Близкие и друзья отзывались об Элиасе как о добром, справедливом, честном и крайне принципиальном человеке. Его беспокоили проблемы с самооценкой, это повлияло на дату выхода последней книги. Но несмотря на то что родители сыграли крайне отрицательную роль в его жизни, Элиас не забывал о них и материально помогал, когда поправил свое финансовое положение.

Из-за большого влияния Элиаса на Циммермана последний начал активно создавать благотворительные фонды. Их цель – развить творческий потенциал одаренных детей, помочь проявить себя, дать возможность получить финансовую поддержку, пройти стажировку в лучших компаниях Европы.

За пять месяцев до своей смерти Элиас издал свое детище. Оно крайне волновало его. Буквально каждое интервью с ним не могло пройти без упоминания об этой книге. Из-за трагической смерти писателя мир смог увидеть лишь первую книгу из цикла романов. Множество черновиков, записей и писем хранится и по сей день у Марка Циммермана.

К сожалению, каким бы добрым, светлым и открытым ни был Элиас, сейчас он в лучшем мире. Теперь он уже не с нами, но пока живут его работы, пока живет дело, которое он так активно развивал с Марком, мы будем помнить этого прекрасного и удивительного человека. Элиас покинул нас слишком рано, он ушел навсегда!»

Прощание с Элиасом Вальтером Аргентайлом состоится в Даугавпилсском Борисоглебском кафедральном соборе в 16.00.

Альба – «белый», Вайс (weiss) – «белый»

– Добрый день, – вежливо начал диалог журналист, – я мистер Ридель. Вы не против ответить на несколько вопросов?

– Хм, – довольно гордо и проницательно женщина посмотрела на журналиста, – здравствуйте. Да, мне весьма приятно… что у меня берут интервью, – дамочка без всякого смущения ехидно захихикала.

– Тогда для начала представьтесь, пожалуйста!

– Альба Вайс, – твердо и уверенно заявила Альба, – я практикующий психолог и психиатр. Если вам по карману мои услуги, буду рада помочь, – даже сейчас она старалась прорекламировать себя и заработать. Ее профессия обязывает помогать людям, но, как и многие до нее и после нее, она была циничным и меркантильным «доктором души и тела».

– Вам знаком этот человек на фото? – Ридель не обращал внимания на всю поверхностную напыщенность женщины.

– Врачебная этика не дает мне права рассказывать об этом человеке, – Альба сказала это, но тут же начала хихикать в ее обычной манере. Она всячески давала понять, что нужно лишь немного ее поуговаривать, позадавать вопросы. В конце концов, она случайно проболтается.

– Я понимаю, – журналист сохранял спокойствие, – но сейчас этот человек мертв, и мне хорошо известно, что вы давали показания при расследовании. Мне не нужно знать всего, что находится в документах этого дела. Мне как журналисту, ищущему правду, нужно одно – причина трагедии 16 августа. Так вы поможете, Альба?

Теперь Ридель стал грациозно-надменным. Он взял верх в диалоге. Альба принялась медленно изучать его лицо. Молчание. Ей никогда не нравилось начинать диалог после паузы, особенно с мужчиной.

– Хм, – сделав серьезное лицо, дама прищурилась и внимательно стала рассматривать журналиста: одежду, обувь, руки, волосы, лицо и особенно глаза. И наконец она произнесла: – Я вам скажу не больше, чем говорила на допросах в полиции. Никаких отклонений у Элиаса я не наблюдала; суицидальных наклонностей у моего пациента не было. Наши встречи с ним касались исключительно его славы. Как только Аргентайл получил известность на весь мир, многое тут же свалилось ему на голову. Мои услуги были нужны лишь для того, чтобы решить вопросы славы, звездной болезни, а иногда просто поговорить о жизни. Обмен опытом…

– Вы серьезно считаете, что я поверю в эту ложь? – с насмешкой спросил Ридель. Уж кому-кому, а журналисту известно, когда ему лгут.

– Верить или нет, дело ваше.

– Мы не на допросе, – заметил Ридель, – я не осуждать пришел ни вас, ни его. Мне нужны ответы на простые вопросы.

– Аргентайл лишь хотел остаться человеком, справиться с тем, что обрушилось на него. И это…

– Да, и потом он вдруг феерично умирает на презентации собственной книги, а вопросов у полиции не меньше, чем у всех, кто был на том вечере. Так, может, вы скажете то, что запамятовали сообщить полиции? – Ридель был упертым и агрессивным.

– Это дело, этот судебный процесс, все эти разбирательства – мне кажется, что тут вряд ли найти ответы на все вопросы. А причин так и вообще не сыскать. Это невозможно! Лишь сам Аргентайл может дать ответ, но он, как вы помните, умер.

– Дело было закрыто из-за того, что у следствия не хватило доказательств его убийства. Значит, вы, как психолог-психотерапевт Аргентайла, уверяете меня сейчас, что это суицид? – надежда что-то узнать у Риделя начала угасать.

– Будь по-вашему, – вульгарно заявила Альба и бросила перчатки на столик. Она уже не казалась такой игривой и насмешливой. Вайс в один момент превратилась в агрессивного и бессердечного человека. Ни одежда, ни украшения не делали из нее даму. Теперь перед журналистом сидела хлебнувшая горя женщина, жаждущая исповеди.

– Слушаю, – сказал Ридель. Альба выдохнула и рассказала то, чего вряд ли ожидал журналист.

– Если кто-то считает, что он знал Аргентайла, – этот человек глупец! Элиас воспевал в себе добродетель, весь мир был убежден в его доброте и отзывчивости. Аргентайл стал кумиром, эталоном для целых поколений. Но я всегда знала, кто он, – лицемерный, хитрый, жестокий фанатик. Он упивался тем, что люди на него равнялись, говорил о том, насколько каждый из них никчемен и ущербен. Для него каждый человек был рабом, и лишь он один – Аргентайл – мог знать, как миру правильно жить, кому нужно жить и уж тем более, кому лучше не рождаться.

Когда мы только начинали наше общение, тогда, может, он еще действительно был наивным глупым мальчиком, верил в мир и добро, но в нем что-то сломалось. Починить это не могли ни Циммерман, ни я, ни его окружение. То, что в нем надломилось, целиком и полностью превратило Аргентайла в монстра, тирана и диктатора. Видит бог, не хотела это говорить, но я безумно рада, что его не стало.

Журналист просто сидел и не мог ничего сказать. Ему довелось говорить со многими, но эта правда сломала его.

– Вы уверены? – спросил Ридель. – Вы уверены, что мы говорим про Аргентайла? – страх обуял его.

– Ридель, – Вайс впервые назвала его по фамилии, – если бы ошибалась… если бы я только ошибалась…

– Альба, вам ведь известно, что я не могу такое написать? – женщина понимающе кивнула. – Аргентайл если и был таким, то людям лучше не знать. Ни к чему разрушать еще одного идола.

– Да… – женщина взяла перчатки и надела на руки. Вновь Альба превратилась в надменную, стервозную, ехидную даму, коей она являлась изначально. – Мне неудобно это признавать, но да, это, скорее всего, суицид. Хотя, – и дама сделала измученное лицо. Посмотрев в глаза Риделя, она закусила губу и продолжила: – Хотя мое мнение как матери, как женщины, прожившей достаточно. Могу сказать одно – Элиас был влюблен в жизнь. Совершить суицид он не мог.

Альба умело лавировала между откровенным диалогом и тем, где можно врать, храня свои секреты от людей. Аргентайл казался идолом. Но по словам Вайс, им он не был.

– Было приятно с вами побеседовать Альба, – журналист сделал вид, будто проигнорировал часть разговора, он довольно мило улыбнулся и сказал: – Всего хорошего!

– И вам… и вам… – женщина шептала это еще несколько минут, пока Ридель не скрылся из виду.

***

4 августа 2017 года, XXI век

Наконец я определился с маршрутом своего путешествия. Конечным пунктом станет Штутгарт. Милый городок. Посмотрел фотографии и буквально влюбился в него. Но есть подозрения, что мои чувства к этому месту ложны. Как же сложно разобраться в своих чувствах…

Каждый прожитый день в доме моих родителей отравляет мой разум. Я чувствую, как во мне пробуждаются жестокость и гнев. Чем скорее я покину это место, тем больше света во мне сохранится.