Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Качели были крепкими, но ей порой хотелось, чтобы они сорвались. Чтобы она разбила ладони и колени, чтобы он подбежал к ней и понес домой на руках. Она бы не плакала, когда он обрабатывал ее раны. А потом он бы еще долгие недели осторожно гладил затягивающиеся царапины на ее теле, иногда дуя на них.

Он никогда не говорил, что любит ее, а она боялась спросить. Лишь однажды, когда им исполнилось целых 12 лет, она спросила, как бы вскользь, невзначай. Покачиваясь на качелях, держась тонкими пальцами за самый низ холодной балки, чтобы ненароком не коснуться его руки, держащей балку в середине, не спугнуть, глядя куда-то вперед, она спросила будто не у него, а у кого-то другого, у пустоты или у Бога:

– Как думаешь, я когда-нибудь выйду замуж?

И, конечно, он ответил не сразу. Он никогда не отвечал сразу. Проходило от десяти секунд до минуты, прежде чем он открывал рот. Но в этот раз Арин сдержалась, чтобы не переспросить. Спустя минуту тягучей, как болото, тишины раздался чужой голос.

– Выйдешь. За лучшего в мире человека, который будет любить тебя так сильно, что вы умрете с ним в один день.

– А я буду любить его? – спросила она с последней надеждой.

– Это зависит только от тебя, – сухо бросил он.

Больше она ни о чем таком его не спрашивала.

С каждым годом она все больше влюблялась в книги. В ее школьном библиотечном формуляре появлялись все новые и новые странички, а список прочитанных книг увеличивался с каждой новой неделей. В них она искала ответы на вопросы, но все чаще ей казалось, что многие из романов слишком наивны и совсем не похожи на ее серьезную и сложную жизнь. Рыцари, короли, принцессы, воины, фюреры, президенты – их проблемы казались ей пустяком и ни в одной из глав она не могла найти героев хоть чуточку напоминающих его.

Она находила в себе сходство с глупыми принцессами, которые в конце выходят замуж за прекрасного принца. Но только вот он не был похож ни на одного из тех принцев. Он был гораздо умнее их, намного красивее, в сто крат мужественнее. И она горько осознавала, что не подходит ему, что слишком проста и малодушна. Она мечтала отпустить, убегала от него в своих снах все дальше и дальше: море сменялось горами, которых она никогда не видела наяву. Но, все реже оглядываясь назад, она все равно видела его – он также грустно улыбался ей вслед, морской ветер все также развевал его волосы, домоуправленец все также читал глупые слова из своей потрепанной книжки.

Насмешки в школе стали для нее рутиной, к которой, однако, невозможно было привыкнуть. Во время перемен они почти не встречались, и он не знал о ее несчастьях. А она не рассказывала. Не потому что боялась показаться слабой, ноющей, а скорее потому что знала: он ее не защитит. А его равнодушия и бессилия она бы не вынесла. И это бы означало – конец всему. Любить слабого она не могла. А потому и не заставляла его эту слабость проявлять.

Предметом презрения сверстников становились ее бедность, половинчатое сиротство, любовь к книгам, одиночество. Ее называли за глаза и в глаза «молчуньей», «книжной червячкой», «сиротиночкой», «старокниженкой». Все эти уменьшительно-уничижительные, не ласкательные суффиксы оскорбляли ее. В ее глазах пропали нежность и ласковость, появились колючесть и жесткость. Как ни странно, это помогало переживать общение с ним. Теперь она легко могла быть холодной. Могла не разглядывать его часами как умалишенная, училась видеть сквозь его густые кудри и зеленые глаза голубое вечное небо.

– С завтрашнего дня ты будешь жить с бабушкой, дорогая. – Мать буквально выдавила из себя последнее слово и заставила себя погладить сухой рукой пушистые волосы дочери.

– Но почему? – всполошилась Арин.

– Понимаешь, детка… – Мать опустила глаза и стала теребить уголок розового одеяла, которое Арин прижимала к себе. – Мне надо строить свою жизнь… Это всего лишь на некоторое время. Я уеду ненадолго. В той клинике больше зарплата и хорошие условия. А потом, когда освоюсь, заберу тебя.

– Но я не хочу к бабушке.

– Это на время. Как только я устроюсь, ты приедешь ко мне, и мы начнем новую жизнь.

– Но я не хочу.

– Детка, у тебя ведь здесь почти ничего нет. Друзей нет, кроме этого соседского мальчишки. А там, возможно, тебе будет лучше.

– Не хочу, не хочу! – Арин перешла на крик, потому что мать совсем не слышала ее.

– Разговор закончен. Завтра вместе с бабушкой соберете вещи.

Мать встала с ее кровати и закрыла за собой дверь спальни. Без шума, без хлопка. А Арин так хотелось, чтобы мать была в такой же ярости, что и она. Но мать была спокойна, и это бесило Арин еще больше.

В ту ночь Арин снилась чернота.

На следующее утро, когда Арин вышла из спальни, матери уже не было. Бабушка укладывала обувь девочки в потрепанную сумку, которую принесла с собой. Говорить было не о чем.

Арин начала собирать свои немногочисленные пожитки: у нее не было игрушек, безделушек, дешевой бижутерии, имеющейся в сундучке любой девчушки. Только тяжелые книги, которые он отдавал ей, когда прочитывал сам. Он никогда не перечитывал даже самые лучшие романы и отдавал их ей без задней мысли. Она же берегла их как святыню. Читала медленно, постоянно останавливаясь, представляя, что он чувствовал, что думал о героях и их приключениях. Она нюхала переплет, каждую страницу и непременно ощущала его запах, едва уловимый, молочный и чистый.

В то время как бабушка складывала ее платья, брюки и пижамы в чемодан, Арин мысленно прощалась с комнатой. Она прощалась со своими мыслями, со своими снами. «Может, оно и к лучшему. Может, там я смогу забыть», – думала она, обманываясь. Наконец, вещи были собраны в худой чемодан, а книги связаны в три высокие стопки.

Несмотря на то, что бабушка жила всего в паре кварталов, Арин понимала, что никогда больше ее жизнь не будет прежней. Спускаясь по лестнице за тяжело дышащей бабушкой, Арин прощалась с каждой ступенькой, с каждым пролетом. В последний раз она оглянулась на их двор. В голове пронеслась картина: он выбегает, хватает ее вещи, обнимает. Но он не выбежал и отпустил. Все произошло так быстро, что она даже не успела ничего ему сказать. Но ведь он должен был почувствовать, обязан.

Со вздохом Арин вышла со двора и медленно побрела по пыльной улице вслед за бабушкой.

Теперь она напротив искала встречи с ним в школе. Искала так, чтобы казалось будто они видятся невзначай, по случайному стечению обстоятельств. Но теперь его все чаще окружали девушки: то светленькая, то темненькая. Арин понадобилось время, чтобы понять: его красота больше не принадлежит исключительно ей. Мелкие кудри, которые придавали ему аристократический вид, всегда короткие брюки, которые вдруг стали последним писком моды, сделали его иконой стиля в школе – все это замечала не только она. И он вдруг перестал быть только ее другом. Зачастую она слышала его смех в кругу таких же парней, замечала, как он смотрит на ноги не по годам высоких девушек. Она ревновала, но ничего не могла поделать. Как маленькая дурочка, она искала встречи с ним, но в то же время старалась не замечать, надеялась, что он подойдет сам, спросит, как у нее дела, куда она пропала. Но он не подходил.

Иногда она возвращалась в старый двор. Сидела в одиночестве на качелях, слушая шум листвы в кронах деревьев, щурясь от солнечных лучей, отражающихся в темных стеклах, за которыми люди проживали свои короткие дни. В ее голове ворочались мысли: «Когда же он уже выйдет… Нет, пусть не выходит… Так будет лучше». Но не в силах уйти, она продолжала сидеть. Иногда, когда он был дома, то все же спускался к ней.

– Как тебе живется? – Он считал все эти «привет» и «пока» пустой тратой времени и всегда начинал разговор так, словно они и не расставались.

2
{"b":"731290","o":1}