Выйдя на лестничную клетку, Офелия почувствовала, как подступала тошнота. Она остановилась перед ступеньками и уперлась кулачками в перила, смотря вниз. Ступеньки шли вдоль стен по направлению к земле, как в башнях, отчего в самом центре была пропасть. Увидев высоту, на которой сейчас находились, Офелия поддалась сильнейшему головокружению, в ее голову словно вкручивали штопор, и она отвела взгляд. Больше всего ей сейчас хотелось лечь на пол, но грязный пол не предусматривал обморок.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил Торн, поднявшись к ней обратно.

Офелия была не в состоянии сказать что-либо, и она просто кивнула, рассчитывая, что все само пройдет через пару минут. Подобная ситуация уже происходила, когда она из дома отправилась забирать Гектора из больницы на другом конце города, пройдя сквозь зеркало. Офелия, вжимаясь руками в перила, старалась не показывать весь спектр ощущений, а именно бешеный жар и одновременно озноб, как бы никто посторонний не заметил, ведь показывать слабость на Полюсе было равносильно смерти.

Она подняла на Торна тяжелый, больной взгляд побледневшего человека, пока тот явно растерялся, не зная, как ей помочь. Офелия нуждалась в опоре, с чем перила не справлялись, но боялась коснуться Торна из-за когтей. Медленно она повернула голову влево, замечая зеркало. Вид у нее был ужасен, так что беспокойство Торна оправдано, но от самого вида отражения ее еще сильнее затошнило, и она согнулась почти что пополам, не понимая, как с тяжелейшей мигренью ее голова еще не взорвалась. Дышала она прерывисто и нездорово, что лишь подчеркивало вид, но ей было необходимо хватать ртом воздух, словно его в комнате запредельно мало.

Торн поднялся на один уровень и склонился над Офелией, неуверенно протягивая руку за спину, готовясь в любой момент подхватить. Он не горел желанием ее касаться, пока она способна устоять на ногах, а Офелия подняла голову, силясь не упасть прямо на месте.

И вовремя: за спиной Торна высилась широкая тень, похожая на черный клуб дыма. Ее глаза расширились от шока, а адреналин в крови притупил головную боль. Торн не сразу понял, что не так, но реагировать было поздно: Тень занесла свои жала. Офелия, не спрашивая, схватила Торна за локоть и ринулась к зеркалу, забыв о плохом самочувствии, ибо их ждала смерть. Она не помнила, как тащила их двоих сквозь зеркальный коридор, но попала она в интендантство весьма быстро, двигаясь вперед и только вперед. Голову сквозила боль, как если бы тысяча острых кинжалов вонзилась разом, но Офелия не обращала на нее внимания, зная, что пожалеет об этом потом.

Однако это будет потом.

Неспособная на лишние телодвижения, Офелия выпала из зеркала, а вслед за ней вышел шокированный Торн. Он пребывал в оцепенении посильнее Офелии, даже если не показывал своих эмоций.

Гардеробная отдалась громким шумом, свалились мундиры, стуча эполетами и металлическими вставками друг о друга. Офелия грохнулась на пол, чувствуя сильное биение собственного сердца, жар и безмерную усталость, а в ушах словно пищала самая противная в мире детская игрушка. Шарф то и дело пытался ее привести в чувства, а очки медленно из серого становились бесцветными.

*

Торн громко ударился о стену, повалив все мундиры. Его аналитический ум безрезультатно пытался найти случившемуся объяснение, но ни одно не подходило под ситуацию. Он попытался успокоить собственное “я”, что вот-вот – и он начнет крушить все вокруг, а под раздачу мог попасть кто угодно, в том числе и Офелия.

Как раз в этот момент он услышал глухой удар о пол и повернул голову к шуму: Офелия распласталась по полу, ее и без того темные перчатки блеснули темным алым цветом, отчего он еще сильнее забеспокоился. Мало того, что она пронесла их аж в Небоград, так еще и поведение ее не соответствовало нормальному.

Торн сделал один короткий шаг и присел около Офелии, поднося палец к носу.

Дышит.

Сурово он приоткрыл ее веко и изучил зрачки, что не двигались.

Без сознания.

Быстро придя в себя и оценив ситуацию, Торн просунул руку под колени Офелии и под спину, подхватывая на руки. Он старался делать это как можно аккуратнее, учитывая удар о пол и расцарапанные незнамо чем руки. Благо, в интендантстве, кроме Торна, никто никогда не бывает, и он мог спокойно возиться с Офелией, не вызывая подозрений насчет себя.

Выйдя из гардеробной, где потом приберется, он оценил кабинет без единого изменения, словно Офелии там и не было. Торн положил ее на диван и отметил нездоровую бледность кожи. Учитывая выражение ее лица за три секунды до перехода сквозь зеркало, это вполне мог быть обморок от шока, но что ее в нем так напугало?

Торн уложил ее ноги ровно, поудобнее подложил подушку под голову, присел на корты перед ней и стал изучать каждую черту лица в деталях в попытке найти причину дурного самочувствия. Половина лица была скрыта непослушными кудрями, которые Торн небрежно откинул в стороны. Он приложил четыре пальца к ее лбу: температура выше нормы. Опустил их к ее тугому платью и, скривившись собственной бестактности, расстегнул две пуговицы у шеи, чтобы кислород проходил лучше.

Торн никогда не любил трогать людей без их разрешения, прекрасно понимал необходимость сделать это сейчас, но все же не мог переступить через принципы уважения личных границ. Но он должен был продолжить. Два пальца Торн приложил к шее, измеряя пульс.

Выше нормы, но не такой, какой был в гардеробной. Ее состояние стабилизируется.

Поняв это, Торн почувствовал облегчение и перевел взгляд на перчатки. На темной ткани он заметил пятна. Торн снял одну из перчаток с неестественно изогнутыми пальцами и взглянул на руку, к собственному удивлению весьма безразлично.

Пальцев у Офелии не было. Однако сей факт его нисколько не удивил, казалось, так и должно быть. Торн не придал этому значения и стал изучать полученные ею царапины. Были они неглубокие, шрамов не останется, но ощущение дежавю ударило в голову.

Подобное он уже видел. Видел израненные руки, даже чувствовал то беспокойство за них, как раньше, но когда – раньше? Торн никогда не видел Офелию прежде, но он был верен себе всецело, потому и не считал чувство дежавю совпадением.

Тем не менее, руки были красные. Торн встал с кортов и направился в уборную, дабы найти аптечку и набрать воды: Офелии нужно оказать помощь. В момент выхода он заметил, что ее очки стали сероватыми, это говорило о возвращении сознания. В голове у Торна было знание о ее очках: они меняют цвет в зависимости от ее настроения. Быть может, Офелия когда-то ему невзначай об особенности своих очков упомянула, но он не помнил такого.

А если он не помнил, значит, этого не было.

*

Офелия слабо открыла глаза, чувствуя себя получше, чем перед обмороком. Слух постепенно возвращался, а помещение, где она лежала, приобретало адекватные очертания вместо причудливых пятен.

Нет. Не приобретало.

Пятна так и остались, лишь цвета в них добавилось. Офелия нахмурилась и в непонимании замотала головой, приподнимаясь на локтях.

– Не делайте резких движений, – сказал строгий голос. – Ваши очки справа от вас.

Офелия попыталась их взять, как подоспел шарф, нацепив их на нее за пару секунд. Контраст в видении мира произошел весьма быстро, Офелия вздернула брови от неожиданности, но вскоре обнаружила себя не в плену близорукости, а слабости. Заметив интерьер интендантства и разобрав голос Торна, она вновь опустилась на подушки дивана. Постепенно события восстанавливались в памяти.

Офелия переоценила себя и свои способности проходящей сквозь зеркала, за что и расплатилась потерей сознания прямо в гардеробной. Это чревато оправданием перед Торном, которое предстояло придумать.

Торн занимался методической деятельностью: собирал документы к съезду Сената. Странно, но Арчибальд говорил, что первыми нужно собрать именно бумаги к конкурсу проектов…

– Вы так быстро справились с документами к конкурсу… – пролепетала она. – Как?