– Я бы не рекомендовал вам делать это снова, – предупредил Торн со стиснутыми зубами, прожигая взглядом дыру в мужчине. На миг он перевел взгляд на Офелию и вернулся к жертве. – А что касается Корполиса, я предельно ясно объяснил поведение Полюса. Хорошего вечера.
– И вам! – воскликнул мужчина и схватил Торна за руку, пожимая ее слишком уж манерно. Офелия увидела в глазах Торна вспышки ярости и замешательства, но он выглядел весьма напуганно, отчего Офелии стало одновременно и понятно, и безумно страшно.
Но не за себя.
Мужчина отпустил ладонь Торна и засунул свою руку в карман брюк. Кивнув на прощание Офелии, он ушел вместе со своими коллегами к другой делегации, но Офелия могла поклясться, что видела нахально довольную улыбку на губах.
– В коридоре с правого крыла есть высокое зеркало, – сказала она, стараясь не смотреть в глаза Торну. – Нужно до него добраться как можно быстрее.
Она вздернула подбородок в сторону выхода – того, куда пошла говорить с Октавио. По пути туда она нашла высокое настенное зеркало и благодарила все сущее сейчас за то, что имела возможность из здания собрания пройти прямо в свой номер гостиницы.
Офелия слышала тяжелые шаги сзади, знала, что это именно Торн. Однако не беспокоилась о его самочувствии, об этом она подумает чуть позже. Главной ее задачей было увести его из общества раздражающих личностей, пока он кого-нибудь не прикончил неподконтрольными когтями. Офелии было столь же страшно, сколько и Торну, ее также щипала изнутри бдительность, как бы никто не задержал их на разговор.
Они повернули за угол и заметили на бежевой стене зеркало высотой с рост Офелии в раме из темного дерева. Идеально протертое, без пятен и царапин, оно словно их дожидалось. Офелия подошла к нему и сделала глубокий вдох. В отражении на нее смотрела она сама, безумно уставшая и до ужаса взволнованная, и Торн, что был близок к конвульсиям, но стоял столбом, лишь сжимая кулаки.
Шаг – и они оказались в темном помещении с зашторенными окнами и светом в виде одной единственной свечи. Тетушка Розелина наверняка зажгла ее по приезду, думая, что конференция продлится до самого вечера. Однако сейчас это было неважно.
Офелия стремительно обернулась назад и ощутила волну облегчения, увидев рядом с собой Торна. Но она сразу же сменилась былым страхом: сосуды на руках вздулись, на шее энергично заиграли желваки, а глаза… И без того серые и пустые, они остекленели в считанные секунды, Торн обессиленно рухнул на колени, сотрясая комнату. Свеча пошатнулась.
– Что это? – сдавленно спросил он со сжатыми зубами. Давление было таким сильным, что приложи он еще больше усилий, эмаль покроется трещинами.
В горле Офелии застрял ком от такого голоса и гнева. Она выпрямилась и, стараясь сохранять спокойствие, тихо ответила:
– Торн, не двигайтесь. Не тратьте силы на дополнительное движение, просто… – набравшись смелости, Офелия подошла к нему ближе и встала напротив.
Торн поднял на нее глаза, заполненные яростью до краев. Громкое дыхание через нос, насупленные от злости брови и застывшее на лице желание убить раньше отпугнуло бы Офелию и она бы убежала, но сейчас все понимала.
Торн не желал ее растерзать. Когти не желали ее растерзать. Не ее, а того мужчину с Пломбора. Когти желали, Торн лишь хотел их угомонить, но не знал способа.
Но его знала Офелия.
Она шагнула вперед, за доли секунды стянула перчатки и подняла руки, обхватив ладонями голову Торна. Папка упала на пол, порванные листы вывалились, но Офелия этого не заметила. Ее пальцы зарылись в тусклые волосы, пока она сама уже оказалась мыслями в его сознании и блуждала по нервным соединениям. Крепкие и непоколебимые, они сменились гигантским бесформенным деревом нервных окончаний когтей, что, как неконтролируемый зверь в клетке, жаждало выбраться на волю. По сравнению с их хаосом послушные когти Офелии казались ничтожными, чтобы обуять острейшие когти Торна с адским желанием растерзать того бестактного делегата. Но Офелия добралась до них и соединилась, наблюдая, как глаза Торна стали еще стекляннее, а выражение лица строже: он пытался отстранить Офелию от себя, чтобы справиться самому. Ни он, ни когти не желали видеть ее, но Офелия упрямо хваталась за каждую ветвь когтей, пытаясь удержать в собственных тисках. Но внезапно ее пробила дрожь, как только она почувствовала руки Торна на своей талии. Он крепко прижал ее к себе и поднял взгляд, в котором читалась мольба о спасении. Офелия почувствовала прилив сил и с новым порывом вцепилась в когти Торна. Нервные импульсы проходили в его организме, судя по судорожным сжатиям Офелии в своих руках. Еще чуть-чуть – и он может разломать ее на две части, а причина скрывалась в одном: Офелия уже почти успокоила когти, те пытались выбраться, но она была сильнее. В один момент они превратились из хаотичного сплетения нервных окончаний в размеренную систему, что успокаивалась подобно тигру, в которого выстрелили снотворным. Торн всего на миг сжал в кулаках ткань ее пальто, а после расслабился и уже не держал Офелию силой, а руки его обессиленно повисли на талии.
Однако она уходить не хотела, сплела руки у Торна на затылке и прижала к себе, глубоко вздохнув.
Сегодня все обошлось.
Поняв, что она не против, Торн смелее обнял ее за талию и уткнулся носом в живот. Его плечи опустились, тело перестало напряженно дрожать. Тишину нарушал лишь ритмичный стук часов, но они его не слышали. Единственным, что чувствовала Офелия, был строгий запах мужского шампуня. Ей доставляло небольшой дискомфорт наличие пальто на плечах и в принципе неудобное местоположение в коридоре перед входом, так еще и бумаги рассыпались в разные стороны. Во время соединения они не заметили, как Торн наступил коленом на одну из записей и смазал чернила, а Офелия толстым каблуком ботинка помяла рисунок.
– Наши семейные свойства не совсем совместимы, – подала голос Офелия. Он еще чуть колебался, но уже приходил в норму. – Мой анимизм передался вам вместе со свойством проходить сквозь зеркала, а анимизм – это способность придавать свойства живого неживому, что случилось с вашими когтями. Они обрели немного своей воли и стали сложны в контроле, ибо у них появились собственные желания.
Она отпрянула от него и заглянула в глаза. Впервые в жизни в них она видела чувства и эмоции, причем самые яркие. Жалость – неужто она была свойственна Торну? Никак нет, но тем не менее Офелия наблюдала, как его брови сочувственно насупились, а губы чуть подрагивали. И не обошлось без упрека самому себе в сером цвете глаз, что уколол Офелию в сердце.
– Подобный случай произошел два года назад, – продолжала она. – В Наблюдательном центре девиаций после одной девочки, она не знала о вашей особенности и была сама по себе импульсивна, поэтому…
– Секундина, – дополнил Торн. Офелия не уследила, как взгляд его вновь стал непреклонен, а выражение лица суровым. К Торну возвращалось былое железо в поведении.
Когда Торн изъявил желание встать, Офелия отошла назад на несколько шагов. Было несколько необычно не слышать уже полюбившегося скрипа ножного аппарата, Торн встал бесшумно и тихо, но взгляда с Офелии не сводил. Она и сама, не отрываясь, смотрела на него и не понимала, к чему он клонит.
– Из-за рисунка кролика, за день до Соединения. Как ни удивительно, но кажется я… – Торн сглотнул. Офелия пребывала в слабом шоке, трепетно ожидая ответа. Его взгляд с пристального сменился томным. – Я помню тебя.
От оцепенения она забыла, как дышать. Случившееся несколько минут назад грозило смертью многим людям, но именно это должно было произойти, чтобы вернуть Офелии то, чего она так долго ждала – Торна. Того самого Торна, что пропал два года назад. Руки пробила дрожь от волнения, в груди засела приятная вибрация, но шевельнуться она не могла, разум еще не полностью принял фразу “Я помню тебя”.
Торн не давил. Смотрел в оторпевшие, но такие любимые глаза из-под белых линз очков и не мог поверить, что еще вчера эти глаза были для него загадкой, недостающим кусочком пазла. Как он мог ее забыть? Как мог забыть, если последние пять лет жизни она была той, ради кого он жил, кого ни на миг не выкидывал из памяти. Та, что принесла в его мир весь спектр эмоций, что заставила его понять, каково это – любить просто за то, что она ходит с ним по одной земле, – Изнанка лишила его самых лучших воспоминаний и самой лучшей жизни, она ударила в самое больное место, но сейчас Торн ощущал, как постепенно в его груди оживало счастье. Роскошные кудряшки его счастья вернулись, очки меняли цвет в зависимости от настроения, а то, как быстро Офелия приноровилась к новым пальцам восхищало. Сколько же недель ему потребовалось на оттачивание ходьбы с ножным аппаратом – и вспоминать не хочется.
