Иногда, в особенно тяжкие мгновения этого непрекращающегося монолога, мне начинает казаться, что это Оно говорит со мной. Но ведь я его создал. Я – его повелитель. Что если я просчитался? Оно было рассчитано на волю двоих сердец, что если я для него слишком слаб?

О, даже думать об этом не стану!

О, как я устал.

Твой Саурон, мечтающий оглохнуть».

========== Возвращение ==========

20. Мелькор

Мелькор, получив это послание, понял, что его слуга, некогда могущественный Саурон, стал лишь тенью самого себя – призраком, подобным призракам девяти людей, находящихся у него в услужении. Он ждал жалости от Мелькора и делился сокровенными страхами – будто тот, кто пленен во Внешней Пустоте, способен на жалость и на добрый совет. О, советы Саурону Мелькор давал в предыдущих посланиях, советы, полезные для самого Мелькора или нацеленные на то, чтобы поддержать разговор – теперь этот разговор нужен Мелькору куда меньше. Справедливости ради стоило отметить, впрочем, что Саурон никогда и не следовал его советам, считая себя мерилом мудрости.

Мелькор легонько коснулся эльфа – тот открыл глаза.

- Риннельдор, - сказал Мелькор, - я могу освободить тебя из плена. Желаешь ли ты вернуться в Арду?

Но эльф был слишком слаб и не мог ничего ответить. Тогда Мелькор обхватил его своей дланью, и вдохнул в него пламенное дыхание – не горячее, но дающее силу, и повторил свои слова.

- Что я должен буду сделать для тебя? – спросил Риннельдор.

- Ничего, - ответил Мелькор, - мне больше ничего не нужно от мира. Я отпускаю тебя, потому что я полюбил тебя, и тебе здесь не место. Обещай лишь никому и никогда не говорить обо мне.

- Клянусь солнцем и звездами, я ничего никому не скажу о тебе!

Тогда Мелькор призвал Детей тьмы из глубин земли, и они явились. Своей волей он велел им прорыть туннель до подгорных пещер в глубинах Туманных гор, и охранять эльфа, и оберегать его в пути. И взяв осколок камня от корней Арды, он вдохнул в него свой огонь и дал его эльфу.

- Риннельдор, это оружие я даю тебе, как я дал балрогам огненные мечи. Но когда выйдешь на поверхность Арды, не показывай его никому, ибо в нем любой, имеющий силу видеть, узрит мою волю.

Риннельдор кивнул и протянул руку, и горящий камень не обжег его, потому что для него он был создан. Тогда Мелькор поднял эльфа и тот сошел в туннель, который выведет его на поверхность.

Потому что Мелькор желал знать, что происходит за пределами Мордора, погрузившегося во тьму и безумие, но свой огонь он не хотел зажигать там, где были духи, способные прозреть скрытое. Глазами эльфа отныне он сможет смотреть и его ушами слышать.

И затем на стене Тронной залы Барад-Дура он начертал огненными буквами:

«О Саурон,

Чем сильнее наше оружие, тем тяжелее владеть им. Быть может, твое кольцо, впитавшее твою волю, желает замкнуть связь. Три эльфийских кольца, созданных Келебримбором, подчинены ли они тебе? Нет! Их спрятали эльфы и теперь потешаются над тобой, догадываясь о твоих страхах. Ты убил их создателя, но ты не убил его волю, и Келебримбор смеется над тобой, восседая у ног Манве.

Не мне, побежденному, учить тебя, что делать. Но когда я увижу развалины на месте Линдона и Лоринанда, когда ты зажжешь мой огонь там, где нынче цветут цветы и журчат фонтаны, когда вместо эльфийских песен я услышу эльфийские крики, не смолкающие так долго, как тебе это будет угодно, тогда я возрадуюсь вместе с тобой, о Саурон.

Из глубин ночи,

Твой Мелькор»

21. Саурон

Огненные слова, возникшие на стене, теперь полыхали и жги его разум изнутри. Имя, которое он поклялся себе никогда не произносить, снова звучало в каждом тяжелом ударе сердца, в каждой пульсации багрового огня, заменившего собой душу Саурона.

Он сидит у ног Манве и смеется над тобой…

Пламя взметнулось, заполняя собой весь зал, сжигая всех, кому не посчастливилось оказаться в нем в этот миг. От дикой боли зашлись визгливыми криками рабы колец – связанные с повелителем, они не могли скрыться от его ярости нигде. И крики эти леденили души тех, кто их слышал.

Когда спала наконец плотная огненная пелена злобы, Саурон опустил взор на Него. И Оно полыхало, казалось, собственным огнем, и начертанные на Нем руны издевательски мерцали во тьме.

И Саурон знал, что та часть его воли, что все еще была ему подвластна, приняла решение.

«О, Мелькор.

Будет война. Но сражения и поля брани не будут иметь значения. Я знаю теперь, как отравить всех врагов единственной каплей яда. Пусть явятся ко мне и захватят мое главное оружие. Ибо ты прав. Оно уничтожает меня, потому что способно на одно уничтожение, и счастья никому не несет – даже мне, его создателю.

Саурон, обманутый собственным мастерством.»

А потом, отправив это послание, Саурон написал другое, зная, что оно никогда не будет ни доставлено, ни прочитано.

«О, драгоценнейший.

Правда ли то, что ты насмехаешься надо мной и тем, как тяжело я ошибся? О, если бы я владел силой все изменить и пустить реку времен по иному руслу.

Аннатар Несуществующий.»

Он сжег это посланье, а пепел доверил восточному ветру.

22. Мелькор

И вот Мелькор вновь был один. Но одиночество ему не в тягость – теперь, как в былые времена, он видел то, что происходило в Арде. Безутешный Саурон в Мордоре, окруженный орками и людьми. Что за план он придумал – этого Мелькор не мог увидеть издалека, но он не сомневался, что план, так или иначе, приведет к войне. Риннельдор, идущий вслед за пожирателями земли. В его руках горел огонь, освещающий путь – иначе даже эльфийские глаза не смогли бы ничего разглядеть во тьме.

Посылать эльфа наверх – большой риск. Те, кто способны читать в сердцах, все поймут – но Мелькор устал от планов и устал от ожидания. Пусть те, кто могут изменить ход мира, знают, что он готов. Или пусть ждут и ничего не предпринимают, как они привыкли.

И когда Саурон в очередном припадке гнева кинул в пламя южанина, не так ответившего на туманный и странный вопрос, Мелькор послал ему короткое письмо:

«О Саурон,

То, что мы создали, мы можем и уничтожить. Но темны для меня твои слова и неясен план. Я остаюсь здесь, в Ночи за Дверью Мира и жду, что предпримешь ты, Создатель Кольца, уничтожающего и тех, кто владеет им и тех, кто хочет завладеть им.

Как первозданный мрак, оно жаждет любви и не может насытиться. Знаешь ли ты, чем победить любовь?

Твой Мелькор, пребывающий в неведении»

23. Саурон

Девятеро призраков вышли из Черной Башни, и их глазами Саурон видел, как рушатся строения тех, кого он так презирал. Он слышал крики гибнущих, тщащихся защитить творения своих рук, и Темный Владыка смеялся над глупостью их устремлений. Глупцы! Разве не понимали они, как ничтожны их строения из камня и железа, как пусты их надежды, что стены и башни простоят вечно? Разве ничему не научили их прошлые века и то, как много городов и зданий, прекраснее и прочнее этих, погребло под собой Вечное Море?

Он видел, как белые башни Осгилиата обращаются в пыль, и защитники столицы обагряют светлый камень своей кровью. Он видел, как полководцы его входят в покорившуюся Башню Восходящей Луны – и серебряный свет уходит из нее. Он видел ужас в глазах тех, с кем встречались Призраки былых королей, и вопли их были ему как музыка.

Война разгоралась, и в безумии ее Саурон видел свой план так четко, словно он был начертан горящими буквами на стенах его тронного зала. Он знал теперь, как избавиться от собственной ноши, как скинуть оковы рабства, в которые он сам себя заковал, и заодно – заставить своих врагов уничтожить самих себя.

«О, Мелькор! – отправил он краткое послание тому, кто пребывал в тени,

Смертью я выжгу любовь. Смотри же.»

24. Мелькор

Проще разрушить мир, чем изменить себя – в том, как Саурон расправлялся с пленниками, Мелькор видел его сущность. Майя из свиты Ауле, для которого каждая казнь должна была быть произведением искусства. Эльфам и дунедайн, попадавшим ему в руки, он не давал умереть, пока они не откажутся от себя, униженные страданием, пока не перестанут мечтать о смерти, пока не провозгласят его, Саурона, своим богом и повелителем. Завороженный, Моргот следил за Сауроном, различая в том, что он делает, музыку хаоса, что до создания Арды звучала, не имея смысла. Мелькор будто вернулся в начало времен, когда огонь, пожирающий вещи, открылся для него с новой стороны – как власть над душами, не созданными им, но подчиняющимися ему. Теперь эта музыка продолжалась без его участия и казалась почти что властью над миром. Но только почти.