В день, когда они уезжали, Вернон несколько раз спросил, выдержит ли Иорвет обратную дорогу, оставшись один на один с недовольным ребенком, но Зяблик, собирая свои вещи и садясь в седло, впервые за последние дни вел себя образцово — может быть, боялся, что спутник его передумает ехать, и Юлиану придется остаться в Вызиме навсегда или добираться до дома самостоятельно.
Но все прошло по плану, Иорвет и Зяблик уехали, а Вернон остался совершенно один. В столице его держали не слишком срочные, но рутинные необходимые дела — королева Анаис была приглашена на коронацию нового правителя Редании, и Роше было поручено собрать и возглавить почетный караул, который проводил бы ее в Третогор — церемониальный кодекс требовал, чтобы Ани прибыла в столицу соседнего королевства не через портал, а проделав весь путь по твердой земле. И хоть опасности в этом мероприятии не было, Роше очень ответственно подошел к своим обязанностям, и в состав королевского сопровождения вошли только те, кому он полностью доверял. Сама Ани, никогда не любившая официальных церемоний, на этот раз ждала этого путешествия, как праздника — и, зная, что творилось между ней и Виктором, Вернон мог ее понять. С молодым королем Анаис приходилось в последнее время видеться все реже, и она, похоже, ждала, когда со всеми торжественными формальностями будет покончено, и жизнь войдёт в привычное русло.
Сам Роше прекрасно знал, что чуть ли не каждый в Темерии, у кого были уши, уже слышал, что новый король Редании приходился ему сыном, и слухов вокруг этого факта ходило огромное множество — некоторые такие нелепые, что Вернон запоминал их, чтобы позже пересказать Иорвету — тот, сам будучи объектом бесконечных сплетен, просто обожал исследовать границы человеческой глупости, узнавая, какая еще чушь приходила в головы сплетников. Нелепые теории — вроде тех, что матерью Виктора была сама Филиппа Эйльхарт или покойная королева Адда — плодились на совершенно пустом месте, и иногда Вернон задумывался, как к ним относился сам Виктор. Успел ли он за свою недолгую жизнь нарастить достаточно толстую кожу, чтобы стрелы лжи и злословия его не ранили.
С сыном после того утра, когда он предложил вылечить Иорвета от его неведомой хвори, Роше больше не виделся, но думать о нем не переставал. Его чувства к Виктору, конечно, имели очень мало общего с теми, что он испытывал к Иану. Эльфа он воспитывал с младенчества и до недавних пор знал все о его маленьких победах и поражениях — сам учил его ходить и говорить, видел, как из крикливого малыша Иан превращался сперва в юркого любопытного мальчика, потом — в талантливого смышленого юношу и наконец — в мужчину, о котором, к своему сожалению, Вернон знал не так уж много. Он ухаживал за Ианом, когда тот болел, разделял его детские трагедии и радовался вместе с ним, когда эльф покорял очередную жизненную вершину. Иан, пусть и не родной Роше по крови, был его сыном всю свою жизнь, и, даже находясь вдали от него, Вернон знал, что, стоило Иану позвать, он непременно пришел бы ему на помощь.
Виктор же сделал все свои открытия без его участия — кто-то другой вводил его в жизнь и объяснял, что хорошо, а что плохо, учил его читать и разбираться в сложных вещах и простых истинах, кто-то другой наблюдал и присматривал за ним, и к кому-то другому Виктор обращался за поддержкой. Вернону сложно было представить, каким сын был младенцем или мальчиком — любил ли он засыпать у кого-то на руках и легко ли давались ему науки, выбрал ли свой жизненный путь он самостоятельно или по чьей-то указке. И грустить о потерянном времени было глупо — Роше твердо знал, что судьба сделала выбор за него, и, узнай он о Викторе, когда тот был совсем маленьким или вовсе еще не родился, Иорвета и Иана в его жизни могло и не случиться. И Вернон был этой судьбе благодарен за то, что она не заставила его выбирать. Но в успевшем возмужать и поумнеть, самостоятельном и порядочном юноше сейчас было множество тайн, которые Роше, возможно, хотел бы раскрыть, познакомиться с ним поближе, хотя бы только ради того, чтобы знать, что Виктор думал и чувствовал в разных ситуациях. Что его печалило или злило, что радовало и придавало сил. С Ианом Вернон освоил эту науку, может, и не до конца, но даже в своем нынешнем состоянии души юный эльф не был для него неразрешимой загадкой — он мог пойти войной на весь мир, но Роше был готов стать его верным оруженосцем в этой борьбе, как и раньше. Виктору же его поддержка могла оказаться совершенно не нужна. Особенно теперь, когда ему предстояло надеть корону и править самым крупным свободным королевством Севера.
В доме пахло сыростью. После отъезда Иорвета, Роше почти здесь не ночевал — он оставался во дворце или, если служба уводила его прочь из Вызимы, останавливался в корчмах и на постоялых дворах, и самому себе сложно было признаться, что главным врагом человека вдруг стало тягучее нудное одиночество. Раз явившись в его простое жилище, которое раньше было лишь стенами и крышей над головой, Иорвет внес сумятицу в размеренный ритм жизни Роше в столице. Его касание, казалось, было губительно магическим — как у легендарного короля, все вокруг себя обращавшего в золото, и спать в постели, которая все еще пахла эльфом, сидеть за столом, раскинувшись на котором, Иорвет игриво манил его к себе, даже проходить мимо изгнанного в коридор портрета супруга и встречаться с его нежным взглядом, было теперь для Вернона почти невыносимо. Все было не так, хотя вещи остались на своих местах, и в собственном доме без Иорвета Роше чувствовал себя чужаком даже больше, чем в университетских жилых комнатах или в Вызимском дворце.
Сырые дрова разгорались плохо, дымили, и Вернон уже начал подумывать, чтобы бросить это бессмысленное занятие и отправиться спать без ужина — не так уж он был и голоден. В доме стоял промозглый холод, но Роше было не привыкать спать даже на голой земле посреди темного враждебного леса — нужно было только поплотнее завернуться в одеяло и не раздеваться на ночь. И в миг, когда он готов был уже окончательно сдаться, раздался несмелый стук в дверь.
Отряхнув руки от копоти, Вернон поднялся и неторопливо направился в прихожую — должно быть, прибыл гонец от Анаис, чтобы уточнить время завтрашнего отправления. Роше надеялся, что молодая королева выразит желание отбыть до рассвета, чтобы поскорее добраться до Третогора — это могло избавить его от необходимости ложиться спать вовсе.
Стук повторился — уже настойчивей. Гонцы королевы такого нетерпения себе никогда не позволяли, и неведомый гость, казалось, боялся, что никого не застал дома — или что хозяин не желал ему открывать.
— Иду! — крикнул Роше, чтобы немного успокоить посетителя, и ускорил шаг. Иорвет с портрета, ему почудилось, взглянул на него немного ехидно.
На пороге, в луже натекшей с одежды воды, стоял Иан. Черная бархатная куртка отяжелела и прилипла к плечам, длинные волосы, собранные в привычную свободную косу, потемнели от влаги, и непокорные пряди обрамляли бледное и невыразимо несчастное лицо юного эльфа. Он неловко переступал с ноги на ногу, как уличный попрошайка, постучавшийся в первую попавшуюся хату, чтобы попроситься на ночлег. И отчего-то жалкий вид сына внезапно развеселил Роше. Он очень отчетливо вспомнил вдруг, как много лет назад, когда Иана еще и на свете не было, точно таким же, промокшим и несчастным, неуверенным, что его пустят погреться у костра, Иорвет вернулся из леса после того, как они крепко повздорили.
— Ты что, шлялся под дождем? — без приветствия спросил Роше, пристально глядя на сына. Тот кивнул, обхватив себя руками за плечи.
— Мне не хотелось возвращаться во дворец, — ответил он чуть дрожащими от холода губами, — ни в один из них.
— Живо в дом, — скомандовал Роше, — околеешь.
Будто боясь, что человек передумает, Иан юркнул мимо него в прихожую. В его сапогах хлюпала вода, а на деревянном полу осталась цепочка мокрых следов — Роше мысленно укорил себя за то, что так и не смог разжечь очаг. Он последовал за сыном в кухню, и тот, сразу заметив следы проигранного сражения с влажными дровами, присел перед очагом на корточки, повел рукой, и оранжевые язычки почти мгновенно заплясали по темной коре. Огонь разгорался легко и охотно, а Иан, не глядя на родителя, продолжал сидеть перед ним, теперь зябко протягивая к очагу ладони.
