– Использованный, – подхихикнул Испанец.

Чис нахмурился, но промолчал. Он доложит обо всём Мозгуну. Он доложит, а там уж не ему решать. Однако будь он на месте босса, то уже давно бы принял кое-какие кадровые решения, он бы почистил окружающее пространство.

Когда гости возвратились с лоджии, Мозгуна в кресле не оказалось.

– А дэ вин? – удивился Испанец.

– Хорош хозяин, – поддержал Испанца Пушкин. – Баиньки, видно, отправился. Так, нет, Чис?

– Не здоровится ему. Да и, – Чис усмехнулся, – незваный гость хуже татарина, в народе говорят.

Он прекрасно знал, что Пушкин по национальности татарин. И это только в переводе на русский он Александр Сергеевич. А на самом деле Анвар какой-то там Сырычёртзнаетегокакойбекович.

Гости (которые хуже татарина) переглянулись.

– Что ж, нам пора, – проговорил Испанец, суровым взглядом сверля Чиса, затем направился к выходу.

Пушкин последовал за ним. На Чиса он не смотрит, глаза его почти полностью закрыты, губы плотно сжаты, а на щеках горит румянец и играют желваки. Он не изрёк ни слова. Потому, вероятно, что любые звуки, будучи им произведены, незамедлительно сложились бы в нечто исключительно нецензурное.

– Ты, как я понял, готов упаковать Мозгуна и, естественно, Чиса. Так? – с улыбкой говорит Пушкину Испанец, когда они входят в лифт.

– А почему бы и нет? Кто по ним плакать будет? И момент подходящий.

– А если Комар – не их рук дело?

– Это не очень трудно выяснить, если допросить с пристрастием. Того же Чиса. У меня есть специалисты, – похвастал Пушкин и мечтательно улыбнулся. – В условиях войны арсенал средств существенно расширяется.

Чис, между тем, бросился к Мозгуну.

– Патрон, эти твари попытаются уничтожить нас! Они сейчас сговорятся. Нам хана, патрон, если не примем меры! Босс, им плевать, кто Комара мочканул! Им теперь надо нас загасить. Только это. А Комара они и замочили! Они или кто-то из них!

Мозгун – он лежал ничком, уткнувшись лицом в подушку, – промычал нечто нечленораздельное.

– Босс, я вызываю врача, я вызываю консилиум! Не время болеть, патрон! Патрон, они знаешь, как тебя называли? Да я не выговорю! Использованный… Использованный, в общем, патрон! Гильза использованная! С намёком, в общем!

Мозгун с усилием перевернулся на спину и, облизывая пересохшие губы, уткнул равнодушный взгляд в подчинённого.

– Я сейчас водички!.. – воскликнул Чис и побежал из комнаты. Уже за дверью спальни он решил: – Нет, лучше водочки. Водочка – лекарство всё-таки. Не то, что вода.

Через минуту он вернулся с полным стаканом «лекарства».

– Босс, залпом и до дна. А то губы уже лопаются. Давай! – Чис подхватил Мозгуна за шею и подсунул ещё одну подушку. – Ну! Я подержу стакан.

Мозгун далеко не сразу понял, что вливаемая в него жидкость – водка. А когда понял, то лишь заполошно глянул на Чиса, не прекратив, однако, производить глотательные движения из боязни захлебнуться.

– А теперь – огурчик и кусочек хлебца. Малосольный огурчик, кстати.

Но на огурчик и хлебец у больного сил уже не осталось. Он, замычав, скривился и отвернул лицо в сторону.

До катастрофы остаётся несколько минут. Трезвым умом Мозгун это прекрасно понимает. Пока ещё трезвым. Ещё несколько минут, и алкоголь достигнет ослабленного депрессией мозга, а там… Да, необходимо срочно избавиться от Чиса и остаться одному.

– Чис, свободен. До завтра. На сегодня никаких… Всё. Позвони завтра.

– Я никуда не уйду! – твёрдым голосом произнёс Чис. – Я никуда не уйду, пока не решим, что делать! У нас мало времени! Испанец не будет неделю планы разрабатывать! Как только мысля бьёт в голову, он сразу же хватается за мобилу и даёт указания своим шестёркам!

– За-а-автра, – стонет Мозгун, уже почувствовавший, как тепло разливается по телу, предвещая необратимые изменения в организме.

– Завтра, возможно, будет поздно! – по-прежнему непреклонен Чис. – Сегодня надо действовать!

– За-а-автра…

– Но я же говорю! Босс! – вскакивает на ноги Чис. Он хочет ещё что-то сказать, однако взгляд его, брошенный на лицо шефа, обнаруживает такое, отчего глаза Чиса лезут из орбит, а все слова застревают в горле. – Босс, мы…

Мозгун плачет. Однозначно. Лицо скривилось, слёзы текут по щекам, нос подёргивается. Чис попятился к выходу, побежал, выскочил за дверь.

Мозгун взял мобильный телефон, отыскал нужный номер и нажал кнопку вызова.

– Мама, это я, – говорит он.

– Мой бывший сын? – холодно звучит голос матери.

– Мама, мне плохо!

– Ты опять кого-то убил?

– Нет, но валят на меня. Он очень заботился о безопасности.

– И как же ты его?

– Это не я! Но я… заболел.

– Я ничем не могу тебе помочь, мой бывший сын. И зря ты выпил.

Звучат короткие гудки.

– Мама! – кричит Мозгун и снова вслушивается в беспощадно короткие сигналы прерванной связи.

Чис мечется по гостиной, затем наполняет водкой рюмку-бокал, залпом осушает его и плюхается в кресло. Что же делать?! Комар убит, Испанец и Пушкин теперь во врагах, а Мозгун – в соплях!

Чис почувствовал себя маленьким беззащитным мальчиком, которому и на улицу показаться страшно. Но в детстве могли лишь побить (и били), а теперь просто убьют, уничтожат. А перед смертью, вероятно, будут мучить. Да, именно так. Перед смертью он обязан будет поведать, как это они с Мозгуном решились поднять руку на Комара. И кому же, в самом деле, могут задаваться подобные вопросы, как не наипервейшему приближённому Мозгуна?

А потом убьют. Замочат даже в том случае, если Чис выдержит пытки и не возьмёт на себя чужую вину. Ни он, ни Мозгун не имели отношения к смерти Комара, и по этой-то, в частности, причине будет особенно обидно умирать, предварительно к тому же приняв жуткие муки.

Пискнула дверь, в гостиной появился Мозгун. Ничего не видя перед собою, с затуманенными от слёз глазами, жалко хлюпая покрасневшим носом, он тенью пробрался в ванную и принялся шумно сморкаться. Затем разрыдался.

Чис содрогнулся. Господи! Потом вскочил и вновь наполнил водкой бокал. Однако опомнился, мужественно поставил бокал на столик и убежал в дальний угол, подальше от искушения выпить водку единым махом.

Но всё равно спустя минуту бокал был пуст, а Чис, расслабленно-невозмутимый и спокойный, сидел в кресле и поигрывал носком остроносого ботинка. Сейчас он поговорит с шефом ещё раз. И он узнает, какая муха укусила патрона, и укусила так сильно, что рассиропила его, словно пожилую, затурканную жизнью бабу.

Явился Мозгун. На этот раз он сразу обнаружил Чиса. И растерялся. Он хочет придать жалко подёргивающемуся лицу подобающее выражение, однако у него ничего не выходит.

И Чис пьяно и нагло ухмыльнулся.

– Иди сюда, Мозя, садись, – распорядился он. До этого момента подобной фамильярности в отношениях с Мозгуном Чис никогда себе не позволял. Он и Мозей-то его ни разу прежде не назвал – всё только «шеф», «босс», «патрон» да ещё по имени-отчеству. – Садись давай, садись. Перетереть надо.

Мозгун повиновался.

– Мозя, мы попали, – улыбаясь, сообщил Чис. – Мы попали по-крупному. Чья вина, спросишь? А это, я тебе скажу, не имеет значения. Главное, что ты не смог отмазать себя от этого мокренького дельца. Я Комара имею в виду. И приняли мы их не по рангу. В обиде они ушли, опущенные, ха-ха, они ушли. То бишь – злые.

– Объяснил же, что заболел, – пробормотал Мозгун.

– Плохо объяснил. Иначе не обозвали бы тебя презервативом использованным.

– Они так назвали? – удивился, словно впервые услышал, Мозгун.

– Точно так.

– И что же теперь? – сквасил лицо Мозгун.

– А выход один, – развёл руками Чис.

– Война? Со всеми?

– Мне нужны полномочия. А сам можешь залечь поглубже и продолжать сопли по роже размазывать. Кстати, не ожидал от тебя такого прикола. Как это ты с катушек-то слетел? Признаться, за взрослого держал.