– Получается так, господин судья. Вернее сказать, что был пойман, как это? С поличным, да!

– Значит он не сдался с повинной, но возможно испытал угрызения совести, от того и не сопротивлялся? – По тону судьи было ясно, что он пытается выудить из Красного хоть что-то.

      Красный отрицательно кивнул, на его лице проявилась озлобленная гримаса, а сам он явно желал, чтобы тень капюшона вернулась на его лицо.

– Спрошу еще раз, для уверенности. Это вы убили двадцать три человека?

      Красный кивнул.

– Что ж, тогда не вижу смысла торговаться за вашу судьбу, подсудимый. Приговор ясен – смертная казнь. И это будет лучшим приговором, что я могу вам предложить. Массовое убийство, порча чужого имущества, угроза жизни невинному ребенку, Гобель вас помилуй! И это только малая доля того, что вы сотворили. В Седьмом круге вас бы на кол посадили до утра, пока вы еще живой бы чувствовали, как ваши глаза клюют вороны. Но мы не варвары. Вас отправят на гильотину, надеюсь, что в будущем, на эшафоте, вы поймете, какой грех сотворили. Еще раз, Гобель помилуй вашу душу. Суд окончен! – Судья собрал свой свод законов в кожаном переплете, с рубином в центре, упрятав его за пазуху, и удалился в тень.

– Слышал урод? Смерть врагам народа Сталиона. – С окончанием фразы, он поймал на себе толчок, что прибил его к стене, за ним потянулась остальная тройка стражей, не отпустивших ручки ошейника.

      Красный приблизился к его лицу, всматриваясь в запуганные крестьянские глаза голубого цвета. Дыхание Красного участилось, стало горячим, обжигающим кожу на лице испуганного. Сразу же после он фыркнул, отошел на несколько шагов назад и снова спокойно принялся продолжать свой путь. Скользнувший по стене стражник больше не выдавал и словечка, медленно ведя Красного и свой отряд к казематам, что располагались неподалеку.

      Железный ключик провернулся в замочной скважине, дверь в клетку отворилась. Наслушавшись ранее сказанных слов судьи о возможности разорвать клетку голыми руками, стражи ничуть не сомневались в том, что и сейчас подобное провернуть будет ему под силу. Однако, учитывая обстоятельства, и то, что ведомый заключенный ни коим образом не сопротивлялся – его оставили одного, по собственным боязным соображениям, что в случае, ежели тот попытается ускользнуть, то им явно придется не сладко. Вскоре они удалились, оставив того в темнице, буквально темной, и сырой.

      По этому полу не брезговали пробежать крысы в поисках очередной кормёжки, да и по большей части, эти казематы принадлежали именно хвостатым, о чем говорило бесчисленное количество небрежно сметенного уборщиком в угол помета. Факела уже истлели. Сырости прибавляло и то, что казематы располагались внутри скалы, которая лишь на поверхности казалась суховатой. Насекомые здесь были не редкостью, а постоянными жителями. Из них многие – безобидные, укуса от них и не следовало, разве что вид отпугивал, от того, приведенные в новое обиталище на несколько часов, дней или месяцев, новоиспеченный житель в лице обычного человека, по большей части – сторонился прикосновения к стенам. Масла подбавляло и то, что стены тут казались чересчур мокрыми, а прикоснувшись к ним, можно было обнаружить свежую кровь на своей ладони.

      В путеводителе Алебедо Мориция – «Как живут заключенные», по местам собственно заключения, он говорил, что подобное проявление у здешних стен более чем не обоснованно ни коим из известных законов природы. Почва здесь должна быть сухой, сам город Сталион был основан в полупустыне, при сухом, достаточно жарком, климате. Люди, что уже бывали в этом месте заключения говорят, что всякий пришедший, павший в слезы и мольбы, а также покончивший с жизнью – отдает всю жидкость из тела этим стенам.

      Красный, только вошедший в эти темные края, сразу приметил вдалеке фигуру, уже знакомую ему. Эту самую картину ему открыли его зверские глаза, способные без труда разглядеть даже ворона в ночном небе. Спираль же его едва ли мог опознать, все габариты ушедшие в тень не были даже очерчены, а голоса Красный не подавал.

– Эй, бродяга, – Обратился он. – Не желаешь перекусить? – Он пододвинул тонкий, проржавевший железный поднос ближе к своей решетке, отделяющей его от не распознанного знакомого. – Мне то оно без надобности, я дома поел, разве что хлеб куснул, но ты не волнуйся, я не заразный. – На удивление, Спираль говорил внятно и трезво. Теперь уже в его голосе не было и намека на веселье, он звучал угрюмо, в некотором роде даже вяло и сухо, будто старик, готовый вот-вот отдать концы.

      Красный наконец решил оглядеть его полностью, придавая значение его внешности. Спираль в целом выглядел как потрепанный жизнью солдат, кем он и являлся, судя по наградам, что недавно тот демонстрировал, а также по тому, что ему были знакомы стражники, приведшие Красного сюда.

      Его лицо было увешано шрамами, что на деле только украшали его, сам же он был почти полностью седым, лишь проблески темных волос говорили о своем былом цвете. Бока этих самых волос были выбриты грубо, ножом, а центральный остаток стянут в конский хвост свисающий с заднего края макушки до середины затылка. Его брови не уставали супиться, всегда складываясь в треугольник, на нем постоянно играли морщины, что так же, помимо седых волос, говорило о значительном возрасте, что-то около сорока лет. Свою морду тот не брил, и очень давно, запустив курчавые волосы, позволив им сплестись в широкую неухоженную бороду. Глаза, как и голос были уставшими, а их цвет был – болотно-зеленый, столь темный, что казался бы любому другому, даже солнечным днем – чернявым.

      Он то и дело потирал один из многочисленных шрамов, и именно тот, что постоянно обтирался его пальцами – был самым широким и длинным. Он проходил через все лицо от левого виска до корня его шеи, задевая ключицу, это был его самый свежий шрам, что все еще не успел зажить окончательно. Когда он его трогал, его тело вздрагивало, пуская волосы в пляс, а тело покрывалось мурашками.

      Он корил себя, толи скорбя, толи щадя, и потирая шрам, вновь вспоминал мучительную боль от нанесенного удара, который чуть было не лишил его зрения в лучшем случае, а в худшем – жизни.

– Не будешь? – Спросил он, подмечая что так и не услышал и шагу за решетчатой стеной. Он повернулся, прищурился, и едва узнав размытые очертания вымолвил. – Это ты, громадина? Молчишь? Точно ты. Видимо сам бог велел нам встретиться пред твоей смертью. Ты уж лучше поешь, а то знаешь, я прикидывал в голове, о чем бы я думал перед смертью. Думал бы о мясе, вкусном и сочном. Тут, конечно не идеал Сталионской кухни, но хоть и не насрали в тарелку. – Он поймал себя на бессмысленной болтовне. – Хотя к чему это я? Просто поешь, считай, последний ужин.

      В темноте сверкнули два красных огонька, затем послышались шаги, всего два, но столько громких, топорных, что слышался весь вес массы, давящей на ступни, стало слышно, как громадина присела расшаркивая ногами пыль на полу. Поднос с едой не пролезал меж прутьев, да и сама тарелка не была скромных размеров, это вынудило Красного с легкостью раздвинуть стальные прутья, образуя достаточного диаметра дыру. Он одной рукой, поглядывая на Спираля, двинул к себе еду, после чего принялся трапезничать. Казалось, что в этой тьме так и ничего не происходило, что не походило на правду. Спиралем отчетливо слышалось, как его новоиспеченный товарищ подошел, сел, раздвинул металл и придвинул к себе еду, но сам акт поедания пищи им был неслышимым. Красный ел настолько тихо, что в ушах играла лишь звонкая песнь молчания всего окружения.