И вот как раз в четверг, примерно в то же самое время, когда Август сидел в кабинете доктора Витмана и тщательно наблюдал за его работой, профессор трудился над составлением заявки, ведя подсчет материалов и денег, которые ему понадобятся. Подобную смету он отправлял в бухгалтерию окружной психиатрической больницы Фэллода, где уже решалось, могут ли выделить ему подобные средства и материалы, и если могут, то, как скоро и в каком количестве. Он решил, что завезет смету в понедельник, заодно наведается на кафедру и к своему другу Людвигу, которого из-за случившихся событий, не видел уже довольно давно.

И вот как раз в этот момент в дверь кто-то постучал весьма робко. Доктор отвлекся от исписанных листов и сказал как можно громче:

– Войдите.

В дверь просунулось морщинистое лицо сторожа Хоппа, который мял в руках свою серую кепку.

– Прошу простить за беспокойство, доктор Фитцрой. Но там, человек, понимаете он…ну это…

– Боже мой, Хопп, да говори ты уже скорей!

– Из Ассоциации военных психиатров! – Выпалил сторож как на одном духу.

В один момент у профессора в душе все поднялось и с силой опустилось назад. Руки моментально вспотели, сердце заколотилось в груди. Вернув себе самообладание, он ответил:

– И где же он?

– Ждет у ворот, доктор. Мы все строго соблюдаем ваш наказ: никого постороннего без согласования с вами не пропускать. Вот я и подумал, что лучше сначала сообщить вам.

– Господь милосердный, Хопп! Но это же не касается людей из Ассоциации! Как можно скорей проводи его ко мне в кабинет!

– Сейчас сделаем.

Хопп рванулся с места так, точно за ним гналась стая собак. Профессор подошел к окну и увидел, как сторож открывает ворота и чуть ли не под руку ведет мужчину, лет тридцати пяти, в круглых очках с кроткими русыми волосами и бакенбардами. На нем был простой серый костюм, галстук и темные туфли. В правой руке он держал кожаный коричневый портфель на застежках. Доктор тут же перекрестился несколько раз, произнес короткую молитву и мысленно приготовился к самому худшему. Ну, вот и все. Ему конец. Они закроют «Две башни», заберут пациентов себе, а его отправят на покой. Что же будет с юным Августом, санитарами, Долорес, мистером Борманом, Финке и Хоппом? Неужели они и их просто выкинут на улицу?

Приготовившись к самому худшему, профессор уселся за свой стол, быстро разложил по местам валявшиеся бумаги, создавая некое подобие порядка и с самым официальным видом, на который только был способен, принялся ждать. Стук раздался слишком внезапно, отчего доктор чуть не подпрыгнул, однако голос его был тверд и спокоен:

– Да, да! Входите!

Дверь распахнулась, и перед ним собственной персоной предстал человек из Ассоциации. Мужчина был весьма высок, и подтянут, и в целом создавал приятное впечатление. Голос его звучал дружелюбно, но официально:

– Добрый день! Надеюсь, я вас не потревожил? Меня зовут Йохан Бром. Я являюсь уполномоченным инспектором Ассоциации военных психиатров Фэллодского округа. Вот мое удостоверение. – Он протянул профессору корочку, но тот даже на нее не взглянул. – В недавнем времени, у вас произошло весьма пренеприятнейшее событие. Если верить отчету, один из ваших пациентов покончил с собой. Все верно? Поэтому Ассоциация хочет убедиться, что это был всего лишь несчастный случай, на который вы не смогли повлиять. А потому мне надо убедиться, что условия содержания оставшихся двух пациентов соответствуют нормам безопасности. К тому же, мне необходимо будет просмотреть журнал лечения, поговорить с персоналом и самими пациентами, дабы составить собственный отчет для комиссии. Надеюсь, никаких препятствий у меня не возникнет?

Весьма обреченно профессор ответил:

– Все верно. Я к вашим услугам. Постараюсь помочь, чем смогу.

Йохан Бром оказался и не таким уж и плохим человеком. Он не был высокомерным, тщеславным и не старался придираться к деталям, чтобы в очередной раз подчеркнуть важность своего положения. Сначала он проверил журнал лечения, прочитал истории болезни, ознакомился с методиками лечения профессора, а также поинтересовался, где сейчас находится его ассистент Август. Удовлетворившись всеми ответами, он отправился расспрашивать о произошедшем событии персонал больницы, особенно долго общался с санитарами и сторожем Хоппом. После наведался в палаты пациентов, потратив на каждого не более получаса, осматривал условия содержания, проверил общую чистоту больницы, столовую, комнату отдыха, туалеты. В процессе своей ревизии он делал пометки в специальный бланк, который впоследствии передаст Ассоциации военных психиатров. Потом вышел из больницы, внимательно осмотрел окрестности, проверил состояние ограды, ухоженность парка и чистоту дорожек из гравия.

На все доктор Бром потратил порядка пяти часов. Когда он, наконец, закончил свои изыскания, то вернулся в кабинет профессора, для которого эти пять часов были сущим адом. Он напрочь забыл и о пациентах, и о смете для починки крыши, он даже пропустил обед, и сейчас мучился от колик, которые были вызваны не столько голодом, сколько переживаниями.

Йохан Бром плотно закрыл дверь кабинета и присел на стул рядом со столом профессора, откуда открывался прекрасный вид из окна. Аккуратно сложив все бумаги, он сказал:

– Ну что же, мистер Фитцрой, я провел как можно более непредвзятое расследование, а сказать по правде – просто осмотр вашего заведения, и сделал для себя некоторые выводы, которые готов озвучить, если вы не возражаете.

– Прошу.

– В целом, состояние ваших основных фондов, выражаясь экономическими терминами, оставляет желать лучшего. У вас протекает крыша, развелась сырость, плесень, в некоторых местах вздулись полы, не работает ряд ламп, – и это лишь малая часть того, что мне удалось заметить. Но есть и положительные моменты: у вас достаточно чисто, в палатах поддерживается порядок, кухня и столовая также отвечают гигиеническим нормам. Наиболее заметный для вас плюс – наличие парка для прогулок, что позволяет пациентам проводить время на свежем воздухе, однако обратите внимание на состояние вашего фонтана. Либо выделите себе время для его очистки, либо демонтируйте, поскольку сейчас ничего, кроме депрессии он не нагоняет. – Он замолчал, перебирая в руках листки, после чего спросил: – Простите, не будет ли у вас стакана воды?

– Я могу заварить кофе или чай, если хотите. – Как можно любезней сказал профессор, поправляя съехавшие на нос очки.

– Кофе, если можно.

Пока профессор ставил чайник на электрическую плиту и доставал чашки, доктор Бром продолжил:

– Что касается разговора с персоналом – тут все в порядке. Похоже, что всех устраивают нынешние условия труда, а о вас они отзывают как о человеке с высоким уровнем врачебного профессионализма и такта, который действительно старается помочь своим пациентам. Кстати, скажу несколько слов и о них. Пациент из двести второй палаты оказался более сговорчив, чем из двести третьей. Собственно говоря, именно «поговорить» мне посчастливилось только с ним. Никаких нареканий на условия содержания или методы лечения он не высказал, и отметил, что вы ведете себя с ним достаточно дружелюбно, по его собственным словам: «не старается засунуть меня под холодный душ или сделать лоботомию». Также хотел бы задать вам вопрос о пациенте из двести третьей палаты. Как давно он не разговаривает?

Профессор посмотрел на доктора Брома как раз в тот момент, когда разливал кофе по чашкам.

– С момента, как его сюда привезли. Я считаю, что у него афазия, вызванная стрессом.

– То есть ничто не говорит о врожденных дефектах речи?

– Думаю, что нет. Потеря речи вещь достаточно специфическая и часто свойственна людям, пережившим сильный стресс. Просто кто-то начинает говорить через месяц, а кто-то через год. В любом случае, я не собираюсь пытать его каленым железом, чтобы услышать его голос.

– Очень на это надеюсь, – промолвил Бром, отпивая свой кофе. С первых глотков он почувствовал бодрость, а ощущение сухости в горле моментально пропало. – Но все же, я поговорю о том, чтобы направить к вам логопеда. Вдруг это что-то серьезное.