– Я, как и должен был, встречал поезд в Стамбуле в терминале Сиркеджи. Я уже знал, что Жан не приехал, но сыграл неведение: заявил проводнику, что не могу найти своего дорогого друга. Проводник рассказал, что, к его великому сожалению, мой друг скончался в дороге от острого сердечного приступа и его тело было оставлено на территории Германии. Я был безутешен, и проводник позволил мне заглянуть в купе, в котором ехал мой друг. Я вошел в купе и на полу обнаружил темные пятна. Пользуясь тем, что проводник оставил меня одного, я отскреб с ковра, лежащего на полу купе, темно-бурые крошки. Вернувшись в Париж, я отдал эти крошки на экспертизу. Они оказались частичками крови. Но это была кровь второй группы. А у вашего деда, Лиза, была третья группа крови.

– Может быть, на полу купе была кровь двух людей? – Лиза пристально взглянула на Авраама. – Или нескольких человек?

– Я это проверил. – Авраам покачал головой. – Можете не сомневаться. Эта мысль пришла и мне в голову. Уже после того, как состав вернулся в Париж, я нашел его на запасных путях, пробрался в двенадцатый вагон и вырезал часть ковра, лежащего на полу в этом злополучном купе. – Авраам поднял глаза на Лизу. – Нет, Лиза. На ковре была кровь одного человека. Кровь второй группы.

– Вы хотите сказать, что в купе убили не дедушку Жана?

– Я ничего не хочу сказать, Лиза. – Авраам развел руками. – Я просто излагаю вам факты. Факты, которые я не успел сообщить вашему отцу и которые, как мне казалось, вы должны знать. А делать выводы… Это уже ваше дело. У меня на это просто не хватит времени.

Лиза кивнула. В голове у нее был полный кавардак. Метались какие-то обрывки мыслей, что-то вроде «Как же это?» и «Этого не может быть!». Ашинзон молча смотрел на нее, шумно вдыхая и выдыхая воздух. Лиза поняла, что старик ждет вопросов.

– Вы пытались навести о нем какие-нибудь справки?

– Конечно, – кивнул Авраам. – И лично, и по официальным каналам. Но на все запросы в германское посольство, в МИД Германии, в рейхстаг мы получили один-единственный ответ: согласно данным пограничной службы, Жан Вальдман пересек франко-германскую границу 12 апреля в поезде. Более он границу не пересекал, германскими властями не задерживался, никаких претензий к нему германские власти не имеют и, куда он исчез, не знают. По просьбе французского правительства ваш дед был объявлен в розыск в Германии. Но, как вы понимаете, никаких результатов это не дало.

– То есть мой дед бесследно исчез? – Лиза ощутила, как от этих слов по щекам пробежал холодок. Она промокнула платочком лоб и щеки.

– Ваш дед бесследно исчез, – кивнул Ашинзон. – Он вошел в поезд. Это я видел своими глазами. Но из поезда он не выходил. И мертвое тело, которое вынесли из поезда сотрудники гестапо в Фюрстенвальде, принадлежало не ему.

Лиза молчала. Она вспомнила одну из любимых фотографий дедушки Жана. Веселый, улыбающийся дед в сюртуке с развевающимися на ветру полами стоял на фоне моря и махал кому-то рукой. Лиза всегда представляла, что дед машет ей. Что же там произошло, в этом купе? Нет, это какая-то ошибка. Просто этот старичок перепутал группы крови. Нацисты убили ее деда. Убили за то, что он пытался спасти своих собратьев. И другой правды быть не может.

– Вы уверены, что в вагон поднялся Адольф Гитлер? – тихо проговорила Лиза.

– Конечно. Наши люди зафиксировали это точно. В поезд в Берлине поднялся канцлер Германии Адольф Гитлер.

– Пытались ли вы найти моего деда после войны?

– Пытался. – Ашинзон тяжело вздохнул, и Лиза поняла, что старик устал. – Поиск Жана – единственное, к чему я относился серьезно в этой жизни. Я хотел его найти, причем непременно хотел это сделать сам. За все то, что Жан сделал для меня. Именно поэтому я не успел рассказать все это вашему отцу. Но нацисты, судя по всему, уничтожили все данные о той встрече. Во всяком случае, в германских архивах мы не нашли ничего, что было бы связано с именем Жана Вальдмана.

Лиза подняла глаза на Ашинзона. Он шумно выдыхал воздух, и на его верхней губе поблескивали капельки пота.

– Вам надо отдохнуть, – сказала Лиза.

– Конечно, – кивнул старик. – Я отдохну. Только покажу вам несколько фотографий.

Он приоткрыл ящичек стола и быстрым движением извлек из него два пожелтевших кусочка картона. Лиза бережно взяла в руки один из них. В центре снимка стоял дед в светлом сюртуке, опираясь на трость. Но он не улыбался. Строго смотрел перед собой. А за его спиной застыл железнодорожный вагон с цифрой «12» на табличке около двери. У вагона Лиза разглядела человека в форме проводника, каких-то людей с чемоданами в руках…

– Это тот самый вагон? – спросила она.

Ашинзон кивнул.

– Этот снимок я сделал на вокзале. За минуту до того, как Жан поднялся в вагон. Агентство требовало полного отчета об операции.

Старик протянул ей вторую фотографию.

– А это ваш дед смотрит на меня из окна своего купе.

Лиза всматривалась в глаза, смотревшие прямо на нее, и вдруг ощутила какую-то странную привязанность к этому человеку. «Родственные чувства, – удивилась она. – Неужели они действительно заставляют нас ощущать нечто особенное к людям, которых мы никогда не видели и не знали?»

– Я могу взять эти фотографии?

– Конечно. – Старик прикрыл глаза. – Они ваши, Лиза. А теперь я действительно хотел бы отдохнуть. Моя машина и водитель в вашем распоряжении. Побродите по Иерусалиму, поезжайте в Тель-Авив. Ваш отец очень любил этот город. Рахель поможет вам составить план экскурсий.

Лиза взглянула на Авраама.

– Может быть, вызвать врача?

– Не беспокойтесь, Лиза. – Старик открыл глаза. – Врач мне не поможет. Просто попросите Рахель зайти. Мне действительно нужен отдых.

Лиза поднялась с кресла и, не выпуская из рук драгоценные фотографии, пошла к двери, стараясь почему-то ступать как можно тише.

На площади перед аэропортом имени Шарля де Голля Андрей Соколов сел в такси и назвал адрес отеля Roi de Sicile. Этот отель порекомендовали ему сослуживцы, охарактеризовав его как «очень приличный и совсем недорогой».

Немолодой водитель с худым аристократическим лицом в виде вытянутого овала и никак не сочетавшимися с ним пышными усами коротко кивнул и тронул свой «Рено» с места. Андрей смотрел в окно на пассажиров, катящих в разных направлениях свои чемоданы, и чувствовал, что эта картинка суеты и бешеного ритма совсем не угнетает, а только радует его. «Ах, где ты, где ты, где ты, мечта моя, Париж?! Поэтами воспетый от погребов до крыш», – промурлыкал Андрей слова известной песенки Д`Артаньяна из американской версии фильма о мушкетерах и усмехнулся. Известно, где Париж. Вон он, здесь, вокруг. И он приехал сюда не просто так, а по делам. Эта мысль почему-то была особенно приятна.

В последний раз он был в Париже всего неделю назад. Тогда в качестве преуспевающего бизнесмена Андрей занимал люкс в Hotel Ritz и делал все, что должен делать в Париже россиянин, не ограниченный в средствах: покупал золотые безделушки и шелковые галстуки, волочился за юными танцовщицами и просиживал все вечера в ресторанах с партнерами по бизнесу. Именно там, в ресторане Lido, когда подали устриц, ему и пришла в голову эта мысль: зачем? Зачем все это? Все эти отвратительные безвкусные устрицы, все эти безделушки, равнодушные, умело имитирующие страсть танцовщицы, рестораны, вечные разговоры о достигнутых успехах, единственная цель которых понежить свое требующее постоянного внимания эго. Он пытался отмахнуться от мысли, как от вредной и несущественной, но мысль возвращалась вновь и вновь, добавляя все новые и новые «зачем». Все это его почему-то так расстроило, что Андрей выбрался из-за стола и заявил, что «ему пора». Коллеги зашумели, в бокалы хлынула ледяная водка, но Андрей остался тверд, откланялся и вышел, провожаемый уважительным взглядом белобородого швейцара, получившего привычные пятьдесят евро «на чай».

Машину он отправил в отель, а сам пошел пешком, с удовольствием вдыхая всей грудью прохладный воздух. От Лувра Андрей спустился к Сене и пошел по набережной, касаясь ладонью каменных перил и скользя небрежным взглядом по мутным маслянистым водам великой реки. Неужели он собирается вот так прожить всю жизнь? Ему уже тридцать шесть. Сколько он еще протянет? Пусть еще столько же. Нет, мало. Хорошо бы еще лет пятьдесят. Как минимум. А еще лучше шестьдесят. Ладно. Пусть шестьдесят. Все равно это пустяк по сравнению с вечностью. И все шестьдесят лет он так и будет сидеть в кабаках, болтать ни о чем и делать вид, будто именно он диктует солнцу, когда оно должно начать свой подъем на небосклон. А ведь когда-то он считался перспективным ученым. Десять лет назад он защитил кандидатскую диссертацию о работе советской разведки в Юго-Восточной Азии. И его научный руководитель профессор Королев назвал эту диссертацию «очень интересной работой». А Королев слов на ветер не бросает. Это известно всем. Так что, не уйди он в бизнес… Стоп! Андрей остановился и помахал рукой плывущей по реке барже. Стоп! Все это ерунда, пьяная слезливость и вечное русское желание довести самоунижение до абсурда. Он, между прочим, уйдя из науки, не фантики собирал, а создал компанию «Эй. Си. Гласс». И производил, между прочим, не какую-нибудь ерунду, а линзы для очков. И сеть оптик открыл в сорока городах. И очки продавал дешевле, чем все конкуренты. А потом вышел на биржу и занялся недвижимостью и биржевыми операциями. А зачем? Андрей остановился. И действительно, зачем? Ведь он терпеть не может биржевые операции. И от недвижимости его воротит. Что же получается? Он зарабатывал деньги, не спал ночами, работал сутками, боролся с конкурентами и победил только для того, чтобы заниматься тем, чего он терпеть не может. Ерунда какая-то. Ну почему он должен заниматься этой проклятой биржей? Чтобы заработать? Зачем? Заработанных денег ему хватит на всю жизнь. А если еще продать «Эй. Си. Гласс». И компанию по недвижимости. И инвестиционную фирму. И положить деньги на закрытый счет. То годовой процент составит… Андрей привычно закрутил в голове цифры и остался доволен полученным результатом. И можно будет не заниматься биржевыми операциями. И не покупать недвижимость. А чем он будет заниматься? Летать в Париж, сидеть в ресторанах и волочиться за танцовщицами? «Что я и делаю сейчас без всех этих хлопот», – вспомнил Андрей фразу Жванецкого и улыбнулся. Нет. Если он действительно сможет освободиться от всей этой глупой текучки, он вернется в науку. И опять займется тем, что он любит, – историей разведки. Только не поздно ли? Сколько работ написано за тринадцать лет? Наверное, все архивы перепаханы сотнями новых исследователей. Ну и что? Для него нет места в науке? Такого не может быть. Если уж в бизнесе он сумел занять свой плацдарм. Конечно, будет непросто, но игра стоит свеч. Ведь только за письменным столом и у пыльных полок архивов он ощущал себя счастливым. К нему приходили ни с чем не сравнимые чувства поиска и познания истины, вдохновение и азарт, с которым не сравнится ни азарт казино, ни азарт поиска новой любовницы.