На вопрос Бога Перси не смог выговорить «да». А потому просто кивнул. Посейдон всё мялся. Было заметно, как ему физически мучительно найти правильные слова, как лицо его, казалось, постарело и помрачнело, выдавая степень тяжести мыслей. И всё же он нашёл в себе силы начать:

— И он… Слушай, эту часть ты знать не должен, но после стольких лет лжи ты заслуживаешь правду. Перси, согласно пророчеству, Хаоса упокоит…

— Моя жертва, — перебил его Джексон то ли потому, что видел, как тяжело Посейдону, который всё продолжал ходить вокруг да около, то ли из-за собственной неусидчивости. Это бездействие и напряжение давили на него почти с силой небес на плечах. — Я уже это знаю.

Посейдон благодарно посмотрел на сына и кивнул.

— Поэтому я и разозлился, когда увидел тебя у Бесси. Я знал, что это не ты. А ещё я знал, что это может значить только одно: пророчество сбывается. И того, что последует за этим… я не желал этого больше всего.

Перси кивнул. Между ними повисла тяжёлая неловкость. Юноша не знал, что делать дальше, и проклинал себя за то, что не подумал об этом раньше. То, что ему было нужно, лежало рядом с Посейдоном, только теперь он не был уверен, что правда хочет этого. Возможно, поэтому сейчас ему не лезла в голову ни одна полезная мысль о том, как забрать символ власти Бога. Да он и думал об этом только потому, что это отвлекало от этой ситуации в целом.

— Перси, то, что случилось с твоей мамой… — осторожно начал Посейдон, но юноша посмотрел на него таким затравленно-ненавистным взглядом, что Бог прервал сам себя.

— Не смей, — почти прорычал Джексон. — Не смей говорить мне про мать, не сейчас.

— Перси…

Джексон поджал губы, пытаясь себя остановить, но горечь внутри него вырывалась наружу, и он ничего поделать с этим не мог.

— Я не хочу говорить о ней! Не сейчас и никогда вообще! Моя цель близка, и не для этого я прохожу по головам тех, кого считал друзьями, чтобы этот разговор вывел меня из себя в самый нужный момент!

Перси смотрел Богу прямо в глаза. Он сам не до конца осознавал, насколько ему было важно, чтобы Посейдон понял о чём он говорит. Чтобы он единственный осознал, насколько эта победа была для него важна и жертвы, на которые он ради этого пошёл, были не напрасны. А Повелителю моря на этот раз не понадобились подсказки, чтобы разобраться в чувствах того, кого однажды назвал своим сыном. Поэтому он просто промолчал, кивнув.

Перси отвёл взгляд. Нервы были на пределе. Он не знал, что предпримет Бог, не знал, что делать ему самому. И эту идею прийти сюда абсолютно без плана он уже короновал как самую глупую и отвратительную за всю его недолгую жизнь.

Посейдон вдруг встал и, взяв трезубец в руки, подошёл к Перси.

— Я знаю зачем ты пришёл.

Юноша нахмурился и подозрительно посмотрел на Бога.

— Если мне придётся сражаться… — начал было юноша, но Бог перебил его, протянув символ своей власти.

— У этого трезубца никогда не было кровавой истории. И не будет. Он был подарен мне Океаном во имя его доверия и желания сохранить мир. И я не позволю, чтобы он стал камнем преткновения между нами. И я знаю, что бы у тебя ни случилось, ты сделаешь верный выбор.

Перси косо посмотрел сначала на трезубец, а потом на Посейдона, словно не доверял ему. А Бог продолжал стоять с вытянутой рукой. Юноша, наконец, взял трезубец в руки. Не зная, что сказать, он просто кивнул и, не собираясь больше терпеть эту неловкость, отвернулся, открыл уже дверь, как Посейдон окликнул его.

Джексон замер, точно посмотрел в глаза Медузе.

— Мне жаль.

Перси не был в силах ответить. Он просто открыл дверь и вышел из Тронного Зала так быстро, как только мог.

***

Ему понадобилось немного времени, чтобы привести в порядок свои мысли и вернуться вновь в состояние полной готовности ко всему. Он не загружал себя раздумьями о мотивах поступка Посейдона — это выбило бы его из колеи, ровно как и разговор о матери. Вместо этого Джексон пару раз рискнул собственной головой, пытаясь узнать, что происходит на вражеских кораблях. Хрисаор узнал о забастовке и предсказуемо хотел крови и мщения. Благо, Тритону хватило сил и ума остановить его. Впрочем, учитывая взрывной и необузданный характер пирата, эта тишина и смирение не продолжатся очень долго. Тогда Перси прокрался на римский корабль, где была сосредоточена практически вся мощь полубогов и большая часть центурионов.

Воины бродили по всему кораблю: никто не сидел без дела. Кто-то помогал больным, кто-то пытался навести порядок в этом хаосе, центурионы расхаживали по кораблю, раздавая поручения. Они готовились к атаке тихо и работали в слаженной обстановке — вполне в духе римлян. Правда, как, кого и когда они там собирались атаковать, они сами пока не знали.

Перси прокрался в нижние каюты и прошёл в ту, которая принадлежала центурионам. В отличие от грязного пристанища пиратов, это судно хоть и по мощи значительно уступало «Марии», но выглядело гораздо опрятней. Даже здесь проявилась отточенная работа римлян и их любовь к порядку: всё стояло на своих местах, поломанные вещи вернули к какой-никакой, но дееспособности, а карта аккуратно была разложена на столе.

Перси устроился во главе стола. Сначала он долго рассматривал карту, напрасно пытаясь думать о плане. Мысли всё равно были не о том. А потом рука сама потянулась к рюкзаку на спине. Он вытащил трезубец Посейдона. У Перси пока не было возможности близко рассмотреть оружие, но сейчас он внимательно изучал каждый дюйм. Идеально гладкий, зубья красиво изгибались, почти повторяя изящную фигуру полуволны, а само оружие отливало благородным оттенком чёрного. Было не трудно догадаться, что и трезубец, и новый меч Перси, который он сам прозвал ПродОтисом, сделаны из одного металла — того, что куют худшие из гигантов в глубине самого Тартара, закаляя его в пяти реках. И это делало оба оружия опасными не только для полубогов — оно могло убить малого Бога и любого бессмертного, а Олимпийцам оставила бы глубокие и долго заживающие раны.

Юноша продолжал рассматривать трезубец, исследуя его со всех сторон. Он думал о мотивах Посейдона. Бог отдал ему символ власти с такой лёгкостью, словно одолжил свои конспекты по ненужному предмету. Он даже не спросил, зачем ему понадобилось оружие столь великой мощи, он просто… отдал его. Доверившись разумному решению Перси и веря, что он поступит правильно. И это заставило Джексона впервые за всё это время подумать, а так ли это?

За дверью послышались шаги, и юноша, оторвавшись от своих мыслей, быстро спрятал трезубец обратно в рюкзак, откинулся на стуле и сложил ноги на стол, приняв максимально беззаботный вид. Первым вошёл Дакота. Он на ходу снял с себя часть доспехов, аккуратно сложив их на одну из полок, и только потом, повернувшись к столу, заметил Перси, вальяжно устроившегося на месте главного.

Центурион тут же схватил оружие и вытащил из ножен, наставив его на Джексона. Те, кто только зашёл в каюту, тоже напряглись и расползлись по площади, ожидая приказа Дакоты.

Перси и бровью не повёл.

— Я знаю, что ты сделал, — процедил центурион пятой когорты.

Джексон устало вздохнул:

— Да-да-да! Я тоже знаю, что я сделал. И раз мы оба знаем, что я сделал, давай расскажем об этом всем, чтобы с их лиц исчезло это бесячее выражение непонимания происходящего. — Дакота, ошарашенный подобной выходкой Перси, наконец замолчал, не зная, что сказать. А Джексон выдержал небольшую паузу, прежде чем продолжить. — Я убил вашего претора. Фрэнка, если быть точнее. И я же вытащил гражданских из двух кораблей и сделал это так, что ни Тритон, ни Хрисаор об этом не узнали. И они оба взбешены неудачной забастовкой, так что ваша любая следующая попытка выбраться будет стоить вам слишком дорого. Но, — Перси нравоучительно поднял палец. — Я помогу вам добраться до Лагеря Полукровок целыми и живыми, если вы принесёте мне клятву верности и, как приятный бонус, провозгласите меня претором.

Центурионы старались не отводить от юноши опасливого взгляда и при этом переглядывались, пытаясь понять, что предпринять. Только Дакота выровнялся и, подойдя к Перси, наставил на него меч. Тот никак на это не отреагировал, смотря на римлянина снизу вверх со смешком в глазах.