Д'Олонго замолчал, вздохнул и плюнул в дыру в окне. Она была большой, и не попасть с этого расстояния было трудно, но лейтенант всё-таки не попал и выругался. Плевок повисел на самом краю выбитого поляризующего стекла, слегка покачиваясь на сквозняке, и медленно сполз, устремляясь в полёт к поверхности площади, которая находилась внизу на расстоянии ста двадцати этажей.

Капитан чуть подался вперёд, машинально провожая взглядом сгусток слюны, и спросил:

– Ты сам-то в это веришь?

– Дело не во мне, – ответил лейтенант. – А если сказать хорошо, то народ поверит, и лет семьдесят-восемьдесят ты продержишься совершенно спокойно. Это просто, как вариант, даже если вообще ни черта делать не будешь. Но ведь ты будешь, ведь так?

Капитан промолчал, но кивнул.

– Есть ещё вариант, – задумчиво сказал лейтенант, – но он требует более детального осмысления. Просто совершенно иначе власть организовать, чтобы вообще переворотов больше не было или, по крайней мере, на законных основаниях не было.

Капитан ещё постоял у окна, прошёлся по кабинету и, наконец, сказал:

– Я, конечно, согласен рассмотреть разные варианты, но сперва надо допросить Хиггинса. Если правда то, что мы услышали о тайне Опер Геймера, то, возможно, Золотой Век не такая уж болтовня.

– А вот это, наверное, россказни. Ты в них веришь? – удивился лейтенант. – То, что рассказывал этот полковник Салем, который сдался нам на космодроме? Он же из службы безопасности, и вполне может специально кинуть нам «дезу».

– Зачем полковнику врать? Он говорит, что сам первый беседовал с Опер Геймером. Этот физик – загадочная личность, но он существует. Его видел, кстати, не только этот полковник, который и доставил его на первую встречу с Хиггинсом. А потом Опер Геймер исчез, исчез, говорят, прямо из кабинета, где беседовал с Хиггинсом.

– Ты считаешь, что это возможно? – скептически спросил Д'Олинго.

– Но есть очевидцы! Говорят, что этот яйцеголовый открыл способ мгновенного перемещения в пространстве и какой-то новый источник энергии по сравнению с которым всякая там термоядерная – просто ерунда. Источник неисчерпаемый, и, самое главное, энергию можно получать везде, практически везде.

– Как это везде? – пожал плечами лейтенант. – Так не бывает! Брехня всё это, дезинформация.

– Но Опер Геймер исчез, а Хиггинс явно знает больше, чем этот полковник Салем.

– Ты его ещё попробуй, заставь рассказать, – бросил д'Олонго.

Капитан хитро подмигнул:

– А вот это – заставим! Сейчас, кстати, и займёмся его допросом. Я тут знаешь, кого нашёл? Самого Садиса!

– Садис? – удивился лейтенант. – Это ещё кто такой?

– Да, действительно, – махнул рукой Колот Винов, – ты же его не знаешь. Он ещё до режима Хиггинса служил со мной на должности старшего истязателя в чине палачейного мучителя. В своём деле специалист с большой буквы. Он сейчас тут, я его вызову и поручу допрос Хиггинса ему. А заодно пусть и эту тварь, Синюю Бороду, оприходует.

– Ну, так давай начинать, чего ждать? – пожал плечами лейтенант. – Я с удовольствием посмотрю, что умеет твой старший истязатель.

Капитан достал карманный коммуникатор и приказал вызвать Садиса, а также поднять заключённых из подвальных застенков в специальный кабинет интенсивной работы с инакомыслящими, который у Хиггинса был оборудован на предпоследнем верхнем этаже Дома Правительства.

– Я полагаю, – сказал капитан лейтенанту, – мы начнём с главного «виновника торжества», с нашего маленького Профессора.

– Полностью с тобой согласен, – кивнул д'Олонго. – С самой крупной рыбины и надо начинать.

Они вышли из кабинета главы Попоя и направились в помещения для интенсивной работы. Лифты пока не действовали, и капитану с лейтенантом пришлось прыгать в аварийную антигравитационную трубу. От такого полёта, как и от предвкушения допроса старого врага, захватывало дух.

Я никогда не думал, что Мишка может взять и умереть, тем более – покончить жизнь самоубийством. Среди моих знакомых это был, пожалуй, один из самых умных и жизнерадостных парней, любивший жизнь во всех её проявлениях. Мишка любил выпить, любил хорошо закусить, любил приударить за хорошенькими девчонками, и в студенческие годы мы с ним не раз увлекательно проводили время, хотя потом он слишком рано по моим понятиям женился. В любом случае мы с ним достаточно долго оставались близкими друзьями, но потом жизнь всё-таки растащила по разным полкам, и если сейчас мы виделись два-три раза в год, то это было хорошо.

Он был очень стойкий и упорный. Когда его выкинули из клиники за какую-то, якобы неправильно сделанную операцию, он ничуть не упал духом, несмотря на то, что вся его блестяще начинавшаяся карьера нейрохирурга была похоронена. Казалось бы, иной мог сломаться от такого удара, тем более что, как я слышал, Мишка в той истории был совершенно не при чём, и спасти пациента возможным не представлялось: ни один нейрохирург не спасёт раненого, у которого автоматной очередью снесло пол черепа.

Мишку подставил завотделением, это было ясно, но Мишка смог не просто не сломаться, но даже снова встать на ноги, причём в такой области, где мало кто из врачей чего смыслит – в программировании. Не знаю до конца, уж как он это делал, но деньги начал зарабатывать после ухода из больницы просто сумасшедшие: я тогда с ним ещё общался почаще, и видел, как поползло в гору благосостояние его семьи.

Правда, пару раз я встречал его с весьма подозрительными типами бандитской наружности, однако многие с уважением называют таких «крутыми». В компьютерах подобные субъекты, как правило, ни черта не смыслят, но хорошо платят тем, кто решает для них научные и околонаучные проблемы. Я догадывался, что именно на таких людях Михаил и зарабатывает свой очень неплохой кусок хлеба. Сам он мало чего рассказывал, а я не настаивал – и так всё ясно: без вычислительной техники сейчас в бизнесе никуда, хоть в легальном, хоть в нелегальном.

Несколько позже наше общение с Мишкой стало куда более редким, у него родился сын, он весь был в своих делах, да и у меня навалилось множество проблем с работой и прочей ерундой.

Должен сказать, что я всегда ему завидовал. Нет, не чёрной завистью – мне Мишка очень нравился, мы дружили, особенно в студенчестве, но он был такой способный. Взять, к примеру, все эти компьютерные штучки. Вот он врач, а освоил программирование так, что я, проучившийся на физфаке пять лет, и в подмётки ему не годился.

Я, отработав несколько лет в НИИ прикладной физики местного отделения Академии Наук, в конце концов, вынужден был сбежать оттуда в поисках более или менее приличного заработка, но собственные мои предпринимательские попытки окончились неудачей, и мне пришлось искать наёмную работу. Самое большее, что я сумел сделать, так это пристроиться исполнительным директором в филиал московской фирмы, торговавшей стиральными порошками и прочей дребеденью. Сперва всё было не так уж плохо, но после августовского кризиса моя зарплата превратилась из почти 1800 долларов в 350 (платили нам рублями), и руководство не спешило её пересматривать. Хотя, можно сказать, что мне ещё повезло: я знаю людей, которые после кризиса остались совсем без работы.

Однако я знал, что у Мишки дела как шли прекрасно, так и шли, и не сомневался, что и дальше у него всё будет, как надо.

Поэтому когда его жена Маша позвонила мне сообщить о времени похорон, я был просто в шоке. И ещё меня поразило, что Маша держалась очень спокойно, слишком спокойно для любящей супруги. Я задал несколько вопросов, но даже не по тону, а оттенку Машиного тона понял, что не стоит наседать на неё с расспросами, а, тем более, по телефону.

Сами похороны меня тоже немного поразили. Когда я на своей достаточно пожилой «девятке» подъехал к центральному городскому кладбищу, на котором последние лет десять хоронят только либо сверхуважаемых людей, либо крупных криминальных авторитетов, мне стало стыдно: народу было немного, но самой захудалой машиной оказалась новая «Волга ГАЗ-3110» Машиного папы-профессора, которую, как я слышал, Арсению Петровичу практически подарил Миша. Причём похоронная процессия ожидалась с центрального въезда на кладбище, а не через «обычные» для всех рядовых граждан ворота.