Просыпаюсь, когда мы уже въезжаем в столицу, и тру глаза. Город мелькает разноцветными огнями, освещающими проспекты, высотки, бутики. Никогда не была в столице. Все вокруг здесь выглядит дорого, пафосно и монументально: небоскребы, старинные архитектурные сооружения, дорогие машины, сверкающие витрины магазинов, площади, которые мне приходилось видеть раньше лишь на открытках. Красивый город. Кому-то он подарит возможности, кого-то вдохновит, а кого-то раздавит. Не всем везет одинаково.

Минуя пару кварталов, мы заезжаем во двор. Проехав через автоматические ворота, Вадим паркуется и выходит из машины. Я выхожу следом за ним и оглядываюсь вокруг. Три десятиэтажных здания ограждены резным металлическим забором. Фасад из декоративного камня, и с ажурной ковкой на балконах и террасах, во дворе газоны и какие-то неведомые экзотические деревья. Определенно жилой комплекс очень высокого уровня и жильцы в нем имеют достаточно высокий статус в обществе.

Бросаю взгляд на Вадима. Помню его совсем другим. В заношенном свитере, вечно небритого, разъезжающего по нашему небольшому городку на старой отцовской десятке и живущего с мамой в двухкомнатной хрущевке.

Он сильно изменился, как того и хотел – должность, большой город, деньги, статус. Не знаю, как у него вышло, как он всего этого добился, но я и не уверена, что хочу знать.

Вадим достает мой чемодан из багажника и ставит машину на сигнализацию.

– Идем. – Говорит мне, проходя мимо. – Сегодня переночуешь у меня, а завтра я сниму тебе квартиру.

Не скажу, что меня радует перспектива провести ночь в одном с ним помещении, но выбора у меня нет. Послушно плетусь следом.

Пройдя через просторный холл в подъезде, и поднявшись на лифте на седьмой этаж, вхожу за Вадимом в квартиру.

Автоматически загоревшийся свет открывает моему взору просторную кухню-студию с большим панорамным окном, через которое открывается завораживающий вид на ночной город. В комнате нет мебели, кроме дивана, служащего, наверное, своеобразным разделением между кухней и гостиной. Нерешительно прохожу вглубь, разглядывая все вокруг. Две спальни, большая ванная комната. Вся квартира выдержана в одном стиле с явно дизайнерским ремонтом и современной мебелью. Комнаты просторные и светлые. И ни единого яркого пятна. Это кажется мне странным. Я не так представляла себе уютное семейное гнездышко.

– Твоя семья не будет против? – Спрашиваю, снимая куртку.

– Я живу один. – Вадим разувается, снимает пиджак и небрежно бросает его на диван. Идет в спальню, но дверь за собой не закрывает.

– А твой сын?.. – Бросаю ему в спину, как будто без интереса, продолжая разглядывать интерьер.

– Он живет со своей матерью. – Откуда-то из-за угла отвечает Вадим.

«Со своей матерью». Интересно. Хмыкаю и поджимаю губы.

Не знаю, что за чувство вызывает во мне его ответ. Не помню, чтобы когда-то испытывала подобное. Хотя, постойте, это же… злорадство. Кажется, я рада тому, что его брак не удался. Если он вообще был.

Мда. Открываюсь себе с новых сторон. Не зря говорят, что большой город портит людей. Я здесь всего каких-то пол часа, а изменения уже на лицо.

– Выбери себе квартиру. – Вадим выходит из спальни, переодетый в футболку и спортивные штаны. Передает мне планшет и отворачивается. Достает из шкафа какую-то сумку, и закинув ее на плечо, на пороге обувает кроссовки. – Фильтр не снимай, я установил районы поблизости с этим. В холодильнике есть еда и вода. Можешь занять ту спальню. – Показывает мне на комнату, расположенную рядом с той, в которой он переодевался, и открывает дверь. – Я вернусь через два часа. Выспись. Завтра с утра мы едем в управление.

Как уже повелось, не дожидаясь моего ответа, Вадим просто выходит и захлопывает дверь.

Вздыхаю и опускаю плечи. Вадим ушел, и изображать себя сильной и независимой мне больше не перед кем. Чувствую невероятную усталость. Обнимаю себе руками и подхожу к окну. Красивый вид не вызывает никаких чувств. Я морально истощена. Этот день слишком насыщен событиями и эмоциями, как для такого короткого промежутка времени.

Вспоминаю, что перед ужином не выпила лекарства и принимаюсь разбирать чемодан. Достаю все необходимые таблетки и иду к холодильнику. Две верхние полки заполнены бутылками с водой. Что ж, не удивительно. Не похоже, чтобы люди, живущие в подобных местах, испытывали недостаток ресурсов. Достаю одну бутылку воды и наливаю в стакан. Выпиваю лекарства и решаю, что голодна. В холостяцком холодильнике есть лишь замороженные полуфабрикаты, яйца, сыр и ветчина. Сооружаю себе бутерброд и делаю чай.

Перекусив, отправляюсь в душ. Долго стою под горячими тугими струями, надеясь, что напряжение в теле хоть немного отступит. Это не помогает, и через десять минут я сдаюсь. Закутываюсь в полотенце, и, прихватив из гостиной свой чемодан, располагаюсь в отведенной мне на эту ночь спальне.

Я так устала, что должна бы отключиться, едва прикоснувшись к подушке головой, но напряжение внутри не отпускает и я долго лежу без сна и просто смотрю в потолок.

Я стараюсь отключить мысли, не думать, погрузиться в своеобразный транс, но это напряжение в моей груди вызывают совсем не мысли. Не они виноваты. Мои эмоции, а вернее огромное их количество, ужами сплетаются у меня в груди, мешая мне дышать и не давая расслабиться.

Мне страшно. Мне больно. Мне грустно. Мне обидно.

Я злюсь. Я негодую. Я не понимаю.

Я чувствую горечь, одиночество, тоску и обреченность.

Я не хочу делать то, о чем попросит меня Вадим. Я не хочу читать чужие эмоции. Я не хочу медленно убивать свое сердце.

Я не хочу умирать.

Но до моих желаний и чувств Вадиму нет дела. Он использует меня. Снова. Он будет использовать меня до тех пор, пока я не стану ненужной, непригодной.

Или мертвой. Только потом он меня отпустит.

Восемь лет назад.

Мужчина, сидящий на стуле рядом с койкой, на которой лежу я, выглядит уставшим и недовольным. Думаю, он хотел бы по-быстрому разделаться с новым делом, закрыв его как непреднамеренное убийство, но что-то не складывается. Ему не нравится мое путанное объяснение о том, почему я не позвала на помощь, а сама ринулась в бой. Ему не нравится, что девушка, подвергшаяся насилию в тот день, до происшествия долго встречалась с убитым и по собственной воле пришла в заброшенный дом. Ему не нравилось, что все опрошенные им люди, знакомые со мной – одноклассники и учителя – отзываются обо мне как о странной, безответственной девушке, с неустойчивой психикой, а, возможно, и вполне серьезным психическим расстройством.

Больше всего ему не нравится моя последняя фраза.

– Что значит, ты хотела его убить? – Сжимая челюсть и недовольно поджимая губы, спрашивает следователь. – Ты его знала до этого? Он что-то тебе сделал?

– Нет. Не знала. – Отзываюсь я, медленно качая головой. – Но это был тот уровень злости, который толкает людей на преступления. Так что в тот момент я совершенно точно могла хотеть его убить.

Мужчина громко вздыхает и обхватывает голову руками, ерошит волосы и трет лицо.

– Я понимаю, да. Ты стала свидетелем насилия и разозлилась…

– Я разозлилась, потому что он был зол. – Перебиваю я, с трудом ворочая языком из-за успокоительных, которыми меня напичкали после прихода мамы. Ее страх, боль и горе, транслируемые во вне, чуть не вызвали у меня новый сердечный приступ, поэтому доктор строго настрого запретил маме появляться в палате, а мне вколол конскую дозу успокоительного, после которой, я чувствую себя точно полуживая медуза. – Он был в бешенстве, потому что девушка сопротивлялась. Вы представить себе не можете, как он был зол… И какую похоть испытывал… И какую радость…

Следователь смотрит на меня из-под опущенных бровей и снова вздыхает.

– Агата… Тебя посадят в тюрьму на несколько лет. Или упекут в психиатрическую клинику. Ты это понимаешь?

Я все понимаю. Как и понимаю то, что заслужила все это. И сердечный приступ, и наказание в виде тюремного заключения или принудительного лечения.