К вечеру он немного успокоился, сел за столик, взял бумагу и карандаш, чтобы подытожить некоторые факты. Из всего выходило, что солдаты Первой гвардии решили учинить расправу над жителями Вульфрика в отместку за помощь партизанам. Возможно, что жители сливали им информацию о расположении военных и помогали продуктами. Тогда это бы объясняло то, почему их всех перебили. Про это ужасающее событие услышали партизаны, которые напали на лагерь Первой гвардии и в отместку также никого не пожалели. Однако почему, кроме документов больше ничего не пропало? Нескольких человек, включая командира, они взяли в плен. Возможно, те солдаты, которые находятся сейчас в «Двух башнях» смогли от них убежать. Это бы объясняло, почему патруль подобрал их близ леса по дороге на Пельт. Но почему они не сказали, что находились в плену и что там остался их командир? Что за странный шум мешал вспомнить им события той ночи? Они клятвенно уверяли, что ничего не помнят, а от расправы над деревней до нападения партизан прошло слишком мало времени. Однако некоторые детали мозаики явно не сходились, что приводило Августа в замешательство. Сначала фактов было слишком мало, теперь их стало слишком много, но все они никак не вяжутся с общей картиной. Отложив листок с записями, он в душе понадеялся, что когда прибудет домой и покажет свои снимки пациентам, то сможет оживить их память и вытащить всю информацию, которую только возможно. Главное, чтобы полученная правда не привлекла к ним новую беду.
Вечером к нему зашла Катерина, чтобы справиться о его здоровье. Август соврал, что находится в полном порядке. Катерина еще немного поговорила с ним о произошедших событиях, после чего удалилась, сказав, что на выходных ее здесь не будет, а если что-то понадобиться, то он всегда сможет обратиться к дежурному врачу. Август, в который раз поблагодарил ее за оказанные услуги, после чего улегся спать. Сон его был беспокойным, постоянно мерещились какие-то кошмары, но, несмотря на них, утром он чувствовал себя гораздо лучше. После завтрака, он наведался в фотоателье, где забрал снимки. Фотографии получились хорошие, несмотря на то, что все были черно-белыми. Он аккуратно запаковал их в бумажный пакет и спрятал под дно чемодана, чтобы на границе их никто случайно не обнаружил, иначе его точно снимут с поезда и отправят на допрос.
Остаток дня он провел, гуляя по главной площади и рассматривая достопримечательности. Пельт ему очень понравился, несмотря на то, что город был довольно шумным и пыльным, в нем чувствовалось некоторое очарование, сила движения, готовая подхватить тебя и нести непрерывным потоком по улицам, паркам, скверам и бульварам.
Вечером к нему наведался Джейкоб. Он был одет в рыбацкий костюм и длинные резиновые сапоги. В руках держал ведерко, снасти и удочку. Не особо церемонясь, он сложил весь инвентарь в угол и уселся на один из стульев, вытащив папиросу.
– Все прошло как по маслу, док. Можете не переживать. – Сказал он, выдыхая серые клубы дыма. Комнату тут же наполнил запах табака, из-за чего Августу пришлось открыть окно. – Конечно, в Трипе все порядком переполошились, но вопросов никто не задавал. Проглотили наживку, точно форель – мотыля. В понедельник мы с деревенским мэром отправимся на прием в городскую администрацию. Думаю, что в дальнейшем проблем не возникнет. Пусть осушают болота и проводят расследование. Должны же эти увальни приносит хоть какую-то пользу.
– Примете от меня самую искрению благодарность. Я честно не ожидал, что все пройдет настолько гладко. Даже не знаю, что бы я делал без вас.
Джейкоб замотал рукой, мол, давайте без любезностей, после чего его словно осенило и он, выбросив в открытое окно окурок, наклонился к своему ведру, вынув оттуда пожелтевшую папку в разводах от воды.
– Случайно обнаружил ее в том месте, где удил рыбу. Конечно, все чернила на бумаге пришли в негодность, но вот дольно неплохо сохранилась фотокарточка. Случайно, это не один из ваших пациентов?
Август развернул папку и уставился на размытые бумаги. Конечно, прочитать текст было практически невозможно, но когда его взгляд упал на фотокарточку, то он едва удержался, чтобы не закричать во весь голос:
– Этого просто не может быть!
***
С момента отъезда Августа доктор Карл Фитцрой не находился себе места. Почти постоянно на него накатывали приступы волнения за своего подопечного, а в голове проносились сотни ситуаций того, что могло бы с ним произойти в дороге. Однако он всячески успокаивал себя, стараясь не поддаваться панике. Профессор снова бросил все силы на лечение пациентов, применяя все новые средства для ускорения выздоровления. Например, попросил Долорес купить фруктов, орехов и меда, которые способствовали укреплению памяти. В комнате отдыха раздал им краски и попросил нарисовать самое яркое воспоминание, которое они только могут вспомнить. Однако на полученных рисунках был всего лишь обычный пейзаж, свойственный многим городам и деревням необъятной Ринийской империи. Потом отыскал у себя на чердаке старый кожаный мяч, который гоняли еще его дети, и устроил импровизированный чемпионат по футболу между пациентами и санитарами. Он попросил садовника расчистить от травы площадку за «Двумя башнями», на которой кирпичами установил границы импровизированных ворот, а по краям при помощи веревки и колышек обозначил границы «футбольного» поля.
Чемпионат удался на славу, хотя был не таким интересным и динамичным из-за того, что в него играло всего четыре человека. Однако после к ним решил присоединиться уборщик Борман и молодой Финке. Все прошло просто прекрасно, довольны, казалось, были абсолютно все. Сержант и радист чувствовали себя хорошо, давление и пульс соответствовали норме, однако ничего больше достигнуть не удалось. Сержант отметил, что странные звуки в его голове больше не беспокоят, как и кошмары, но вот на месте воспоминаний оставалась пустота, словно кто-то стер отдельные эпизоды из его жизни. Он начал вспоминать свое детство, лица родителей, друзей, товарищей по службе. Бывало, что он рассказывал об этом профессору по нескольку часов, однако все это было до боли размыто. Например, имена родителей он вспомнить не мог, как и название родного города, номер части, в которой служил, имена сослуживцев и тому подобное. Профессор отмечал, что все же некий прогресс был, но он никак не мог приблизить его к тому, что же произошло в Людерфонском лесу.
Радист все также молчал, не давая разомкнуться тонкой полоске губ. Иногда он слишком ярко жестикулировал руками или исписывал ни одну страницу грифельным карандашом, однако все его общение с доктором заключалось в каких-то мелких просьбах, а на все его расспросы он лишь угрюмо кивал головой.
Иногда профессор замечал за ними признаки посттравматического синдрома: сержант иногда фокусировал взгляд в одной точке, словно уходил из этого мира, и сидел так порядка двух часов, абсолютно не реагируя на внешний мир. Периодически на него нападали приступы депрессии. Несколько раз санитары докладывали ему, что по вечерам он плакал в своей палате, закрыв лицо руками. У радиста часто дергалось правое веко или лицевая мышца, порой профессор заставал его за тем, что он стоял у окна, устремив тревожный взор в сторону леса и фермерских полей. Когда бушевала гроза, он зарывался с головой под одеяло и дрожал точно осиновый лист на ветру.
Профессор искренне пытался разговорить пациентов, спросить какие страхи их мучают, но все его вопросы оставались без ответов. Сержант всегда утверждал, что подобное состояние возникает совершенно внезапно, и он сам не может понять, что с ним происходит, а вот радист, как всегда, отмалчивался, словно не замечая вопроса.
Но у доктора были и другие, более насущные проблемы. С отъездом Августа погода неожиданно наладилась, было тепло и сухо, а потому он решил не терять времени даром и составить заявку на вызов кровельщика, который бы мог залатать крышу. Радист совершенно неожиданно вызвался помочь починить проводку и поменять некоторые лампы, которые уже несколько месяцев оставались нерабочими. Он просто составил профессору список необходимых материалов и сказал, что все сделает сам.
