– Нельзя тратить энергию попусту, – спокойно ответил ему Шеф, осматривая обвал.

Идея Вильхара казалась ему не плохой, но и Кирк был прав. Скала раскрошилась на крупные, местами острые глыбы, взбираться по которым было опасно, но наверху была ровная скала. По ней потом можно было вернуться, перепрыгнуть на крышу танкобура и вернуться к своим.

– Короче, я полезу, – все обдумав, сказал он. – А вы уж как хотите.

– Хрен тебе, – тут же рыкнул Кирк и полез первым.

– Мы вдвоем справимся, – сказал Шеф Вильхару и Ирону, понимая, что толпой там делать нечего. – Ждите, если что я позову.

Спорить с ним, конечно, же никто не стал, и он сразу двинулся за Кирком, хватаясь за острые камни, стуча по ним металлическим носком своих ботинок, стряхивая застрявшие неустойчивые камешки, что могли под ногой стать очень опасными.

Уже у самой вершины Кирк подал ему руку и помог взобраться на плато. Ему Шеф только кивнул и двинулся вперед, вдоль края, в свете рассвета видя нерушимый столб их старого, но верного насоса. Он все так же каменным идолом стоял в низине, словно ничего ему не могло помешать.

– Походу, Волки не знали, что там есть что тырить, – хмыкнул Кирк.

– Или решили ног не ломать, – хмыкнул Шеф и двинулся дальше к привычному для них спуску, довольно крутому, но зато знакомому. Там ни руки, ни ноги даже не искали опору, просто знали где она, будто это не кривые камни, а настоящая лестница.

– Бля, он вроде цел, – ошарашенно сказала Кирк, осматривая насос.

– Не пизди под руку, – рыкнул Шеф. – Лучше подставь свою флягу.

Она у Кирка была большая двухлитровая, и он ее пустую с собой сюда притащил, а значит именно на ней можно проверять насос, главное только с мощностью не переборщить.

Считать до трех вслух Шеф не решился, только показал Кирку три пальца, потом два, один и, наконец, нажал на рычаг.

Насос привычно зашумел, плюнул водой в флягу, щелкнул со зловещим скрежетом и внезапно затих, уронив отведенный рычаг, словно окончательно отломав его от механизма.

Кирк жалобно посмотрел на Шефа, а тот, поймав его взгляд, устало закрыл глаза, оставляя при себе болезненный стон. К счастью, он не знал, что эту поломку злорадно пророчила им Карин, а потом так ничего и не сказала, даже когда все в ее мире изменилось.

Карин не помнила, когда именно она потеряла сознание. У нее болели руки, и голова кружилась от липкой гадости, слепившей ее губы. Она попадала и в нос, мешая нормально дышать. Весь этот кошмар оборвался, уронив ее в темноту, а потом воскрес, обрушившись на нее потоком ледяной воды.

Карин застонала, попыталась отвернуться от струй, так похожих на душ под сильным напором, грозящий оставить синяки на ее теле. Холодная вода била ей в лицо, мешая осмотреться и закричать, стекала по шее к груди, с нее на живот, затекала между ног, разливалась по жесткому сидению, на котором она сидела.

Хотелось прикрыться от воды руками, но те были крепко закреплены к подобию подлокотников. Чем именно, Карин даже понять не могла. Мягкий материал не ранил кожу, но стягивал такими плотными, крепкими браслетами, что еще и удерживал в одном месте, позволяя только нервно дергать пальцами. Ноги же и вовсе словно в каком-то геле стояли от самого колена и до пяток – даже пальцами не пошевелить.

Карин мычала, боясь захлебнуться, дрожала от холода и никак не могла понять, почему она не может пошевелить головой.

«Я просто захлебнусь», – подумала Карин, отплевываясь от холодной воды, и та тут же отключалась.

– Будем считать, что мы тебя отмыли, – сказала механическая женщина.

В руках у нее действительно было подобие душа с прикрепленным к нему длинным шлангом, еще и перемотанным в нескольких местах чем-то вроде черной клейкой ленты. Если бы взгляд Карин не цеплялся за детали, она и не заметила бы, а так, изучая комнату и стряхивая с ресниц крупные капли воды, она рассматривала мониторы, провода и эту страшную женщину.

– Кто ты такая? – спросила она с большим трудом.

От холодной воды у нее все лицо и особенно губы онемели, а комочки липкой гадости скатались мелкой крошкой в углах рта.

– Тебе не обязательно хоть что-то обо мне знать, – ответила на это Зена и шагнула ближе, выдвигая на указательном пальце лезвие, похожее на опасную бритву.

Карин затаила дыхание. Ей хотелось закричать. Хотелось позвать на помощь, но было слишком страшно. Тело начинало потряхивать от прохлады, а способность чувствовать возвращалась, помогая, наконец, понять, почему она не может пошевелить головой. В затылок ей упирались крепления с мягкими прокладками, через лоб проходила полоса с таким же креплением. Беглый взгляд вниз позволил увидеть мягкие ремни, стягивающие ее руки, а ноги действительно были не просто затянуты, а спрятаны в форму, заполненную вязким гелем, похожим на тот, что заклеивал ей рот. Штанов на ней тоже не было, только мокрая, грязная майка, съехавшая с плеча.

«Господи, это же электростул для личности», – испуганно подумала Карин и с настоящим диким ужасом посмотрела в белые глаза Зены.

– Зачем это? – спросила Карин, но Зена отвечать ей не стала, она просто схватила мокрую прядь и попыталась сбрить, но тут же задела кожу.

– Не надо, – простонала Карин, ненавидя себя за кучу совершенно непроверенных путанных знаний.

Теперь она этого кресла боялась больше, чем робота-женщину, просто потому что так и не удосужилась хоть немного узнать о нем правду. Принудительный модификатор работы мозга, вот как это называлось на самом деле, но простые люди называли его электростулом для личности, именно потому что после модификаций от личности мало что оставалось. Люди все помнили о себе и своих знакомых, но казались просто неживыми, словно картонными.

Когда-то этой процедуре подвергали всех убийц – их стремились вновь сделать людьми, но потом, когда один такой несчастный убил второй раз, заговорили о том, как это дорого и неэффективно, запуская проект ЗиПи – разработки Зоны исполнения Приговора исключения. Главное было не думать о смысле таких зон, так же как о судьбе тех, кто все равно попадал на принудительную коррекцию. Даже сейчас она грозила всем социально опасным психическим больным до начала лечения.

– Я нормальная. Я не убийца, – зачем-то сказала Карин, хотя сама понимала, что это значения здесь явно не имеет, да и если она не убивала напрямую, это еще ничего не значит. Она помогала собирать мину. Она заряжала в обоймы патроны, а значит тоже была в ответе за не одну смерть на этой планете, но исчезать ей все равно не хотелось.

– Не смей реветь! – сказала ей Зена, вытирая кровь с места пореза и начиная срезать локоны один за одним, не пытаясь больше их сбривать, просто коротко, неровно состригая, оставляя где-то короткий ежик, а где-то откровенную плешь.

А Карин плакала, несмотря на запреты. Слезы сами лились по щекам. Ужас и полное непонимание захватывали ее так сильно, что она беспомощно хватала руками воздух и начинала ненавидеть саму себя.

Зачем она вообще пошла в патруль, сейчас было не ясно. Был ведь выбор. Она могла заниматься бытовыми роботами. Ей это даже нравилось. Сидела бы в отделе разработок на заводе, создавала бы приятные голоса для бытовых компьютерных систем и не слышала бы этот режущий слух компьютерный голос, не дрожала бы и не рыдала, не в силах шевельнуться.

Зену ее эмоции совсем не трогали. Она ободрала темные волосы и водрузила на голову своей жертвы шлем.

– Нет! – взвыла Карин, оказавшись в полной темноте. Шлем закрыл ей уши, облепив их плотной пористой структурой, закрыл глаза, опуская темный экран.

Она могла только посмотреть вниз и увидеть проблеск света, прощаясь с миром и собой. Что будет дальше, на самом деле она не знала, но больше всего боялась, что это станет ее концом.

– Хорошая девочка, – сказала ей Зена, проводя пальцем по пересохшим, приоткрытым от ужаса губам.

Слез она не замечала, криков тоже, просто разворачивалась и уходила, не пытаясь понять, почему для человека нет ничего страшнее подключения компьютерной системы к мозгу. Для тела это не было вредно, остальное не имело значения, по крайней мере, для Зены, которой было чем заняться.