– Четыре и больше – закономерность, – повторил он. – Я, Ренар, Гаэль, Лазарус.

Вдруг Торн отпрянул от стола и достал из собственной папки, взятой на конференцию, чистый лист бумаги и протянул Офелии ладонь.

– У тебя есть карандаш, ручка – что-то, что пишет? – спросил он, не глядя на нее.

Офелия открыла рот от неожиданности и принялась шуршать в верхнем ящике. Только распахнув его, ко взгляду припал оранжевый карандаш.

– Благодарю, – выхватил его Торн у нее из рук.

Она подскочила к нему и принялась наблюдать за тем, как он быстро писал что-то в два столбика на удивление идеальным ровным почерком.

Ренар – Гаэль.

Гаэль – Ренар.

Торн – Офелия.

Лазарус – наследие.

Офелия озадаченно нахмурилась, переводя взгляд с Торна на листок и наоборот. Торн отложил карандаш в сторону и положил руки на стол.

– По всем четверым становится ясно, что лишение Изнанкой не случайное, существует закономерность или алгоритм, – предположил он и поднял левое плечо, позволяя Офелии подойти ближе. – По последним двум записям можно установить, что потеря памяти пришлась на самое дорогое в жизни. Для Лазаруса этим всегда была слава и память, а с потерей наследия он утратил их. Для меня самым дорогим стала ты, но тебя стереть невозможно, поэтому Изнанка пошла от обратного: не стерла тебя из мира, а стерла воспоминания о тебе из моей памяти.

Торн говорил очень быстро, стараясь уложить максимальное количество информации в короткий промежуток времени, пытался экономить время, но Офелия услышала все. Она обняла себя руками и поджала губы, стараясь не краснеть от услышанного. Однако ее очки всегда были коварными предателями и выдали ее как раз плюнуть. Читая игральные кости Торна, наблюдая, какой была его жизнь рядом с ней и без, ей бы и не стоило удивляться, но ведь он сказал это вслух, без запинки и сомнения в голосе. Без единого колебания он признал то, какое место в жизни она у него занимает. Офелия чуть откинула голову, положив ее на плечо склонившемуся над столом Торну. Он вздрогнул, ощутив покалывания на шее от объемных нерасчесанных волос, и неуверенно прильнул к ней. Сейчас, во время серьезного разговора это выглядело очень неуместно, благо сегодня они могли позволить себе немного растянуть его.

– У Ренара и Гаэль вполне может быть аналогичная ситуация, – тихо проговорила Офелия. – Значит, Изнанка стирает самое дорогое. Но каким образом можно это вернуть?

Торн отстранился и поднял ладони к себе, задумчиво сжимая в кулак. Мрачный мыслительный процесс напоминал планирование мести, знай Офелия Торна не столь долго и хорошо, наверняка бы испугалась сурового выражения лица.

– Мы ведь уже говорили о том, что она способна воздействовать на разум, но не на инстинкты, – напомнил Торн, взглянув на Офелию. – Благодаря семейному свойству некоторые инстинкты у меня имеются, они же и помогли снять блок на память. Дело в другом: я и умом знал о человеке, который мне помогал на Вавилоне, но никак не мог вспомнить его конкретнее образа. Только появившись на пороге больницы, ты сразу дала мне понять, что что-то не так. Я не отталкивал тебя лишь потому, что помнил о тебе то, чего не должен знать вообще. И оставить тебя оказалось самым разумным решением в моей жизни.

Офелия слабо улыбнулась и еще раз глянула на две колонки. Изнанка стирает воспоминания о самом дорогом. Лазарус установил, что необходимо вернуть свое наследие.

– Может, за этим Лазарус и пожаловал ко мне? – предположила Офелия, поднимая глаза на Торна. – Знал, что я не могла о нем забыть как неотъемлемая часть системы, поэтому хотел моего содействия в решении его проблем.

– Вполне в характере Лазаруса, – согласился Торн. – Но даже если он хочет, как и мы, во всем разобраться, вновь с ним играть я не намереваюсь. В прошлый раз это закончилось отвратительно.

Офелия кивнула. Пусть это и было предначертано судьбой, Секундиной и Леди Еленой, ей не нравилось то, какую цену стоило заплатить за перемены в мире. И неважно, что все закончилось благополучно и отныне Торн будет с ней рядом хотя бы в одном мире, Офелии не забыть каждого дня на протяжении двух лет, когда между скитаниями по зеркалам и бессознательным сном она не чувствовала ничего, кроме всепоглощающей тоски и боли. Даже от одного воспоминания об одном из таких дней сердце Офелии скрипело, а кожа покрывалась мурашками.

Все же у Торна имелось преимущество: для него разлука с Офелией длилась лишь полтора месяца, когда он ее не помнил.

– Те два года не запомнились, так? – догадалась она. – Для тебя Соединение произошло полтора месяца назад.

Послышалось мрачное, басистое рычание Торна. Ненависть и отвращение от этого факта сжирало и его тоже.

– Да, – хрипло ответил он. – Для меня ты никогда не пропадала.

Офелия стиснула зубы. Ее обуяла ярость на мир. После всего пережитого не им должна была быть уготована такая участь. Но мир – не сказка, события выпадают на судьбу каждого не заботясь о том, что же он пережил до этого. Жаль, Евлалия Дийё и Другой решили исправить не это.

– На съезде мы получим информацию о покушениях, – сменил тему Торн и прочистил горло. – Твой крестный прочитает книгу и нам останется лишь добраться до разрыва, чтобы удостовериться в его отсутствии.

Офелия уверенно кивнула и схватила книгу со стола.

– Тогда зачем медлить? Корпус Анимы, если верить Гектору, который в дирижабле изучал карту, находится через остановку от корпуса Полюса, то бишь… – она в два шага пересекла комнату к высоким окнам и отдернула штору в левую сторону. – Здесь.

Палец Офелии указывал на единственное здание по правую сторону. Корпусы территорий построили в форме короткого крюка, пик которого приходился на корпус Анимы. Торн встал за спиной Офелии и посмотрел в сторону, куда она указывала.

– Близко, – констатировал он, доставая часы из карманов брюк. – Успеем за двадцать минут, если выдвигаться сейчас. Рубашку мне.

Офелия нагнулась, скользнула под рукой Торна, швырнула книгу на кровать и, хихикая, вбежала в ванную комнату.

– Пять минут! – крикнула она напоследок, не заметив слабую улыбку Торна.

*

Ступеньки в корпусе Анимы, в отличие от Полюса, были из темного дерева, на стенах картины с оленями и лосями, исторические портреты, запечатленные события этой территории. Торн и Офелия поднялись по ступенькам, предварительно показав женщине в регистратуре пропуска как свидетельства делегатов Полюса. Комната крестного была самой крайней, а на ручке табличка со словами “Не беспокоить. Никогда”.

– Вы с ним всегда были чертовски похожи, – шутливо заметила Офелия и упрямо постучала.

Смотрящий на карманные часы, Торн скривился.

– Наглая клевета. У меня такой таблички нет.

– …к сожалению? – не переставала шутить Офелия, улыбаясь во весь рот.

Торн устало вздохнул, убрал в карман часы и постучал в дверь, настойчивее и грубее Офелии. Она резко убрала руку и сунула в карман.

– Для кого табличка висит?! – долетел до их ушей возмущенный голос крестного, причем знатно сонный.

Офелия покачала головой.

– Вероятно, для кого-то кроме нас, – сказала она. – Вы дали мне обещание, уж простите.

Несколько секунд стояла тишина. Причем крестный как не говорил, так ничем и не шуршал.

– Девочка? – спросил он удивленно. – Где ты научилась стучать как мужик?

– Так он и стучал, – ответила Офелия. – Откройте, пока Надзирательниц не разбудили.

Тишина продолжалась. Офелия и Торн нахмурились и в ступоре перекинулись взглядами. Кто может спать до часу дня? Тем более тот, у кого в делегации уж точно нет компаньонов, с которыми можно здорово выпить. Хотя, если быть честной, крестный и сам себе отличная компания.

Щелчок замка вновь заставил Офелию вздрогнуть, но спустя пару секунд на них с подозрением смотрело старое лицо в перекошенных очках.

– Доброе утро, – поздоровалась Офелия. – Гинекею вспоминаете?

Его взгляд поднялся до головы Торна, на губы взошла гордая улыбка.