Роше ядовито усмехнулся. Он до сих пор помнил ощущение теплой крови на своих руках. Еще успел подумать — надо же, кровь короля, а ничем не горячее крови распоследнего нелюдя.
— Блоха победила льва, — произнес он тихо.
— Что? — Иорвет нахмурился.
— Ничего, продолжай, — Роше сцепил зубы на мундштуке, медленно раскуривая трубку.
— Для нынешней власти я — известный бандит, непредсказуемый и опасный, — Роше видел, какой болезненной стала полуулыбка Иорвета, и от стянувшегося в узел в груди чувства несправедливости, командиру вдруг стало трудно дышать.
— Твари, — проговорил он, затягиваясь, надеясь, что это поможет развязать этот узел.
— Это политика, — пожал плечами Иорвет. Одно из них все еще плохо ему подчинялось, — в политике нужны не верные стрелы, а верная репутация. И моя репутация… — он поднял на Роше взгляд, усмехнулся, — но что я тебе рассказываю? Ты ведь и сам проделал блистательный путь от доверенного лица короля до грязного партизана посреди ничейной земли. Ты теперь такой же, каким был я. Нравится тебе быть белкой, д’хойне?
Роше понимал, что Иорвет провоцирует его, пытается разозлить, чтобы отвлечь от собственной слабости, которую допустил секунду назад. Но впервые за все время их знакомства провокация провалилась. Роше было больно. Да, они были врагами много лет, и кровавый след тянулся за ними, время от времени пересекаясь, но вместе с тем Роше вдруг очень четко понял — ненавидеть Иорвета он больше не может. В этом просто не осталось смысла.
Он сделал еще одну глубокую затяжку.
— Я делаю, что могу, — ответил он просто, выпуская дым изо рта, — пока дышу — надеюсь.
Пару секунд у Иорвета было такое лицо, словно он вот-вот рассмеется в голос или выплюнет Роше в лицо презрительное «Идиот». Но эльф молчал.
— Можно, — вдруг тихо попросил он, указывая глазами на трубку, — мне тоже пару раз затянуться?
***
Новую трубку для него Роше раздобыл у странствующего торговца. Не бог весть, какую хорошую, но Иорвет принял ее со сдержанной, но, видно было, искренней благодарностью. Теперь, когда раны его почти зажили, а партизаны привыкли к его присутствию — списали на прихоть командира или на непонятную им стратегическую необходимость — он вечерами выходил из пещеры, немного углублялся в лес и долгие ночные часы проводил, сидя на каменном уступе, выпуская ровные кольца белесого дыма в звездное небо.
Роше находил его первые пару раз будто случайно — шел по тропе и споткнулся об эльфа, с кем не бывает? Но потом все чаще он начал приходить к нему намеренно. Иорвет не возражал, иногда даже их совместное молчание прерывалось короткими неспешными и ничего не значащими беседами. И однажды, когда, задержавшись в городе, Роше не появлялся в лагере две ночи подряд, Иорвет ждал его в глубине пещеры — раздраженный и — быть не может! — напуганный.
— Я думал, что мне наконец принесут твою долбанную голову, д’хойне, — заявил он, когда Роше устало снимал сапоги. Командир покосился на него подозрительно.
— Прости, что разочаровал, — сказал он нейтрально, — моя голова пришла вместе с моими ногами.
Эльф сделал, казалось, всего один длинный шаг, и оказался с командиром вплотную, Роше не успел даже вдохнуть. Их лица оказались так близко друг от друга, что черты Иорвета расплывались. Роше застыл, позорно помышляя о бегстве — во взгляде эльфа читалась какая-то неизведанная, невыносимая злоба.
Его теплые ладони пахли табаком и лесом, а губы оказались прохладными, как первый глоток воды после целой ночи в горячке. И Роше, чувствуя, как расплескиваются последние остатки разумности, успел подумать — все, что с ним было до сих пор, стоило этой единственной минуты.
***
На левой руке пальцы все еще подчинялись плохо. Иорвет завязывал шнур на своей стеганке, бормоча что-то раздраженное себе под нос. Роше стоял в шаге от него, наблюдая и не вмешиваясь.
— Куда ты пойдешь? — спросил он нейтрально. Этот вопрос он перекатывал в уме, формулируя про себя и так и эдак, с тех пор, как стало понятно — эльф совсем оправился и готов уйти. Словно не было этих недель, этих разговоров в лесной чаще, а потом — ночей на узкой жесткой лежанке под одним одеялом. Не было туманных рассветов и горячего дыхания на шее человека, не было рук, которые, казалось, касаются сразу везде, не давая толком вдохнуть. Ничего не было.
— Я не знаю, — он снизошел, по крайней мере, до откровенного ответа, и то хлеб, — меня больше нигде не ждут, а кое-где даже жаждут прикончить. Что ж, я прожил достаточно долго, чтобы это меня не пугало.
— Херня, — резко выдохнул Роше, — тот, кто пережил казнь офицеров Врихедд, погром во Флотзаме, оборону Вергена и преследования Синих Полосок вдруг решил сдохнуть на дороге от рук банды мародеров или когтей накеров?
— Я сказал, что не боюсь, а не что жажду смерти, — Иорвет оправил одежду и повернулся к нему лицом. И впервые за последние недели Роше вдруг мучительно захотелось ударить его. Знакомое, почти забытое, но, по крайней мере, понятное и не такое пугающее, как все остальные, чувство. Он сжал кулаки.
Иорвет, конечно, заметил это, немного выпятил вперед подбородок, словно ожидая этого удара. Роше выдохнул.
— Ты мог бы остаться здесь, — сказал он, сам не веря, что произносит это вслух, — ты сам сказал, я теперь такой же, каким был ты. А ты — куда более опытная белка, чем я. Для тебя партизанская война — обычное дело и ты…
— Что? — Иорвет усмехнулся, — сражаться бок о бок с тобой за свободу Темерии? Учить твоих д’хойне стрелять из лука и махать саблей? Шпионить за реданцами и нильфами? Ты знаешь, за что я сражался прежде, когда был белкой. А на твою Темерию и ее свободу мне глубоко наплевать.
Он снова провоцировал — это было совершенно очевидно, и на этот раз Роше чувствовал, что каждое слово эльфа ударяет в цель. Он больше не ненавидел его — теперь чувства командира мутировали, превратились в глубокую, тянущую, как воспаленная рана, мальчишескую обиду.
— Ты прав, — он заставил себя сказать это, заставил свой голос не дрогнуть, — это не твоя война. Пока что. Пока Радовид занят сжиганием чародеев и игрой в шахматы. Но что будет, когда ему надоест? Когда сгорит последняя повитуха в последней деревне? Думаешь, он не переключится тогда на нелюдей? На твоих братьев, за которых ты так долго сражался — и далеко не все они предали тебя, есть много тех, кто ни в чем не виноват ни перед тобой, ни перед ним, — Роше понимал, что говорит банальнейшие вещи, которые и его самого бы едва ли в чем-то убедили, а по Иорвету каждый его залп был в «молоко».
Эльф подошел к нему ближе, но застыл в паре шагов, не позволяя себе приблизиться вплотную.
— Ты делаешь все, что можешь, — сказал он тихо, глядя прямо в глаза человеку, — а я сделал все, что мог.
***
Ночь накануне покушения Роше спал плохо. Все было готово, у каждого в этом кровавом спектакле была своя роль, и все точно знали, что и когда нужно делать. Но командиру не спалось.
Он мерил шагами узкую пещеру, прислушиваясь к тому, как бойцы в основном зале разговаривают, смеются, лязгают мечи, трещит огонь… Ночь была тихой, и командир подумал было, что стоит выйти на воздух — может быть, после завтрашнего вечера ему больше не представится такая возможность. Он вложил в эту операцию всего себя, все, что в нем еще оставалось, и теперь готов был умереть, лишь бы план увенчался успехом.
Роше присел на лежанку, чувствуя, как тяжелая усталость все же начинает медленно утягивать его в сон, как камень на шее утопленника. Нужно отдохнуть, выбросить из головы все лишние мысли, остаться со своей миссией один на один.
В соседнем помещении шум почти смолк, а потом в образовавшейся тишине послышался голос одного из караульных.
— Командир! Командир!
Роше встал, раздраженно выругался — хороши партизаны, голосят на всю округу.
У выхода из пещеры он оказался через пару секунд, готовый устроить выволочку бойцу за неуместный шум.
Иорвет стоял там же, где он увидел его несколько недель назад, только на этот раз держался очень прямо, и стрел из его шкуры, как ни странно, не торчало. За прошедшее с их расставания время он перестал неестественно выворачивать левую руку — видимо, подвижность в ней окончательно восстановилась.
