– Знаешь, возможно, он говорил правду, там… внизу. Когда ты привела его вчера домой, он так искренне счастливо смотрел на тебя. Такой взгляд я видела только у одного мужчины в своей жизни и это был твой отец. Такой же искрящийся и тёплый…

– Да ладно тебе! Какой там тёплый. Так, тепленький… – прошептала я, глядя на открывающийся вид из иллюминатора.

                                       Кирилл.

 Никогда ещё я не видел столько безразличия в её глазах. Оказывается, она может ненавидеть. Там было все: боль, отчаяние и даже ненависть…

 Я отпустил её. Видел, как она садиться в такси и уезжает, даже не обернувшись. Она уехала и, возможно, навсегда. Может я её больше никогда не увижу, а может наши пути все же пересекутся. Еще и этот внезапный снег...

 Впервые я искренне полюбил и впервые я так жестоко поплатился за свое вранье. А как много у меня с ней было впервые. Никогда не плакал, а сейчас… А сейчас остаётся лишь поднять голову, глядя в хмурое небо, и чувствовать, как капли стекают по щекам, направляясь ушам.

– Она достойна лучшего. Не меня и уж точно не подобного мне урода… – прошептал я, громко хлюпая носом и злясь на себя самого.

– И ты готов так легко её отпустить? – раздался из-за спины знакомый голос и, как только я повернулся, мужская рука схватила меня за грудки.

– Пришёл позлорадствовать? Так не стоит. Твой путь открыт. Уверен…

– Она отказала мне, придурок! – выплюнул парень, глядя мне прямо в глаза. – В тот день, когда ты следил за нами, она отказала мне, предложив остаться друзьями, а я отправил её к тебе, зная, что ты наблюдаешь.

 Васильев был серьезен как никогда. Впервые я видел его таким взбешенным и несчастным одновременно.

– Но… зачем?

– Нет, ты точно идиот! – выдохнул парень, усиливая свою хватку. – Да она любила тебя шесть, гребаных, лет и я каждый день наблюдал, как её сердце понемногу рассыпается на мелкие осколки, когда ты был с другой на её глазах. – Парень остановился, переводя дыхание и отпуская меня. – Но она молчала и продолжала безответно любить тебя, ведь ты весь из себя такой крутой и никогда не посмотришь на обычную невзрачную девчонку! А я искренне любил и молчал, видя её влюбленный взгляд. Неужели ты никогда его не замечал?

 Она любила меня…

– Шесть лет?.. – это было единственным, что я смог спросить, видя разгневанного парня.

 Она любила и боялась признаться в то время, как я шутил и развлекался. За грубостью и отстраненностью она скрывала свои чувства, которые я так и не смог заметить, думая, что она меня ненавидит…

– Да! И ты упустил единственную возможность сделать её счастливой.

 Снег стал валить ещё сильнее и Васильев, достав прозрачную бутылку из-под куртки, свистнул мне и расположился под козырьком крыльца, не обращая внимание на разгневанную консьержку, что-то кричащую нам из окна.

– Давай напьёмся, Шилов. Хотя бы сейчас смиримся с тем, что единственная любимая девушка бросила нас обоих.

 Ну а что еще было делать? Я присел рядом с ним на самую нижнюю ступеньку крыльца, наблюдая, как темный асфальт превращается в белоснежный ковер.

 Мы пили, что обычно для меня не свойственно. Да, в своей жизни я попробовал многое, но, чтобы я пил так часто, как за эти два месяца – никогда. Но даже когда опьянение уже давало о себе знать, мы все ещё говорили о Лебедевой. Делились общими моментами из жизни рядом с ней, говорили о ее красоте и оба ругались из-за того, что она так мало ест.

 Как же приятно найти человека, который может тебя понять и даже что-то объяснить. Для меня им стал Васильев, как бы странно это не звучало. Он как никто другой мог рассказать мне о том, какая Лебедева на самом деле, как тяжело ей удается совмещать работу и школу одновременно, и как долго она сопротивлялась собственной матери. Но также мы и не забыли про тех, кто сделал все, ради сегодняшнего дня.

– Ты же понимаешь, что я убью Кирсанову и Смирнова? – прошептал я, думая, что охмелевший парень меня не услышит.

– Не бери грех… ик!... на душу. Чего об эту пакость мараться!..

– Они разрушили все, чего я добивался месяц, и я должен хоть как-то им отомстить.

 Злым я не был никогда. Да, тупил я много, соглашусь, и пакостил к тому же, но, чтобы испытывать такую ненависть к людям – еще ни разу.

 В аэропорт в тот день я не успел. Их самолёт вылетел, когда я подбежал к стойке регистрации и единственная возможность вернуть её была потеряна. Я видел, как она улетала от меня все дальше и дальше, но при этом улыбался, как дурак. Я верну ее! Рано или поздно, но я смогу ее вернуть, чтобы для этого мне не пришлось сделать.

 Ребятам я так и не отомстил. Уподобляться им смысла нет, а Кирсанову я даже замечать перестал. Но чтобы я там не говорил о полнейшем спокойствии или уравновешенности, при одном лишь упоминании Лебедевой в кругу этих змей, я сразу же лез в драку. Сломанный нос, пара ребер и два больших фингала все равно не могли остановить меня. Даже когда я каждый день выслушивал претензии родителей, я молчал и искренне радовался, что на этот раз Смирнову досталось намного больше, чем в прошлый.

 Но даже если я и не мстил ребятам, они наказали себя сами. Кирсанова разболтала всем своим подружкам о своем изощренном плане по уничтожению очередной конкурентки на мое сердце, что и привело к непоправимым последствиям. От нее отвернулись даже ее личные собачонки, ведь видя нас всякий раз под руку идущих в коридоре, они убеждались в искренности наших чувств. Да и Марина с Семеном внесли свою лепту, хоть и не разговаривали со мной пару дней.

 В конечном итоге, над всеми известной «парочкой неудачников» начали глумиться, а я не сделал ничего, чтобы их хоть как-то оправдать.

 Я несколько раз в неделю навещал бабу Сашу и узнавал последние новости о Ксюше. Как она там? Плачет или счастлива? Нашла себе новых друзей или шатается в полном одиночестве? И женщина каждый раз рассказывала, как девушка нашла новых знакомых, как быстро начала учить чужой язык. Она была счастлива. Я видел это по её фотографиям в социальной сети. Красивые улочки Кракова, разноцветные дома, волшебные рассветы и закаты. Хотел бы я быть рядом с ней и согревать её холодными вечерами. Вместе гулять по разноцветным улицам, замкам и садам…

 Поначалу я даже не пытался связаться с ней, но вскоре в моей голове созрел небольшой план. Я несколько дней слал ей огромные тексты с извинениями, раскаивался и просил ответить, но она молчала, хоть и читала каждое сообщение. А когда мой словарный запас закончился, то просто спрашивал, как проходят ее дни, чем она занималась вечером или что ела на завтрак.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

 Я не мог перестать слать ей фотографии нашей зимы, которая наступила в тот самый день, когда мы расстались. За неделю все улицы замело и сугробы были просто неимоверного размера. Дети на детских площадках резвились каждый вечер, заставляя своих родителей играть в снежки или лепить снеговиков, а я наблюдал за всем из окна своей комнаты, держа на руках Ваську и парочку малышей.

 Я описывал ей каждый своей день, проведенный вместе с Васильевым или морскими свинками. Писал о том, как по ней скучает вся мой семья и в особенности я. Я неоднократно признавался ей в любви и даже по нескольку раз в день, а она все молчала.

 Последним моим посланием стала фотография, где на голове у меня вместо густых длинных волос красовался необычный короткий ежик, а на спине красовалась татуировка огромного количества бабочек, порхающих вверх. Я исполнил свое обещание и за спор ответил сполна, но она мне так и не ответила, хоть я и наблюдал несколько раз три прыгающие точки возле ее профиля.

 Родители мой новый внешний вид приняли и, кажется, смирились. Они пытались меня разговорить, требовали, чтобы я рассказал им, куда подевалась моя девушка, но тут настал момент молчать мне, и я ничего им не рассказал, тая в себе лишь лучшие воспоминания. Я сам все исправлю и верну ее туда, где она и должна быть.