Том скользнул в сторону, прижимаясь к нескольким домам, стены которых все еще оставались целыми. В воздухе пахло пеплом, влажной плесенью от ночных пожаров, которые тушили с помощью сточных вод. Найти пресную воду было чуть ли не труднее, чем найти безопасное место.

Том шел, не обращая внимания на холод в воздухе. Пальто у него было в порядке, его еще какое-то время не нужно будет латать. Его ботинки, с другой стороны, начали разваливаться, швы сгнили от дней, проведенных под компостом. Скоро ему понадобятся новые, иначе он рискнет сделать что-нибудь гораздо худшее.

Том, нахмурившись, посмотрел вверх. Он не мог этого видеть, но со времени катастрофы с противоборствующим фронтом был установлен барьер. Сеть безопасности и призыв к капитуляции одновременно. Том никогда не видел его, но чувствовал, как он гудит у него под кожей. Под окровавленными ногтями. Конечно, надзор на нем исчезнет сам собой, как только он достигнет совершеннолетия, но в зоне боевых действий вся магия могла быть обнаружена. После убийств, взрывов, огня и немцев вся магия была запрещена в населенных магглами районах. Произнесите заклинание под военным барьером и потеряете палец в агонии магии Министерства.

Лишиться пальца или потерять обе ноги, которые сгниют. Выбор был заманчивым, и он знал заклинание, чтобы найти недавно умерших. Трупы, которые были еще теплыми.

(Он уже давно не колдовал, даже когда грохот бомб заставил его вздрогнуть. Палец или ступни. Палец или ступни.)

Том продолжал идти, шаркая ботинками по пыльной штукатурке, которая дождем сыпалась с разрушенного здания. Скоро церкви рухнут, их изящные витражи осыплются градом. Том гадал, есть ли у самолетов на примете цели в течение ночи, или они позволяют своим взрывам сыпаться как адскому огню без всякой причины.

Том продолжал идти, и вдруг загремел небольшой кусок булыжника. Он услышал кашель, влажный, наполненный мокротой или слизью. Том сразу заинтересовался.

Трудно было ориентироваться в зонах бомбардировок, где один шаг мог стать последним. Осколки металла могут проткнуть ногу и ты получишь заражение. Крысы могли выскочить отовсюду, поражённые безумием, от которого у них шла пена ртом. Пожары никогда не прекращались в активной зоне; сдвинутые обломки заставляли их пылать. Это была опасная жизнь для всех уличных мальчишек мира. У Тома уже давно не было возможности помыться.

Он отыскал кашляющего человека, который предпочел спать в случайном доме. Здание было полуразрушено, и Том проигнорировал вероятность того, что он окажется в той же самой ситуации, которая увеличивалась каждую ночь. Мужчина был весь в щебне, деревянные щепки пронзали его кожу и одежду. Она тоже обтрепалась по краям.

Том прошелся по развалинам дома, помня о разбитом стекле на полу. Он взял бы любую бутылку с питьем, которую припас этот человек, потому что у него пересохло в горле.

Мужчина тяжело вздохнул и устало взглянул на него. Кровь на его лице, значит, внутреннее кровотечение. Он скоро умрет.

Мужчина что-то пробормотал, и Том понял, что это какая-то тарабарщина. Тому потребовалась секунда, чтобы подумать, связать звуки со словами и значениями.

— Le français? *- спросил Том, слегка запинаясь. Мужчина снова захрипел, его голос был глубоким и влажным.

*француз? (фр.)

— Parlez vous français? *- Мужчина что-то пробурчал с явным акцентом на своем родном языке.

*Вы говорите по-французски?

Том вдохнул пепел и штукатурку в воздухе и перешел на другой язык, который выучил по необходимости.

— Да, говорю.

Мужчина рассмеялся, позабавленный сверх всяких слов. Его кожа была восковой и блестящей, он выглядел старым, но еще не настолько старым, чтобы седина могла испещрить его волосы.

— Насколько же я особенный, — прохрипел мужчина, просеивая рукой и изгибая опилки рядом с собой, — Иметь компанию на смертном одре.

Том внимательно посмотрел на него, оглядывая маленькое убежище, в котором тот проведет последнюю ночь.

— Мне нравятся твои ботинки.

Мужчина пошевелил ногами, относительно неповрежденные ботинки заскрипели по полу.

— Баа, они твои, как только я умру.

Том кивнул и опустился на пол. Было небезопасно находиться на улице в течение дня, когда совершалось преступление.

Мужчина захрипел, и Том начал рыться в своей сумке. При солнечном свете было легче провести инвентаризацию, даже если его сумка была такой глубокой.

— Что там у тебя? — спросил его мужчина еще более влажным голосом.

— Ничего для тебя, — невозмутимо ответил Том, не обращая на него внимания.

Солнце плыло над головой, тени становились все длиннее. Том подумал, подойдет ли ему пиджак этого человека, может быть, ему стоит взять и его.

— Ты не пошел на войну, мальчик? — спросил мужчина невнятно, но все же вполне понятно.

— Слишком молод, — коротко ответил Том.

— А… — Француз понимающе кивнул, — Уличная крыса. Умно держаться подальше. Днем опасно.

— Опасно по ночам, — лениво возразил Том, не обращая на него никакого внимания.

— Опасно всегда, — хихикнул мужчина, замолкая, чтобы пошевелиться и блевануть. Он что-то съел, и от этого рвота стала менее водянистой и скорее серой, чем желтой. Тому придется поискать, чтобы найти припрятанную еду. — Опасный мир.

Том проигнорировал его и продолжил инвентаризацию. Ему нужно было как можно скорее найти воду; канал был слишком прогорклым, чтобы беспокоиться о нем, но зловоние, возможно, удерживало людей от ближайших домов.

— Опасный, опасный мир, — пробормотал себе под нос француз. — Бежал сюда, Франция слишком опасна даже для такого бедного француза, как я.

Может быть, у этого человека где-то здесь спрятана вода, бутылки с ней или место, где он очистил ее от червей.

— Ужасная штука-война.

— Добро и зло всегда борются, — лениво возразил Том, готовый процитировать библейские отрывки, запихнутые ему в глотку. Он мог легко цитировать их даже до войны. Он произносил их снова и снова, так много раз, что его горло было словно перерезано бумагой, а губы были красными, как мякоть яблока.

— Нет! — мужчина рассмеялся, как будто слова Тома были особенно смешными. — Я видел чудовищ, но у них много лиц, мальчик. В этом мире нет таких понятий, как добро и зло.

Том слегка наклонил голову, его безумная болтовня была довольно странной.

— А что тогда? А как же фронт и солдаты в бою? С кем мы воюем?

Глаза француза остекленели, дыхание стало прерывистым и напряженным.

— Не злые, мы и не добрые. Только власть для мужчин, и мы боремся за нее, потому что мы достаточно сильны для этого.

Том что-то напевал себе под нос и наблюдал, как мужчина начал дрожать, снова и снова что-то шепча себе под нос.

— Только власть…власть и те, кто слишком слаб…слаб, чтобы искать ее.

Том не обратил на него внимания и предоставил ему некую конфиденциальность, когда тот умер. Том снял куртку и сапоги, когда предсмертные хрипы все еще сотрясали тело мужчины; прежде чем его мышцы напряглись бы и он стал бы твердым, как булыжник.

Том фыркнул, заметив, что пиджак был не его размера и только мешал. Он накрыл им лицо мужчины-еще одна жертва, которую люди забудут. Крысы теперь будут пировать на нем, и, может быть, в глазах голодающих кто-то будет пировать на крысах.

Том взял его ботинки; он был прав, они были его размера.

========== Пресветлы ангелы, хотя из них Пал самый светлый* ==========

Комментарий к Пресветлы ангелы, хотя из них Пал самый светлый*

* У. Шекспир, Макбет

“Пресветлы ангелы, хотя из них

Пал самый светлый. Оттого что подлость

Глядит невинностью, нельзя хотеть,

Чтобы невинность изменила внешность.”

От автора:

Глава, в которой одну тюрьму меняют на другую.

Стены дома 12 на площади Гриммо были унылыми, со старыми облупившимися обоями и слабым мускусным запахом плесени.

Дом недавно отремонтировали, вычистили и убрали, насколько это было возможно. Том понял это по слабому запаху чистящего средства в воздухе и по тому, как скользили его носки по полу. Если бы он провел пальцами по стенам, он знал, что почувствует, где обои начинают отслаиваться от любительской чистки.