что-то такое, несомненное, первичное.

Она обожала его, хвалила, как дракона. Конечно, она боялась его, но все боялись друг друга, потому что у людей в принципе была предрасположенность причинять боль другим. Было вполне логично, что она боялась его, потому что Том Риддл мог причинить боль другим, хотя она никогда этого не видела.

Она хотела воспитывать его, уговаривать идти по пути его собственного творения. Спасение или гибель — ей было все равно, она просто хотела посмотреть, что он сделает дальше.

***

— Ладно, — сказал Том, чувствуя, как мозг ужасно переполнен и гудит от яркого света и знаний. — Что вы знаете о Крестражах?

***

Команда по квиддичу была реформирована благодаря тому, что Анжелина провела захватывающую дискуссию с профессором Макгоннагалл, которая, в свою очередь, отправилась к Дамблдору.

Это было долгожданное облегчение — получить назад такое разрешение. Несмотря на все усилия Амбридж, она не смогла отнять у школы самый гордый вид спорта.