Роше коснулся теплой деревянной шляпки белого ферзя и прежде, чем выдвинуть его по диагонали, перебрал пальцами, будто сомневался. Император произносил, может быть, бесконечно мудрые, правильные фразы, но Вернон все еще не мог понять, куда же он клонит.

— Знаете ли вы, — ответы Эмгыру были, казалось, совершенно не нужны. Он говорил простым, светским тоном, лишь время от времени поднимая глаза к лицу собеседника, — что моя собственная жена — которую я люблю — так сильно боялась меня, что долго не могла назвать мне свое настоящее имя, хотя я разделил с ней брачные клятвы, ложе и все, что мужчина может разделить с женщиной? Я до сих пор иногда вижу страх в ее глазах, когда она говорит что-то, что, по ее мнению, может мне не понравиться.

— Она называет вас Дани, — неожиданно проговорил Роше, вспомнив, как теплая ладонь Императрицы взволнованно сжимала его руку в танце, как в изумрудных глазах вместе с этим именем расцвела мимолетная нежность.

— Политика, — отмахнулся Эмгыр, — все, кому это интересно, знают, что отцом наследницы Нильфгаарда был некий рыцарь Дани, муж княжны Паветты. И я позаботился, чтобы они, как бы случайно, узнавали, что это был я.

Роше удивленно моргнул. Эмгыр, заметив его замешательство, усмехнулся, выдвинул второго своего коня на поле.

— А моя дочь, для которой я жертвую искренностью моей жены, до сих пор помышляет о том, чтобы прирезать меня во сне — исключительно на всякий случай. — сказал он, — потому что такие, как я, просчитывают совершенно все, контролируют каждый шаг — и свой, и всех прочих, и никогда не поступают просто так, по воле сердца.

— У вас, говорят, и сердца-то никакого нет, — мрачно заметил Роше. Все эти откровения, должно быть, лились на него сейчас по одной простой причине. Император вынес вердикт, и теперь разговаривал с ним, как с обреченным, который все равно никому ничего уже не расскажет.

Эмгыр замер, словно споткнулся, потом рассмеялся. Смех завис над столом, как дым в очень душной комнате.

— Может, и нет, — подтвердил Император, — но что-то же гоняет кровь по моему телу и заставляет меня время от времени отменять твердо принятые решения — разумные, политически верные, блестящие стратегические решения.

— Я — плохой политик, — Роше пожал плечами, — и вы с самого начала это знали.

— Знал, — подтвердил Эмгыр, — и мои советники настаивали, чтобы регентом при королеве Анаис я назначил кого-то из темерской знати. Он смог бы добиться лояльности дворян, а простой народ не возненавидел бы его и не счел бы предателем за неудобные решения. Потому что они привыкли, что аристократы — их враги, для них это бы не стало сюрпризом. Он не стал бы для них предателем, как тот, кто, по их мнению, забыл о своем происхождении и месте.

— Но вы назначили меня, — Роше прикрыл глаза и выдохнул. Думать над только что сказанным ему не хотелось, и его собственной вины слова Императора ничуть не уменьшали.

— Назначил, — подтвердил Эмгыр, — потому что хотел иметь дело именно с вами. Среди прочих, невидящих меня, вы никогда меня не боялись. А политическое чутье, дипломатия, экономические стратегии — это все приходит с опытом.

Роше открыл глаза и наткнулся на прямой внимательный взгляд. Император улыбался, и на этот раз Вернон не заметил в его улыбке ничего враждебного. Эмгыр всегда обращался в своих письмах лично к нему, — напомнил себе регент, — а в разговорах с глазу на глаз позволял себе шутить, а Вернону — возражать и спорить.

Роше взялся на своего ферзя, двинул его к королевской пешке и убрал ее с поля.

— Шах и мат, — сообщил он.

Император, до того расслабленный и немного снисходительный, удивленно посмотрел на доску. Пару секунд изучал позицию, словно не верил, что Вернон не убрал с нее лишних фигур под шумок, потом усмехнулся.

— Даже Фергус играет в шахматы лучше меня, — с неожиданной откровенностью проговорил Эмгыр, — но только он у меня и выигрывает. Может быть, позже вы научите меня играть, друг мой.

***

До вечернего совета Роше так и не успел поговорить с Иорветом. Он понимал в глубине души, почему эльф его избегает. Как бы сам Вернон ни боялся решения королевы и того, что, его ждет, для Иорвета, должно быть, страх этот стал просто невыносимым. Человек подвел его. Обманул, предал — ввел в мир, где Иорвета ждала лишь встреча с его самым главным страхом. И теперь должен был оставить его в одиночестве, от которого прежде смог спасти.

Анаис сидела за широким круглым столом в Большом зале прямая и собранная, словно это ей должны были вынести приговор, о котором она уже знала. На Роше девушка едва подняла глаза — и это было справедливо. Ее он тоже подвел. Так долго старался быть ей отцом, и забыл, что назначен был регентом — и в итоге не справился ни с одной из этих ролей.

Эмгыр сидел по правую руку от нее, и от тех признаков человечности, что разглядел в нем Роше, не осталось ни следа — только пальцы отбивали по дубовой столешнице неторопливую ритмичную дробь.

Роше прошел в зал и остановился, не зная, стоит ли ему сесть на свое обычное место — никто не предложил ему этого, и он остался стоять, опустив руки, но привычно прямо, как прежде стоял, ожидая приказов от своего короля.

Император заговорил первым.

— Из Третогора пришла весть о том, что восставшие, поддерживающие королеву Адду, убили нильфгаардского наместника и захватили дворец, — Роше заметил, как дернулась щека Анаис, но она осталась молчаливой и сосредоточенной, — Адда была коронована и провозгласила себя единоличной властительницей Редании, а это можно расценивать как прямое объявление войны.

В зале повисла вязкая, гнетущая тишина.

— Вы говорили, что ваши войска из Каэдвена и Лирии подавят это восстание, — синие глаза королевы нехорошо блеснули. Она повернулась к Эмгыру всем телом, даже немного подалась в его сторону.

— Это все еще возможно, — подтвердил Император, — и скорее всего, приведет к большим человеческим жертвам с обоих сторон, осаде замка с привлечением не только обычного оружия, но и магии. И если это, ваше величество, не слишком вас волнует, вы должны понимать, что это будет означать для Темерии и вас лично.

Анаис сжала кулаки, но не сникла, даже не моргнула глазом. Но Император продолжал холодным равнодушным тоном.

— Темерская аристократия поддерживает притязания вашей сестры на трон вашего отца. По праву старшенства — и потому, что вы сотрудничаете с Империей, а она — объявила нас главным своим врагом. После вас, конечно.

Роше испугался, что сейчас на лице Анаис появится потерянное, печальное выражение, которое он замечал у нее, когда у девочки в десятый раз не получался правильный полувольт, или когда она мазала мимо мишени. Но Анаис осталась разозленной, но непреклонной.

— Если восстание в Редании будет подавлено, — продолжал Император, — боюсь, в Вызиме начнется то же, что произошло в Третогоре. И даже если мои войска смогут остановить бунт, вы лишитесь поддержки не только знати, но и простого народа. Для них это снова будет сценарий, в котором проклятые нильфы убивают их братьев-северян. В такие моменты нет разницы, летят ли головы темерцев, реданцев или лирийцев — нордлинги умеют объединяться против общего врага. И я это знаю очень хорошо на собственном горьком опыте.

Анаис наконец закусила губу, свела у переносицы брови, и голос ее, когда она заговорила, зазвенел от волнения. Перед Императором теперь сидела испуганная девочка, а не королева.

— И что вы предлагаете? — спросила она, — отдать Адде корону и отправиться в изгнание? Возьмете меня в заложницы, как моих мать и брата?

Эмгыр тонко усмехнулся, и у Роше по спине пробежал холодок. Если прежде собеседники будто забыли о его присутствии, то теперь Император устремил на него прямой, немигающий взгляд.

— Вы знаете, что я предлагаю, — сказал он.

— Нет, — голос Анаис сорвался, она поднялась со своего места с той порывистостью, в которой Вернон узнал самого себя. — этого не будет.

— Моя королева, — Роше слышал свой голос, понимал, что что-то говорит, но слова рождались сами собой, без запинки и пауз, — народ Темерии поддерживает вас, он знает, что вы — законная наследница престола, а союз с Нильфгаардом — вынужденная мера, решение, которое вы не принимали. Его принял я.