После того, как были убраны остатки нашего пиршества, я, желая быть поближе к дождю и небу, расположилась у самого окна, улегшись на живот и обхватив руками небольшую подушку. Марк же, присев рядом, лишь время от времени рассеянно проводил рукой по моим волосам, будто все еще пытаясь убедиться, что я не призрак и я действительно здесь.
Так мы и продолжали наши разговоры — я, глядя на свинцовые облака, скрывавшие от нас солнечный свет, а Марк — глядя на меня. И пока он был рядом, мне не нужно было даже солнце.
— Помнишь, как мы говорили о нашем будущем доме? Ты же хотела себе такую комнату, ближе к небу.
— С окном в потолке.
— Да, где ты могла бы спрятаться. Почему тебе всегда так нравилось прятаться, Алеша?
— Не знаю, — я встретилась глазами с его задумчивым взглядом. — Привычка. А может, склонность.
— А может, странность, — улыбнулся Марк.
— Может и странность, — согласилась я. — Но меньше всего мне нравилось прятаться от тебя. Я всегда хотела взять тебя с собой. Вместе, навстречу приключениям, помнишь?
— Да, в Атлантиду, конечно же, помню, — тихо рассмеялся он. — Сколько нам было? Девять лет? Десять?
— Десять. Я только начала жить у вас, в нашей первой квартире, еще до переезда. И как-то нашла старый журнал с этой статьей — "Существовала ли Атлантида?" Прочитала ее — и все, не было мне больше покоя. Поэтому я так и хотела найти способ путешествовать во времени, чтобы вернуться на много веков назад и все увидеть своими глазами. Ты еще говорил, что теоретически это возможно. Но в чем-то там есть небольшая проблема.
— Да, небольшая. Проблема всего лишь в том, что машину времени еще не изобрели.
— Это пока что! Или может, мы просто о ней не знаем?
— Может и так, — примирительным тоном согласился Марк, совсем как в детстве. А я вдруг почувствовала, что сегодняшний наш разговор — и есть то самое путешествие во времени, возможное даже без специальных машин.
— Но мы с тобой все равно ведь организовали побег!
— Неудачный.
— Потому что у нас было мало времени на подготовку. Мы слишком быстро все решили. Перед самым первым сентября, да, Марк? Когда у родителей были гости, уже не помню по какому поводу…
— Им и не нужно было никакого повода. Просто очередная игра на публику и пыль в глаза.
— Ну, в общем-то да, так оно и было. И они совершенно забыли о нас! Было так здорово — почти полночь, пустой двор, только большие-большие дома…
— Не такие уж они и большие.
— Это сейчас! А тогда были прямо громадные! И где мы с тобой прятались? В кустах возле сарайчиков?
— Именно там, — Марк снова улыбнулся, расслабленно откидывая голову назад, к стене, у которой он сидел, прислонившись.
— Я прямо как сейчас помню — такая огромная Луна…
— Это был фонарь.
— Какой фонарь? Шутишь?
— Наш старый фонарь, у ворот возле пристроек-сараев. Который все время разбивали какие-то хулиганы, и сторож…
— Жутко ругался… — заворожено продолжила я его мысль, снова видя перед собой наш прежний двор со старомодными коваными воротами и пышными каштанами, которые так красиво цвели весной. — Марк, я помню это, помню, будто мы вчера с тобой собирались в Антарктиду.
— А помнишь, как ты не соглашалась со мной, когда я говорил, что на Атлантиду она только названием похожа? А климат там посуровее будет.
— Вот именно из-за этого мы и засыпались! — с шутливой обидой в голосе парировала я. — Кто послал меня тихо и незаметно пробраться в дом за теплыми вещами? И еще за чем-то там?
— За молоком и хлебом. Без еды в дорогу…
— Нельзя! — вместе закончили мы и дружно рассмеялись.
— Нет, ну ты нашел кого использовать в качестве лазутчика! Я сразу же в коридоре споткнулась о чью-то обувь и упала, а Валентина Михайловна, выбежав на шум была очень удивлена — как это мы еще не в постелях? Почему дети не попали туда сами по себе, без шума и пыли? Ты помнишь, как она потом кричала на весь двор из окна — а ведь всегда считала это очень вульгарным.
— Ну да. Я даже помню, что именно она кричала и как обзывала меня. Алеша, — Марк ненадолго умолк и расслабленное выражение на его лице опять сменилось на сосредоточенно-непроницаемое. — Ты хоть понимаешь, каким было мое детство, да и вся жизнь без тебя? Что ты для меня всегда значила? Я держал тебя и не хотел отпускать, потому что не мог смириться с тем, что снова придется так жить. Словно без сердца, — он снова замолчал, и я почувствовала, как его рука с силой сжала мое плечо. — Можешь представить, как это — потерять того, в ком осталось все человеческое, что есть в тебе? Чувства, радость, интерес к жизни? Тебе пришлось тяжело, но и мне было не легче. Ты говорила, что мечтала о смерти. Может, я тоже хотел бы так мечтать. Но не мог. Я не знаю, как это… не представляю. Видимо, это против моей природы. Такая жестокая насмешка судьбы — не находить в жизни ничего стоящего, и все равно держаться за нее. При этом понимать, что эта пустота без тебя будет до конца со мной. И вот так учиться существовать заново. Неживым.
Понимая, что сейчас излишни любые слова, любые оправдания, я просто поцеловала его руку, лежавшую на моем плече, и накрыла ее своей ладонью, в который раз без слов подтверждая, что никуда не собираюсь уходить. И через несколько минут полнейшей, глубокой тишины, я, наконец, решилась задать тот самый, главный вопрос, который вертелся на языке с момента нашей встречи:
— Расскажи, какой она была — твоя жизнь без меня?
Марк немного помедлили с ответом, его взгляд, всегда такой внимательный и цепкий, стал немного отрешенным.
— Серой. Ни плохой, ни хорошей. Просто серой. Нормальной в самом скучном смысле этого слова.
— Ты не сходил с ума, не срывался, не делал глупостей?
— Нет, — невесело усмехнулся он. — Я просто жил. Обычно. Немного скучно. Но, в целом, достаточно спокойно. Даже слишком спокойно. Я учился. Параллельно подрабатывал. Сначала хватал все, что оплачивалось. Потом, после стажировки по специальности, серьезно взялся за карьеру. Закончил универ. У меня же красный диплом, знаешь?
— Даже так? А меня чуть не выгнали как-то раз. За прогулы.
Марк тихо рассмеялся:
— Кто бы сомневался. Но ты же выкрутилась? Как всегда, спасла ситуацию в последний момент и эффектно всех поразила.
— Ну, в целом, да, — кивнула я, улыбаясь от мысли, насколько кратко и точно он описал произошедшее со мной, даже не зная подробностей. — Но речь сейчас не обо мне. Марк… — моя улыбка погасла под влиянием тех мыслей, которые не давали покоя. — Я же чувствую, как ты изменился. Что-то происходило с тобой все эти пять лет. Не могло вот просто так ничего не случиться. В твоей жизни были другие люди, и они повлияли на тебя. Ты можешь не придавать этому значения — но я-то… Я знаю… Я чувствую, что они были. Те, другие. Другие девушки. Я права, Марк?
Я слишком хорошо знала его, чтобы надеяться на то, что он начнет возражать, отрицать правду или, по крайней мере, смутится, признав этот факт. Но то абсолютное спокойствие, с которым Марк подтвердил мои слова, не меняясь в лице и не отводя глаз, поразило меня.
— Ты права. Были.
Чувствуя, как глупая беспощадная ревность горячими волнами поднимается по венам, впивается цепкими пальцами в горло, лишая возможности говорить, я медленно сняла его руку со своего плеча и отодвинулась, пригнув голову, стараясь справиться с грохочущим сердцам, с шумом крови в ушах, который сейчас заглушал все остальные звуки.
Значит, это правда. Я не ошибалась. Несмотря на то, что в его объятиях я теряла счет времени и забывала саму себя, разительные перемены не смогли укрыться от меня. И касались они не только непривычной жесткости суждений и мыслей Марка. Даже наедине со мной, охваченный страстью, это был уже другой человек. Теперь на его всегдашнюю порывистость накладывалась еще и какая-то мастерская техничность, уверенная продуманность действий, опытность, которой не было раньше.
Чувствовалось, что Марк знает женское тело, как хороший часовщик знает часовой механизм, что вся эта хитроумная конструкция для него — всего лишь набор шестеренок, работу которого можно замедлить, ускорить, сломать, заставить реагировать так, как того хочется, просто вовремя нажимая на нужные кнопки. И меня пугал этот его новый искушенный образ, сами мысли о том, где и как мог быть получен такой опыт, были в тягость.
