— Беттс, не закрывайся от меня. Пожалуйста, поговори со мной, — Джагхед придвинулся чуть ближе и накрыл её колено ладонью. За четыре дня она последний раз разговаривала тогда, когда они вернулись домой после произошедшего. Незадолго до этого, во время коллективного объятия с родителями, Джагхед попросил не держать никаких секретов друг от друга, и Бетти решила не делать исключений, сразу же с порога рассказав обо всём Элис и ЭфПи, но они условились, что больше никто не узнает, пока Вероника не решит вопрос самостоятельно. Это было её просьбой.

— Я не могу осознать этот парадокс, Джаг, — слабо отозвалась Бетти. — Я понимаю, что всё случилось так, как должно было. Каждый из нас в глубине или на поверхности души желал ему смерти. Учитывая обстоятельства… другого выхода просто не существовало. Ведь так?

— Конечно, — утвердительно кивнул Джагхед. — Теперь мы сможем беспрепятственно возродить город, да и в принципе, всем станет легче.

— Так почему же мне не становится, а? — обречённо пожала плечами Бетти. На её глаза вновь начали наворачиваться слёзы, в последнее время она очень много плакала. Её жизнь слишком круто поменялась, и ей не хватало физических ресурсов с этим справляться. — Почему я всё ещё чувствую, что на мне лежит огромный пласт ответственности за то, что произошло с Реджи? Он ведь бросился меня защищать…

— Если честно, Бетти… Я думаю, у него на то были свои причины…

— Знаю. Скорее всего, это он сотворил это всё с моими племянниками. Но он ведь сокрушался в содеянном, у него не было выбора, его запугали…

— Выбор есть всегда, — твёрдо заключил Джагхед. — И Реджи его сделал. Да, безумно жаль, что с ним такое произошло, и я уверен, он мог бы исправиться со временем. Но то, что он сотворил, Бетти, — непростительно. Поэтому, умоляю тебя, перестань себя винить. Согласен, что расплата оказалась слишком жестокой, но так было нужно для вселенского баланса.

— А смерть отца от руки дочери — тоже для баланса? — Бетти повысила срывающийся голос. Она чувствовала, как её начинает всё раздражать, а ногти на пальцах рук снова нашли полумесячные выемки на ладонях, разрывая кожу до крови.

— Если мыслить глобально, то да. Хоть так и не должно происходить, ни один ребёнок не должен становиться перед таким выбором, но родители обременяют его своим, — Джагхед потянулся к сжатым кулакам Бетти, желая как можно скорее разжать её пальцы, но тонкие струйки крови уже потекли по её ладоням.

— Хватит, Джаг, мне тошно от такой философии.

Бетти резко вскочила, направляясь к выходу из дома.

— Бетти, ты куда? — взволнованно окликнул её Джагхед, поспешив за ней к двери.

— Мне надо побыть одной.

— Но там же лютая стужа!

— Тем лучше. Мне необходимо проветриться.

Бетти натянула куртку, шапку, шарф и ботинки, и уже через секунду скрылась за дверью. Джагхеда не покидало чувство, что он сделал что-то не так, что он сказал много лишнего, но, в то же время, он понимал, что они с Бетти только начинают заново притираться друг к другу, и ему необходимо научиться прощупывать ту грань, за которую заходить нельзя. Он знал, что был прав в своих суждениях, но Бетти сейчас не нужна такая правда. Она обязательно её осознает, но она должна прийти к этому сама.

Джагхед направился на кухню, впервые за последнее время ощутив сильное желание выпить. Он открыл холодильник, и не ошибся: на дверце была припасена бутылочка белого, которое так любила Элис. Пробка была уже открыта, треть бутылки отсутствовала, и Джаг подумал, что не будет даже особо заметно, если он пропустит бокальчик. После долгих раздумий он потянулся рукой в холодильную камеру, выудив оттуда пакет молока, и захлопнул дверцу холодильника.

— Выпью шампанского на нашей свадьбе. А сегодня будет латте, — сказал он сам себе, и направился к кофейнику.

— Милая, вставай, пора позавтракать.

Гермиона Гомес четвёртый день безуспешно пыталась накормить дочку, принося ей на подносе самые вкусные круассаны и капкейки Нью-Йорка, зная, что сладкоежка Вероника рано или поздно сдастся.

— Не хочу, — послышался слабый голос из-за двери.

— Брось, детка, ты уже трое суток ничего ела, это очень вредно для здоровья, — мягко упрашивала её Гермиона.

— В круассане из «Paris baguette» тоже мало полезного, — монотонно отозвалась Вероника.

Гермиона улыбнулась тому, что дочь не утратила своего остроумия даже в такой невероятно тяжёлый период её жизни.

— Ты что же, почувствовала его запах через закрытую дверь?

— Как и кофе из Старбакс. Ладно, заходи, дверь открыта.

Гермиона с облегчением выдохнула, и вошла в комнату дочери. Это были старые апартаменты Хирама в Нью-Йорке, которые перешли Гермионе после развода. Вероника отправилась сюда сразу же после содеянного, желая побыть с матерью хотя бы несколько дней. Она понимала, что её арест неизбежен, и это всего лишь вопрос времени, но как только Гермиона узнала о случившемся, она ни одной минуты не тратила зря, стараясь найти способ избежать наказания, и она нашла. Но от Вероники зависело очень много, и если она откажется сотрудничать — тюрьмы не избежать.

— Я обязательно оставлю в следующий раз «Paris baguette» побольше чаевых, — улыбаясь произнесла Гермиона, направляясь с подносом к кровати дочери. Помимо круассана и кофе на подносе были порезаны кусочками клубника, манго и бананы, а рядом с пустым круассаном была маленькая соусница с миндальным кремом. В животе у Вероники заурчало, и её слабые руки потянулись к еде.

— Но-но-но! Сначала стакан воды, — скомандовала мама, протягивая ей хрустальный бокал внушительных размеров, что стоял на прикроватной тумбочке. Вероника закатила глаза, послушно выпила предложенную воду, отчего в животе заурчало ещё больше.

— Ты же знаешь, надо сначала запустить организм, а уже потом завтракать, — проинструктировала Гермиона дочку, которая слышала это уже тысячу раз. — Твой водный баланс за эти дни совсем нарушился, ты же не хочешь, чтобы у тебя через пару лет всё лицо было в морщинах?

— Ма-а-ам, прошу, — измучено протянула Вероника, — морщины сейчас меня волнуют меньше всего. У меня критически низкие показатели эндорфинов в крови, тут вода мне вообще никак не поможет, только круассан с миндальным кремом.

— Ладно, приятного аппетита, дорогая — Гермиона отступила с нравоучениями, позволяя дочке оприходовать круассан и кофе.

Бывшая жена Хирама Лоджа всерьёз занялась собой после развода, она начала познавать не только все прелести косметологии, но и основательно взялась за своё здоровье. Гермиона больше не употребляла алкоголь, пила много воды и ежедневно посещала спортзал. В её сорок восемь лет она выглядела максимум на тридцать пять, от ухажёров не было отбоя, причём их средний возраст колебался от тридцати до восьмидесяти.

— Говори уже, — неразборчиво промямлила Вероника, пережёвывая круассан.

— О чём ты?

Вероника с трудом проглотила кусок горячего круассана с кремом, и запила его кофе.

— Я не дурочка, мамуля. Ты же не просто накормить меня пришла. Я хорошо тебя знаю, наверняка за эти дни ты уже переполошила всё адвокатское сообщество Нью-Йорка. Но я сразу хочу предупредить, что не собираюсь бежать всю жизнь от тюрьмы, как папа. Это окончательно.

Гермиона помрачнела. Она предвидела, что её законопослушная дочь не захочет рассматривать какие-либо лазейки, потому что она — человек чести. И её мать гордилась ею, но, в то же время, она не могла себе позволить потерять единственного ребёнка.

— Милая, ты должна кое-что понять. Твой отец, он… он был ужасным человеком, который совершил бесчисленное количество чудовищных преступлений. Он совершал просто ужасные поступки, и, как твоя мать, я хочу попросить у тебя за это прощения. Ты оказалась заложницей нездоровых отношений между родителями, в этом есть и моя вина. Но ты всегда была сильнее меня, моя принцесса. Ты всегда отрезвляла меня своими словами, поступками. Даже когда ты устраивала бунты, как, например, в тот раз, когда ты пожертвовала огромную сумму с семейного счёта на лечение Фреда Эндрюса, это было так благородно. Конечно, я должна была тогда быть солидарна с твоим отцом и отчитать тебя, иначе…