Литмир - Электронная Библиотека

– Поедете на кладбище?

Байков кивнул.

Провожая взглядом Даурена Жабишева, мимо них проносившего носилки, мулла продолжил:

– Никита Илларионович, Даке мне сказал, вы будете… у вас… э-э… – он замялся: всё боялся, что останется без денег, сокрушаясь, что Никита – русский, казахских обычаев не знает.

Понимая, что речь идет об оплате поминальных услуг, Байков успокоил его:

– Не волнуйтесь. После поминок.

Отвернувшись, Никита досадливо поморщился: не столько даже от того, что мулла помешал ему нести тело покойного друга, а просто потому, что не любил он, когда к нему обращались по имени-отчеству. Сочетание было довольно несуразное. Не то чтобы он стеснялся, просто было как-то неловко всякий раз его слышать. Он предпочитал, чтобы к нему обращались по имени: просто и без затей.

«Даке? Почему Даке, а не Дауке? Черт разберёт!» – подумал Никита. Ему вспомнилось, как однажды он спросил Искандера, отчего казахи укорачивают имена.

– Суффикс "-еке" или "-ке" добавляется к первым слогам основы имени, чтобы выказать уважение, – объяснил Искандер.

– Слушай, Муха, а мое имя как бы сократили, а? "Никике", что ли?

– Никикак, Никита Илларионович, – ответствовал Искандер, – так почтительно вас бы и величали-с – "Никита Илларионович". Европейские имена не сокращаются, Ник!

Тогда, помнится, эта манера Искандера – внезапно переходить на пошлый старорежимный слог, со всеми этими словоерсами и архаизмами, – раздражала; сейчас же вдруг стала сентиментальной мелочишкой, воспоминанием о друге, вызвавшим даже приступ умиления.

Мужчины тем временем уже внесли носилки с телом внутрь катафалка. Никита, дождавшись, когда водитель закроет дверцы машины, а мужчины и мулла сядут во вторую «Газель», белый микроавтобус, направился к Насте и Айкерим, стоявшим у входа в подъезд под козырьком.

– Машина здесь – недалеко.

– Мы не едем, – сказала Айкерим и, взглянув на Настю, мягко добавила: «Женщины остаются: у казахов так принято».

Настя кивнула, а затем нерешительно протянула Байкову папку.

Машинально сунув её подмышку, он тут же спохватился и вопросительно посмотрел на Настю.

– Иска. Просил передать… говорил, ты поймешь, – тихо пояснила она.

Он удивился, но от расспросов воздержался. Хорошо уже то, что Настя начала разговаривать. Лишними вопросами разбередишь рану – опять замкнётся, или еще того хуже – расплачется.

«Но всё же как-то странно. Чего ж я могу понять-то? – подумал Байков. – Его папка? Мне? Почему именно сейчас? И куда её деть?»

Вопросы требовали ответов, но он решил так: «Ладно, с этим – после. Не к спеху. Сейчас едем на кладбище».

Он побрёл по тротуару мимо машин, выстроившихся в ряд вдоль обочины дороги; мимо деревянных скамеек на игровой площадке с горкой, качелями и песочницей, раскрашенной под мухомор. Остановившись у серых обшарпанных вазонов с цветущими оранжево-жёлтыми ноготками, рассмотрел папку: красная, какой-то пупырчатый картон, старомодная, довольно увесистая, с тесёмками, на лицевой стороне наклеена прямоугольная этикетка с аккуратно срезанными уголками и надписью каллиграфическим почерком Искандера: «Домбра5». «Что-то знакомое», – подумал Никита, но так и не припомнил что: едва зародившись, ощущение тут же пропало. Он оглянулся, но Насти с Айкерим уже не увидел. Двинул дальше, попутно отмечая, какой ухоженный и уютный двор у Искандера. Из тех старых алма-атинских дворов, что хранят прохладу даже в самый жаркий августовский день. Высокие старые вязы и карагачи раскидистыми кронами накрывали его сплошным зеленым куполом, который иногда покачивался от вдруг расшалившегося летнего ветерка. Здесь царила благодатная тень. И лишь только самые настойчивые солнечные лучи, продравшись сквозь густую листву, яркими пятнами света шлепались на землю и принимались пританцовывать. Отчего земля, если смотреть на неё в движении, казалось, норовит уйти из-под ног.

А в глубине двора на детской площадке, закинув ногу на ногу, сидел на качелях смуглый полноватый мужчина средних лет в цветастой рубашке, белоснежных льняных брюках и голубых мокасинах. Он делал вид, будто увлеченно рассматривает что-то в розовом смартфоне. Никита его не заметил.

Мужчина дождался, когда Никита свернет за угол, проводил взглядом выезжавшие со двора чёрный катафалк с микроавтобусом, еще пару раз качнулся и бодро спрыгнул с качелей. Спрятав в карман брюк смартфон, он направился к розовому «Бентли», мастер-ключом посылая машине сигнал заводиться.

Глава 2. Дело хозяйское

Владельца розового «Бентли», уроженца города Фрунзе, стареющего сорокалетнего мужчину, звали Болот Шокоев. Болот по прозвищу Шоколод. Так однажды, намекая на смуглую кожу, назвал его Гали-Есим Дыркыгалиевич Бекбайтасов, давний благодетель и патрон, могущественнейший столичный чиновник. Он неожиданно объявился неделю назад, когда уже давно алма-атинская жизнь Болота стала вполне размеренной и сытой, и почти позабылись годы бесшабашной, по-студенчески голодной молодости в славном городе Джамбуле, с её суровыми бандитами и бесконечными разборками, подлым рэкетом и гнусным рейдерством. И прочими «прелестями» конца девяностых.

И сетевым маркетингом он даже и не помышлял баловаться. Свой первый миллион Болот сколотил на мясопродуктах: колбасах, сосисках, отбивных и прочих стейках, вовремя смекнув, как превратить захудалые мясокомбинаты в Талды-Кургане и Джамбуле, доставшиеся ему почти даром, – благодаря Гали-Есиму Бекбайтасову, – в источник стабильного дохода. Для него это обернулось «золотой жилой». Ничего оригинального – проверенная временем классика: если красиво упаковать и грамотно преподнести товар, то появившаяся прослойка богатых людей, которую захватила повальная мода на эко-продукты – публика, помешавшаяся на здоровом образе жизни и правильном питании, – готова платить за него хорошую цену. Главное, не скупиться на рекламу и дружить с кем надо – все затраты окупятся сторицей. А дальше понеслось: сеть фирменных мясных лавок «Эко-Фуд», ресторан высокой кухни «Органик» в Алма-Ате, и к первому миллиону добавился еще один. Только Болот никогда не забывал, кому он обязан этим благополучием. Вот потому-то по зову Гали-Есима, Шокоев, бросив все дела, и явился, – как сказал бы его Андрюсик, обожаемый партнер-сожитель, – «пред ясны очи, так сказать», как и когда-то двадцать лет назад. А тогда он «шестерил» на джамбульского бандита Магауйю Джуламанова, Магу по кличке «Магила», – оказавшейся, надо заметить, пророческой, – который и представил его однажды боссу, Гали-Есиму Бекбайтасову, влиятельному заместителю председателя горисполкома города Джамбула, с ухмылочкой отрекомендовав Болота, как «парнишку смышлёного и хитрожопистого». А когда Мага отправился через полгода не по своей воле в мир иной, в бандитскую «Валгаллу», Болот по «наследству» и попал в число «людей» Гали-Есима. И надо признать, не прогадал. Но то – дела давние, былое, так сказать, археология, можно и не вспоминать более. Удивительных событий случалось в те стародавние времена – хоть книжку пиши, но то, с чем теперь обратился к нему босс, однако, порядком его озадачило: Бекбайтасов, человек государственного масштаба и вдруг такая чепуха. «И почему именно ко мне? Филёр я, что ли, какой? Других «шестерок» не нашел, помоложе?» Виду, конечно, Болот не подал, потому что знал: не его ума это дело, а большого человека, такого, как Гали-Есим, и отказать тут никак нельзя.

Галя, как его про себя называл Болот, был с ним, как обычно в таких ситуациях, немногословен. Бросил на стол фотографию, в которую ткнул пальцем, указывая на объект для наблюдения, продиктовал адрес, дал краткие инструкции, наказал: проследи сам – что, где, когда, куда и с кем. Вспомни молодость, усмехнулся он. Будет возможность, любые документы, которые передадут субъекту на фотографии (зовут Искандер Мухаметов), – высматривать. А поступит на то его, Гали-Есимово указание – изъять их технично, без шума и пыли. Не самому, естественно, а сподручным.

вернуться

5

Домбра – казахский струнный щипковый музыкальный инструмент.

3
{"b":"731491","o":1}