Перси рывком открыл дверь и ворвался внутрь. Кожа под браслетами горела, но он не мог даже отодвинуть их, чтобы посмотреть, цела ли она. Ему нужно отвлечься. Говорить ни с кем он хотел, идти на обед тоже, тем более что он уже был в самом разгаре. Впрочем, сидеть без дела в домике Перси тоже не собирался.
Отмыть дверь. Да, нужно отмыть дверь. Он впервые сам набирал воду в ведро и даже отыскал какую-то старую, уже затвердевшую тряпку. Возможно, в его положении были свои плюсы: он узнал, что в его ванной не только душ, но и разные тряпки, даже тазик и прочая ерунда, которой раньше он пренебрегал.
И когда он набирал воду (ощущения при этом были весьма странные, наверно, с непривычки), в дверь постучали. Перси не ответил. Тогда постучали снова и со словами «Я вхожу!» открыли дверь.
— Чего тебе, Лука? — небрежно спросил юноша и, прихватив мыло, направился к двери.
— Принёс тебе обед, — ответил Кастеллан и поставил на прикроватную тумбу тарелку с едой. Прямо рядом с пакетиком сухих трав и каких-то беленьких таблеток. — Ты со вчерашнего дня не появлялся в Обеденном Павильоне. Я подумал, ты голоден.
— Да, это самая большая моя проблема, — съязвил Перси, смачивая тряпку в тёплой воде.
— Почему ты перестал ходить на тренировки? — Лука вальяжно устроился на кровати Перси, пока тот, открыв дверь нараспашку, принялся оттирать надпись.
— Вот дверь — вот выход. Не забудь прихватить с собой свои идиотские вопросы, — рявкнул Перси.
Чёртова краска! Каждая буква этого слова словно смеялась над ним и как назло отказывалась смываться.
— Слушай, не будь таким…
Перси выгнул бровь и кинул сердитый взгляд на Кастеллана. Тот перестал вертеть в руках какую-то игрушку и заткнулся, лишь весело хмыкнув.
— Слушай, я не знаю, что произошло на Олимпе несколько дней назад. А верить слухам не собираюсь.
— Меня поймали с поличным, когда я выжег все органы Бесси, — сказал Перси.
А потом на секунду задумался. Он впервые это произнёс. Впервые признался в том, в чём его обвиняли. И звучало это отвратительно. Перси тряхнул головой. Его подставили. И ему нужно любым способом найти, кто это сделал, потому что на кону — его свобода и жизнь.
Лука сел на кровати и смерил Перси долгим выжидательным взглядом.
— Пусть Зевс прямо тут убьёт меня своими молниями, если я хоть на минуту поверю в это, — сказал он и встал, чтобы подойти к юноше. — Слушай, я знаю, ты злишься. Но… то, что ты сейчас испытываешь… Оно не приведёт тебя ни к чему хорошему.
Перси встал и собирался было разразиться праведным гневом и фразами типа «Да откуда тебе знать, что я чувствую?!», но столкнулся взглядом с Лукой. Его голубые глаза, обычно светившиеся весёлыми хитрыми огоньками, теперь смотрели на него с тоской. И переступив через себя, Джексон смог признать, что, возможно, сын Гермеса единственный, кто способен понять, через что он проходит.
Перси тяжело выдохнул, вновь смочил тряпку и принялся отмывать эти записи, полностью сосредоточившись на процессе мытья. Лука постоял ещё минуту и, поняв, что ему не ответят, просто ушёл.
Правда, через пару минут вернулся с какой-то жидкостью в тёмном пузырьке и двумя парами перчаток. Перси смерил его удивлённым взглядом.
— Стоуллы долго химичили с этой краской, — объяснил Лука. — А я немного нахимичил с моющими и ещё парой запрещённых в лагере веществ, чтобы эту краску можно было смыть.
Кастеллан молча надел одну пару перчаток, другую положил на землю рядом с Перси, взял тряпку и, смочив её принесённым концентратом, тоже принялся оттирать надпись. Красные буквы, наконец, расплылись. Теперь, правда, они больше стали напоминать кровавое месиво, в котором Перси проснулся в тот злополучный день в аквариуме.
— Зачем ты это делаешь? — спросил Перси, наблюдая, как Лука трёт надпись. Кастеллан бросил тряпку в ведро с водой и посмотрел на Джексона. Он чуть склонил голову набок, словно изучал его, а потом сказал:
— Потому что ты сейчас полон ненависти и других не самых приятных эмоций, и они с тобой могут сыграть злую шутку.
— Я не ты, — процедил Перси.
— Да неужели? — вскинул бровь Лука и усмехнулся. — Что из того, что ты просил у Богов после войны с Кроносом, они исполнили? Что сделала Гера, когда почувствовала, что их Олимпийские задницы вновь подгорают? И что сделали Посейдон и Зевс, как только случился подобный казус? Когда забыли, через что заставили пройти тебя и твоих друзей ради них же? Из-за них же? И хочешь сказать, что ты не злишься? Не желаешь им самой мучительной смерти? После всех потерь, причиной которых они стали? — Лука выдержал паузу, заметив, как потемнели глаза Перси и как он поджал губы, весь вдруг напрягшись. Кастеллан хмыкнул. — Мы с тобой слишком похожи, Джексон, и даже не думай этого отрицать. Я знаю, какой сильной может быть твоя ненависть, но поверь мне, оно того не стоит. Хоть и каждый из них заслуживает самые страшные муки ада.
Перси промолчал и отвернулся, а губы Луки дрогнули в горькой ухмылке — он попал в точку. Джексон тяжело задышал, сжав кулаки. Он злился. Злился, потому что понимал, что Лука прав. Боги в итоге сделали лишь ничтожную часть из того, что пообещали, Гера выдернула его из жизни и закинула в Новый Рим, как щенка, а Посейдон… Не смотря на то, что в итоге перед всеми он встал на защиту сына, Перси чувствовал всю его неприязнь. Он за весь чёртов совет не посмотрел даже в его сторону! Словно стыдился, а защищал только потому, что его что-то обязывало.
Перси вдруг стало не хватать воздуха. Голову внутри словно распирало на части, и ему казалось, что он вот-вот взорвётся.
— Слушай, я пытаюсь измениться. Я хочу тебе помочь, потому что проходить через это одному… Это слишком жестоко.
Лука вдруг присел на колени, чтобы заглянуть Перси в глаза. Тот тяжело дышал, из последних сил контролируя свои эмоции.
— То, что ты испытываешь… Оно до добра не доведёт. Я знаю, что ты мне не веришь и ненавидишь, у тебя есть на это полное право, но я правда пытаюсь измениться. Это не значит, что я стал меньше ненавидеть Богов, это значит, что я хочу хотя бы постараться искупить вину за отнятые жизни. Ты знаешь мою историю, и я не хочу, чтобы она повторилась с тобой.
Перси сделал ещё пару вдохов и выдохов, одержав верх, наконец, над своими эмоциями и энергией, которая душила изнутри, неспособная найти себе выход. Его немного отпустило, но когда он поднимал голову, чтобы посмотреть на Луку, ему казалось, что она весит целую тонну.
— Я никогда не повторю твоей истории, — процедил он. — Искупляй свою вину подальше от меня.
— Тебе нужны тренировки, — сказал Лука и, не собираясь дальше терпеть грубость Перси, встал. — В тебе слишком много силы и энергии. Ей надо дать выход. Тренировки — твой единственный путь. Если вдруг надумаешь, прихвати с собой меч и извинения.
Лука просто ушёл, оставив Перси одного, а тот, поддавшись яркой вспышки злости, ударил кулаком по двери. Гнев, взорвавшийся внутри, буквально ослепил, и юноше казалось, что он взорвётся, если не ударит ещё. А потом ещё. И ещё пару ударов, пока дверь с жалким скрипом не сорвалась с петель и не упала. Перси всего трясло, а голова больше напоминало раскалённое железо, в котором жарились его мозги. Браслеты на руках горели, внутри все органы скрутило тугим узлом, и он, кажется, почти закричал.
«Дыши», — напомнил он себе. Успокоиться было делом далеко не лёгким. Ему на это понадобилось пару добрых минут, и то чувствовал он себя так же, как и выглядел — вполне паршиво. Перси как-то безучастно посмотрел на сломанную дверь. Обычно он бы попросил помощи у детей Гефеста или на крайний случай Хирона, но он вспомнил, что на этот раз просить помощи ему элементарно не у кого.
Юноша поднялся на ноги и со злости пнул ведро с мыльной водой. Чёрт со всем этим. Пусть всё так и будет. С этим он разберётся завтра.
***
На следующий день Перси проснулся полный решимости найти того, кто его подставил. Он всё ещё находился «под арестом», но думать-то об этом ему не запрещалось? Кто мог его вырубить на пару часов, да так, что он не просто не проснулся, но вдобавок ничего не помнил? Этот кто-то должен был не просто затаить злость на Перси и лелеять свою ненависть, ожидая удобного момента для подставы, нет. Этот кто-то должен был знать, где именно находится офиотавр, подловить момент, когда Перси поднялся на Олимп, и стереть начисто его память, пока сам возился с убийством офиотавра. И он же разболтал всем в Лагере, что произошло. Потому что ни Хирон, ни Дионис, ни Аннабет не стали бы трезвонить об этом. Сам Перси тоже молчал. Боги вряд ли пустились сплетничать об этом, а значит, это кто-то ещё. И этот кто-то точно не полубог.
