Посмотри на меня, подумал он, посмотри же.

Мадам Стебль бегло просмотрела пергамент, кивнула и указала Драко на тележку, полную грубых перчаток.

— Возьмите это и займите свое место.

Посмотри на меня! — был готов вслух заорать Гарри, но тут миска перевесила, и драконьи фрукты снова посыпались на утоптанную землю. Мадам Стебль взмахнула руками.

— Мистер Поттер!

Тогда-то Драко все-таки поднял голову, и Гарри стало тяжело дышать. Совсем недавно он был уверен, что может распознать улыбку Драко раньше, чем она коснется губ, но теперь осознал, что и выражение брезгливости он может распознать так же. Драко смотрел на него с отвращением, его лицо скривилось, и он отвернулся так резко, будто его затошнило.

И Гарри вдруг понял, почему. Ему самому стало тошно от мысли, сколько же, выходит, Драко терпел его, его поцелуи, его близость, его дурную привязанность, и все ради того, чтобы опять получить одобрение своего отца. Наверное, Драко был замечательным актером, только вот в конце концов не выдержал. Или сам Люциус сказал ему, что он перестарался. Можно ли было винить Драко за это? Вряд ли. Может, только за то, что он попытался воспользоваться Гарри в собственных целях, но разве не чего-то подобного стоило от него ожидать после всех этих лет?

— Извините, — сказал Гарри просто потому, что все на него смотрели, и, наклонившись, снова принялся собирать фрукты. Так было удобнее украдкой вытереть грубыми перчатками глаза, перед которыми вдруг предательски помутнело.

***

В конце концов, это многое объясняло, — думал Гарри, лёжа ночью в своей постели, не в силах даже перевернуться или стащить одежду перед сном. Например, то, что когда разговор касался чего-то личного, Драко всегда отказывался продолжать его. Или то, что он вообще мало рассказывал о себе. Или то, что он никогда не обсуждал их с Гарри отношения. Или вот ещё то, как грубо он реагировал, когда речь заходила о чём-то, связанном с войной.

Они никогда по-настоящему не были близки, и всё, что происходило между ними, Гарри любовно надумал сам, а теперь воздушный замок разрушился, оставляя один гнилой остов. Каким идиотом надо быть, чтобы влюбиться в грёбаного Драко Малфоя! Он ведь даже расстаться с Гарри нормально не соизволил!

Ни на уроках, ни в Большом зале Драко больше на него не смотрел. Один раз Гарри поймал взгляд сидящей рядом с Малфоем Астории, но тогда уже сам предпочел отвернуться.

Странно, но Рон больше не задавал вопросов, а вот Гермиона поглядывала с тревогой. Иногда они о чем-то шептались, но Гарри было наплевать, о чем там шла речь.

Хуже всего пришлось на зельеварении и трансфигурации. На следующем уроке зелий Слизнорт попросил Гарри отойти в сторону под предлогом того, что не может найти его образец дипломного проекта, и, остановившись возле полок вкрадчиво спросил:

— Мой мальчик, если вы думаете, что вам причинили какой-то вред…

— О чём вы? — перебил Гарри. У него болела голова — сказывался плохой сон, полный безумных кошмаров, к тому же домашние задания никто не отменял, и Гарри делал их до глубокой ночи, просто чтобы не позволять себе думать о чем-то другом.

— Я подумал, что, возможно, вы приняли какие-то зелье… Может быть, любовное зелье…

Гарри устало привалился к стеллажу, и склянки, стоящие на полках, зазвенели.

— Я совершенно уверен, что не принимал любовное зелье, сэр.

Слизнорт нахмурился. Он явно хотел сказать что-то вроде «как же вы тогда оказались в постели Драко Малфоя», но Гарри не стал дожидаться, пока он это сформулирует, и ткнул пальцем в свой флакон, который стоял среди других на третьей полке снизу и крупно был подписан «Г. Поттер».

— Вот мой дипломный проект, сэр.

Слизнорт не только не стал его задерживать после этого, но и прекратил шнырять мимо, постоянно суя нос в котел. Что, впрочем, было только на руку, потому что, чтобы сосредоточиться на варке зелья, Гарри теперь приходилось читать рецепт как минимум дважды.

А вот на трансфигурации Гарри и Драко по-прежнему были вынуждены работать вместе. И если, впервые входя в класс, Гарри думал о том, что ему придётся как-то взаимодействовать с Драко, то стоило ему сесть на место, как выяснилось: взаимодействовать не придётся. По крайней мере, Драко это успешно проворачивал: он не говорил ни слова, даже не смотрел в сторону Гарри, а когда тот случайно сел на край его мантии, просто выдернул её и отвернулся. Пока что уроки были посвящены больше теории и отработке взмахов волшебной палочкой, так что формальных поводов общаться вроде бы и не было, но Гарри всё равно то и дело невольно поворачивался, ожидая хотя бы подколки, или взгляда, или недовольного вздоха — да хоть чего-нибудь.

Но Драко упрямо делал вид, будто Гарри для него вообще не существует. И это было хуже всего. Гарри предпочёл бы, чтобы он кричал на него или издевался — да что угодно, только не эта изматывающая, мёртвая тишина.

В первый раз, как только прозвучал колокол, извещающий об окончании урока трансфигурации, Гермиона совершенно внезапно подскочила и обняла Гарри, уводя его подальше. Он даже не понял, что произошло, но, пожалуй, был не против этой внезапной поддержки. Только дойдя до Большого зала, он обнаружил, что следом с кислым видом плетётся Рон и тащит с собой его забытый учебник по трансфигурации.

— Я в порядке, — попытался солгать Гарри, но Гермиона только крепче обхватила его плечо.

— Я знаю, — ответила она ласково.

Не поверила.

***

Дни превратились в череду смазанных клякс. По ночам Гарри либо раз за разом оказывался в Запретном лесу, спотыкаясь о корни деревьев и проваливаясь в болота, либо — неожиданно — в спальне Драко или в гостиной Слизерина. В последних снах все было хорошо, в них Драко держал его за руку, смеялся куда-то на ухо тихим, мягким смехом, а когда Гарри пытался спросить его, почему тот так с ним поступил, лишь удивленно щурился и спрашивал: «Ты дурак совсем, Поттер, ты о чем?»

Просыпаться от этих снов было тяжелее, чем от кошмаров, потому что в них хотелось остаться навечно, так что Гарри пытался не спать вообще; он до самого рассвета читал книги, в основном, учебники, под светом маленького огонька Люмоса, или отрабатывал старые и новые заклинания, или просто молча пялился в красный полог. Но рано или поздно организм брал свое, и тогда он опять держал за руку Драко или внезапно плюхался лицом в грязь в Запретном лесу.

Апогеем стала ночь, когда он, обнаружив себя на уже знакомой чёрной опушке и видя размытую фигуру Волдеморта, вдруг заорал:

— Убей меня! УБЕЙ МЕНЯ УЖЕ, ХВАТИТ МЕНЯ ПУГАТЬ!

— Гарри! — возмущенно завопил в ответ Волдеморт, и тогда тот резко вздрогнул и открыл глаза, путаясь в одеяле. Прямо над ним нависал мутный силуэт Невилла, его круглое лицо казалось очень тревожным. — Гарри, ты так кричал…

— Всё нормально, — привычно попытался увильнуть тот, но Невилл нахмурился, в поисках поддержки через плечо посмотрел на напуганного и взъерошенного Рона, который только что вскочил с кровати, и заявил:

— Ничего не нормально. Так больше нельзя. Ты должен сходить к мадам Помфри, Гарри. Мы все глубоко ценим то, что ты для нас сделал, но теперь тебе придется позаботиться о и себе тоже, или мы сделаем это за тебя.

Кто именно «мы», он уточнять не стал, но Гарри подумал, что если Невилл вдруг решит оглушить его и отнести в Больничное крыло, то в своем нынешнем состоянии вряд ли получится противостоять ему даже один на один. А уж если присоединится Рон, или, ещё хуже, Гермиона…

Да и как здорово было бы, найдись у мадам Помфри какое-нибудь зелье, которое заставит его перестать бесконечно искать глазами белокурую макушку в толпе других студентов! Но эта мысль, поначалу такая сладкая, следом неожиданно вызвала ужас. Гарри не был уверен, что готов забыть Драко, его голос, его Колыбельную, его тёплые ладони и дыхание на коже.

Твою мать.

— Невилл прав, — согласился Рон. — Может быть, зелье сна без сновидений тебе поможет.