Вглядываюсь в рисунок, прищурив глаза. Смотрю на него так долго, что, кажется, мое зрение разбивает набросок по точкам, по пикселям. Я чувствую структуру бумаги, твердость карандашного грифеля, вижу резкие движения руки, которой Вера наносила контур. Вижу ее запястье, белое, с тонкими венами. Вижу, как она закусывают губу. Дикарка увлечена тем, что делает. Смеркается. Ни лунного света, ни зажженной лампы, но ее глаза блестят. Ее сердце быстро стучит, она торопится запечатлеть то, что помнит. Встреча с этим мужчиной взбудоражила ее. Почему? Между ними не ощущается связи, скорее что-то, похожее на подглядывание. Она наблюдала за ним, но не издали. Совсем близко. Он нарушил ее личное пространство…

Мои мысли прерывает резкий стук в дверь.

– Я не закончил!

– Общий сбор, – сообщает мужской голос.

Нехотя поднимаюсь, прихватив с собой набросок.

В кабинете, скорее напоминающем логово таксидермиста, полно народа. Да там настоящий штаб! Включены все лампы – под потолком, на стене. Еще одна горит на столе, ее свет падает на карту, разделенную на сектора. Коричневые, зеленые пятна, голубые прожилки речушек. Сотни квадратных километров – и, как выясняется, ни одной толковой мысли относительно того, в каком направлении увезли мою Дикарку.

– Почему ты уверен, что она не сама сбежала? – спрашивает Верин отец таким тоном, словно проверяет меня.

– Потому что рядом с ней был он, – я вытягиваю руку с наброском. – И она едва его знала.

А потом происходит нечто из ряда вон выходящее – даже по моим меркам. Мне кажется, что набросок вспыхивает. То есть в тот момент я ощущаю это – боль в опаленных пальцах, запах гари. Роняю набросок и размахиваю «поврежденной» рукой. А потом вижу, что листок, целый и невредимый, лежит на полу, ослепительно белый на грязевых отпечатках сапог. Все еще машинально сжимая псевдообожженную руку, я обвожу взглядом присутствующих. Они смотрят на меня так, словно у меня из ушей валит дым или ноги превратились в копыта. И только Верин отец спокойно попыхивает трубкой.

Закат уже погас, когда лес наконец расступился и фары высветили бревенчатые стены деревенских хат. После долгой поездки затекли мышцы, я мечтала о том, чтобы сделать привал, но, подъехав ближе, передумала. Деревня оказалась мертвой. Прогнившие крыши домов чернели провалами. Поваленные заборы напоминали гигантских змей, спящих в высокой траве. Приоткрытые калитки будто зазывали в пустые, лишенные души дома.

С другого конца деревни донесся пронзительный скрип колодезного «журавля». По спине пробежал холодок.

– Жутко, – вырвалось у меня, глядя на дом, словно разрубленный пополам упавшим деревом.

– Жутко? – удивленно переспросил похититель. – Что ты видишь, глядя на эти дома?

– Смерть.

– А я – жизнь.

Он замолчал. А я все думала, хочу ли узнать, что он имел в виду.

«Гольф» свернул в переулок, испещренный рытвинами, полными воды. Машина огибала ямы, проседала, но продолжала ползти, пока не достигла последнего дома. Впереди – тополя и поле, дикое, заросшее густой травой. По сторонам – заброшенные дома. Гнилые пролеты заборов, цвет краски которых не опознать. Остовы теплиц. Оборванные электропровода.

– Приехали.

Защищаясь локтями от веток яблонь, мы стали продвигаться к крыльцу. Этот дом оставили зимой – между двойными оконными рамами лежал слой ваты, а на нем – вырезанные из фольги снежинки.

На двери висел замок. Я легко могла бы открыть его шпилькой, но промолчала. Продираясь сквозь крапиву по пояс, мы обошли дом и обнаружили второй вход. На этот раз повезло. Похититель крепко взялся за ручку, рванул на себя – и дверь, хрустнув, открылась.

Мы оказались в просторной комнате с четырьмя окнами. Лунная полоска на полу делила ее пополам.

Похититель достал из бумажного пакета отбивную и сэндвичи. Голод свел меня с ума: я выхватила отбивную и впилась в нее зубами – мысленно. Снаружи, надеюсь, я оставалась холодной, как мрамор. Даже выдержала паузу, прежде чем взять протянутый кусок мяса.

«Сосед» усмехнулся.

– Не создавай себе лишних проблем, девочка.

– Меня зовут Вера, – это были единственные слова, которые я сказала ему за последние полдня.

– Я знаю, как тебя зовут.

Похититель вручил мне спальный мешок и ушел. Я прижалась ухом к двери, стараясь не пропустить ни звука, мне пригодилась бы любая информация. Но я не услышала ничего, кроме шепота листьев и мышиной возни.

Вдруг поблизости раздался тяжелый скрип дерева, затем – тихий всплеск. Я подскочила к окну.

Похититель, полностью обнаженный, стоял у колодца ко мне спиной. Подхватив полное ведро, он опрокинул его на себя. До меня и капли не могло долететь, но дыхание перехватило. Он же даже не вздрогнул, только встряхнул головой, разбрызгивая мелкие капли. А потом, замерев, еще долго смотрел на далекий чернеющий лес. Волосы, темные, набравшие влаги, облепили шею, луна высвечивала каждую мышцу на его спине. Это было красиво, как в кино.

С трудом оторвав взгляд от окна, я отошла в глубь комнаты. Юркнула в спальник. Зажмурилась, пытаясь избавиться от образа, застрявшего в голове – обнаженный похититель, похожий на персонажа из древней легенды, облитый водой и лунным светом, вглядывается в ночной лес. Мне нужно было спасать себя, а пока я двигалась в обратном направлении.

Итак, побег. Идти ночью в лес – плохая идея, с какой стороны ни посмотри. Единственный шанс – угнать машину. За всю свою жизнь я сидела за рулем всего пару раз, и было это давным-давно. Но управлять папиной «Волгой» получилось сходу. Села – и поехала. Значит, решено – угон. Похититель прятал ключи в боковом кармане джинсов. Не самое простое место для кражи, но выбора нет. А еще неплохо было бы раздобыть телефон…

Вернулся мой надзиратель – в джинсах, майка переброшена через плечо – и я сразу прекратила думать о побеге, словно он подслушать мысли.

Началась долгая-долгая ночь.

Похититель сидел у стены в глубокой тени, где было не разобрать, спит он или нет. А я даже не пыталась заснуть – вслушивалась в его дыхание, всматривалась в очертания фигуры.

Пару раз показалось – заснул, но стоило пошевелиться, как он вскидывал голову. Караулил.

– Не спится? – после очередной проверки спросил он.

Его голос отозвался во мне глубоко и гулко, словно эхо в пустом кувшине.

– Да, – помедлив, призналась я.

Надо мной нависали деревянные балки. Там, где на перекладины падал лунный свет, было заметно, как от едва ощутимого движения воздуха покачиваются паутинки.

– Хочешь воды? – похититель протянул маленькую пластиковую бутылку.

– Хочу.

Я привстала, думая, что он передаст ее мне – но нет, пришлось выползти из спальника. Поеживаясь, я взялась за бутылку. Не отдал. Потянула сильнее.

– Ты подглядывала за мной, – ответил похититель на мой вопросительный взгляд.

Его глаза мерцали холодным, спокойным блеском.

Я так и застыла, держа бутылку вместе с ним. Потом опомнилась и опустила руку. Я не знала, что ответить. За меня говорило молчание.

Похититель медленно поднялся и оказался так близко, что никакая сила в мире не заставила бы меня посмотреть ему в глаза. Я уперлась взглядом в ложбинку на его шее, где явно и быстро пульсировала тонкая вена.

– Ты видела меня обнаженным, а тебя – нет, – услышала я над ухом его голос и, ощутив в груди волнующую, сладкую боль, прикрыла глаза. – Это нечестно.

Нечестно, что передо мной почти вплотную стоял похититель – человек, которого я должна была как минимум бояться – но не испытывала ни страха, ни стыда. Все, чего я жаждала в тот момент, – прикосновения.

– Теперь твоя очередь, девочка.

Все мои кратковременные интимные отношения с парнями были нервными и неуклюжими. Приспускание джинсов в темном подъезде. Влажные руки, залезающие под блузку на вечеринке… Я никогда ни перед кем не обнажалась. А сейчас чувствовала себя так, словно это было самое естественное действие.