Аккуратно повесив свой костюм в шкафчик, доктор вытащил бутылку уже начатого бренди и залпом осушил две рюмки подряд. По телу начало раздаваться приятное тепло, а его само быстро клонило ко сну. Профессор выключил свет и улегся на кушетку, укрывшись почти до самой головы одеялом. Даже еще не преступив к делу, он внутренне почувствовал, что все будет не так просто, как кажется на первый взгляд.

2

Тихий стук в дверь пробудил профессора ото сна. Лениво потянувшись на кушетке, он обнаружил, что стрелки часов медленно ползут к отметке в восемь часов. Последствия ночной бури, похоже, ушли вместе с наступившим рассветом: в окно пробивались яркие солнечные лучи, сверкая сквозь небольшие капельки на стекле. По небу быстро плыли черные тучи и белые облака, периодически закрывая кристальную синеву майского неба.

– Август, это ты? – крикнул Фитцрой.

– Он самый, – раздалось из-за двери, – можно войти?

– Подожди минутку, я сейчас оденусь.

Профессор сладко зевнул и подошел к шкафу, вытащив оттуда свой костюм, который носил уже лет десять: потертый пиджак, цвета кофе с молоком, с заплатками на локтях, коричневые брюки и черные помятые туфли. Застегнув рукава белой рубашки, Фитцрой надел свой маленький неизменный атрибут – красный гластук-бабочку в белый горошек. Сверху костюма он набросил белый врачебный халат.

– Ну, вот теперь можешь войти. – Крикнул он, все еще поправляя бабочку перед небольшим зеркалом.

В комнату юркнул Август, который сиял лучезарной улыбкой. Его постоянный ассистент выглядел сегодня счастливым и довольным жизнью: пронзительные черные глаза блестели, короткие русые волосы были аккуратно зачесаны назад, а на щеках играл розовый румянец. На нем был коричневый твидовый пиджак в мелкую клетку, белая рубаха с хрустящим воротничком, просторные коричневые брюки и слегка запачканные грязью туфли.

– С добрым утром, профессор! Решили заночевать здесь? – все также улыбаясь, произнес он.

– И тебе того же, Август. Да, как видишь. Пациентов привезли к десяти часам, а на улице был такой ливень, что плохую собаку из дома не выгонишь. Да и мало ли, что могло приключиться ночью с новыми постояльцами – всегда лучше подстарохваться.

Август одобрительно кивнул и уселся за свой письменный стол. Положив пакетик с завтраком в нижний ящик, и поставив черный зонтик в угол, он произнес:

– И не говорите, профессор. Всю дорогу от деревни я наблюдал последствия вчерашнего урагана: поваленные деревья, побитый урожай, размытые дороги. Надо сказать, что мой старенький велосипед изрядно искупался во всей этой грязи – придется тщательно постараться, чтобы привести его в божеский вид.

– Нас перестали бомбить враги, зато теперь атакует дождь. Воистину мать природа считает, что мы и так недостаточно пострадали! – философски изрек доктор.

Ассистент ничего не ответил и уткнулся носом в лист недописанной диссертации, который был заполнен символами только наполовину.

– Ну что, продолжим? – Август указал на пишущую машинку.

– Подожди немного друг мой, сперва давай выпьем по чашечке кофе, который мне переслал один знакомый с Бликвудских островов. Воистину – это настоящий напиток богов!

Достав из-под стола белый эмалированный чайник, профессор налил в него воду из бутылки и поставил на небольшую электрическую плиту, которая размещалась на тумбочке в правом углу кабинета. После этого он извлек жестяную баночку с кофе, прессованные кубики сахара в коробке, поставил две белые фарфоровые чашки, которые потемнели от долго использования, положив в них по серебряной ложке.

Август принялся разбирать на столе какие-то бумаги, а профессор просто уставился в окно. В едва различимом отражении, Карл Фитцрой не узнал свое лицо. Сначала его поразил ступор, как будто оттуда, по другую сторону окна на него взирал незнакомец, похожий на старого дедушку. Но мимолетный шок прошел быстро, когда доктор узнал знакомые черты лица: два больших глаза, которые когда-то были цвета изумрудов, сейчас приобрели серый оттенок, лицо, испещренное старческими морщинами, щеки, подбородок и шея обвисли, едва заметный шрам над правой бровей, полученный от пролетающей пули, теперь стал выделяться, приобретя черный цвет. От былых аккуратно зачесанных черных волос, осталась лишь седая окантовка наподобие той, которую носят монахи. Единственное, что не претерпело никаких изменений – ровный прямой нос, который со временем лишь стал шире, но не потерял своего изначального вида.

Профессор устало вздохнул, растирая рукой глаза. В голове за одно мгновенье пронеслась вся его жизнь, наполненная успехами и неудачами, словно все это было когда-то давно и случилось не с ним, а с кем-то другим. Оглядываясь назад даже трудно представить, что человек может вынести все испытания, павшие на его долю, и при этом сохранить здоровье и трезвую голову. А ведь как иначе? Видно мать природа все это предусмотрела, в противном случае большая часть человечества, включая его самого, отсиживалась бы в заведениях, подобных «Двум башням».

– Профессор, чайник. – Вывел из раздумий доктора голос Августа.

Карл Фитцрой подошел к электрической плитке и снял пыхтящую жестянку. Разложив кофе и сахар по чашкам, он протянул одну Августу.

– Большое спасибо.

– На здоровье.

Они сидели и молча, наслаждались вкусом и ароматом кофе. Единственным звуком, который нарушал царившую тишину, было поскрипывание электрической плитки, которая начала медленно остывать.

– Профессор, вы уже успели осмотреть пациентов? – решил начать разговор Август.

– Нет, не довелось. Я успел лишь мельком взглянуть на них вечером, на том и закончилось. Раз от санитаров не поступало никаких сигналов, значит все в порядке. Обход начнем как обычно в девять часов.

– Что известно об этих людях?

– К несчастью, почти ничего. Ни имен, ни фамилий, ни места жительства. Единственное, что нам известно точно – это солдаты. Их подобрал военный патруль по дороге на Пельт, все были полураздеты, но по остаткам одежды удалось определить, что это военная форма. Их не без труда удалось доставить в клинику, где по предварительной версии, им поставили диагноз «Посттравматическое расстройство вызванное военными действиями». Любые попытки расспросить их были обречены на провал. Все как один отказывались промолвить хотя бы слово. У них начались вспышки неконтролируемой агрессии, что еще раз подтверждает установленный диагноз. Ну и их скрутили, обкололи какими-нибудь транквилизаторами и долго думали, куда же пристроить таких пациентов.

– Я почему-то не удивлен, что их направили к нам.

– Сказать вернее, дорогой мой Август, сослали. Городским врачам приятней работать с теми, кто хотя бы может говорить, а таких вот «не нужных» засовывают, куда подальше от остального мира, чтобы они никому не мозолили глаза. Вылечат ли их или нет, – кому какое дело. Общество избавилось от них, сбросив на наши плечи, и делай, что хочешь. Уверен, если бы мы здесь с тобой ставили на них нечеловеческие эксперименты, никто бы и пальцем не пошевелил, чтобы что-то сделать. Тем более что это наши солдаты, проигравшая сторона – если их не станет, оккупационное правительство только спокойно вздохнет. Чужие люди никому не нужны.

– Ваша правда, профессор. – Подтвердил Август.

– Так-с, мне кажется, что уже пора.

Профессор Фитцрой положил пустую чашечку на стол, и взял в руки тоненькие папки с личными делами пациентов. Август быстро надевал на себя халат.

– Ну что, в путь!

Они вышли из кабинета и двигались по узкому коридору, свернув направо, и почти сразу уткнулись в небольшое помещение, где сидели санитары.

– Ночь прошла спокойно? – поинтересовался доктор.

– Все спокойно, – ответил Готтфрид, протягивая ему связку ключей.

– Их уже кормили?

– Да, доктор. Мисс Долорес была оповещена о прибытии новых ртов.

– Великолепно. Посуду еще не забрали?

– Нет, мы смотрели в окошки. Похоже, не один из них не притронулся к еде.