– Что произошло с Кириллом перед тем, как вы его обратили? – выпалил я раньше, чем Хиршман завел очередную беседу.

– Полагаю, сам он отказался ответить на ваш вопрос, раз вы пытаетесь выудить эту информацию из меня? – спросил док, и я боялся, что сейчас он отругает меня за чрезмерное любопытство и попытку вторжения в личную жизнь.

– Да, – не стал юлить я. – Но по пути сюда я уловил часть его… даже не знаю, как сказать… боли, – вряд ли другое слово могло полностью отразить то, что я ощутил тогда в машине.

– И что она вам поведала? – с интересом полюбопытствовал Хиршман.

– Кирилл лишился кого-то очень близкого. Та потеря до сих пор не отпускает его.

– Вы правы, – печально подтвердил доктор, смахивая невидимую пылинку с брюк. И тут меня осенило: он, как и я, связан с Дружининым. Значит, доктору Хиршману приходилось переживать хотя бы в малой степени те чувства, ту боль, что изводила Кирилла.

– Кто это был? – я замер в ожидании ответа, надеясь, что хотя бы док не станет избегать этой темы.

– Его жена и маленькая дочь.

Повисла тишина. Не знаю, чего я ждал, но услышанное на мгновение будто выбило весь воздух из легких. Кирилл был женат, у него был ребенок. Он вел обычную жизнь, имел работу, которую любил, и в одночасье все это перестало для него существовать, а сам он остался лицом к лицу с потерей, которую не в силах был восполнить.

– Как это произошло?

– Авария, – Хиршман снял очки, потер глаза и, продолжая держать очки в руках, отвел взгляд. – Он с семьей возвращался от друзей. Из-за поворота им навстречу вылетел грузовик и буквально отбросил автомобиль Дружининых в бетонный столб, а затем, потеряв управление, въехал следом. Удар пришелся в пассажирское сиденье, на котором сидела его супруга. Она умерла мгновенно. Дочь – малышке было всего два года – скончалась следом от полученных травм. Я был свидетелем многих смертей, но прибыв на место происшествия с милицией в качестве врача, испытал настоящий шок.

Моя рука непроизвольно подлетела к лицу. Я накрыл рот, будто боялся, что скажу нечто невпопад, но слов не было.

– Я едва распознал остатки жизни, теплившиеся в Кирилле, поэтому времени для раздумий не особо оставалось. Смерть унесла его молодую жену и их кроху, позволить забрать еще и его я просто не мог.

Глаза заволокло от предательских слез, будто и не моих, и я хлюпнул носом, но Хиршман не обратил внимания, полностью погрузившись в воспоминания того страшного дня.

– Он находился в прескверном состоянии, и я констатировал, что пострадавший еще жив и приказал отнести тела его семьи в карету скорой помощи, а сам, оставшись, ввел Кириллу под видом медикаментозных препаратов сначала свой яд, затем кровь. Из-за ранений обращение шло медленнее, чем должно, и в какой-то момент я даже допустил, что организм не справится. Но Кирилл выкарабкался, и тогда я забрал его к себе.

– А как же родственники? – ясно, что родители Дружинина уже мертвы, но тогда те вряд ли были дряхлыми стариками. – Неужели рядом никого, кроме вас, не было?

– Матери Кирилла к тому моменту, к сожалению, не было в живых, а с отцом они близки не были. Ему, конечно, сообщили, он отмахнулся отправкой денег на лечение, удостоверился, что сын хоть и в тяжелом, но стабильном состоянии, на этом все. Но самое трудное ждало впереди, когда Кирилл очнулся и узнал, что жена с дочерью погибли.

Словно дежавю, меня накрыла та волна всепоглощающего горя и опустошения, которую я уловил тогда на трассе.

– Он злился на вас? За то, что вы обратили его?

– Ох, – Хиршман тяжело вздохнул и наконец вернул очки на нос, – Кирилл был в гневе. Первое время он буйствовал, пока печаль не утягивала его на дно, где он пребывал порой так долго, что мне силой приходилось его возвращать в реальность. Мое сердце разрывалось, я болел за него всей душой, хотел облегчить его страдания, но понимал, что лишь времени это под силу.

– Кирилл рассказал, что ему сильно помогло присутствие Тильды, – вспомнил я наш разговор сразу после приезда.

– Так и было, – лицо доктора Хиршмана чуть просветлело. – Две одинокие души нашли отраду друг в друге. Тильда осиротела, и я сразу понял, что должен приютить девочку. Ей было семнадцать, когда я привез ее из Германии. Наверное, горе объединило их. Я был только рад увидеть, что Кирилл оживился, даже если Тильде буквально приходилось сутками крутиться возле него. Конечно, за полгода он кое-как принял свою сущность, но вот что касалось смерти единственных родных людей, тут я был бессилен, зато Тильда быстро отыскала путь.

– Вам обоим повезло, что она оказалась рядом, – заметил я.

– Еще как, – с нескрываемой теплотой в голосе подтвердил док.

Нас прервал сигнал сообщения, пришедший на мой телефон, купленный по пути. Прежний, судя по всему, покоился на помойке или дне реки, если, конечно, Макс не оставил его в качестве трофея.

– Кирилл пишет, что они с Тильдой поехали за продуктами, скоро вернутся, – передал я, прочитав смс.

– Славно, пусть побудут вместе, им о многом нужно поговорить, вспомнить былое. А мы с вами, Эмельян, пока насладимся прогулкой.

* * *

Вечером Тильда застелила мне кровать в моей бывшей комнате. Вернувшись, огромной ностальгии я не испытал. Моя спальня оставалась достаточно безликой за все те годы, что я провел вместе с доком: никаких фото, никаких лишних вещей и глупых безделушек. А после моего ухода комната и вовсе утратила следы моего пребывания там.

Емеле же отвели спальню смежную с моей, на случай если ему внезапно понадобится моя помощь. Хиршман поначалу обмолвился, не заселить ли нас с Лебедевым вместе, но я заверил, что при необходимости смогу оказаться рядом достаточно быстро.

– Я в соседней, – сообщил я и махнул головой чуть правее, когда мы с Емельяном остановились возле двери, ведущей в его спальню. – Надеюсь, все будет в порядке, но в крайнем случае, ты знаешь, где меня искать.

– Спасибо, – поблагодарил он, чуть улыбнувшись, а затем скрылся внутри.

Я принял душ и сразу лег в постель, однако сон ко мне не шел, хотя усталость давала о себе знать. За ужином я обратил внимание, как Емельян украдкой то и дело на меня подглядывал, наверное, полагая, что ему удавалось оставить свой жест незамеченным. Я не придал особого значения, но сейчас, лежа в кровати, вернулся к тому моменту. Первое, о чем я подумал – док все-таки взял инициативу в свои руки и рассказал Емельяну о побочном эффекте приема моей крови. Что же, если так, информацию он воспринял достойно и без паники.

Я прикрыл глаза в новой попытке расслабиться и уснуть, но никак не мог найти удобного положения. Одеяло казалось слишком теплым, простыня слишком скользкой, а тишина вокруг слишком раздражающей. Проворочавшись еще минут десять, я наконец сдался, резким движением отбросил одеяло в сторону, поднялся и наспех натянул футболку и джинсы.

Если ничего не изменилось, на что я надеялся, то док по-прежнему хранил всю самую лучшую выпивку в рабочем кабинете. Бесшумно ступая, так, что в темноте погрузившегося в сон особняка меня едва ли можно было застукать, я спустился вниз и прошмыгнул внутрь. Внутри кабинета пахло полиролью и старыми книгами. Я закрыл глаза и глубоко вздохнул – на мгновение я будто перенесся на полвека назад, когда понятия не имел, что буду делать в своей новой жизни длиной в бесконечность.

Особо не выбирая, я схватил первую подвернувшуюся под руку бутылку, наполнил стакан наполовину и шагнул было в сторону кожаного дивана прямо напротив окна, но помедлил и забрал с собой всю выпивку, чтобы не ходить дважды.

Лунный свет полупрозрачной дорожкой мягко стелился по добротному деревянному полу. Я влил в себя уже две порции и тут же наплескал третью. Подняв стакан перед глазами, я глядел сквозь чайного цвета жидкость, и мысли опять вернули меня к Емельяну Лебедеву и словам, что сказала о нем Тильда.