— Проще говоря, он осознал, что вызимские бордели лучше, чем местные, — хмыкнула Филиппа, и Виктор состроил многострадальное лицо — о страсти известного профессора к особого рода развлечениям было широко известно. Впрочем, моральный облик ученых, если это не мешало их основной деятельности и не затуманивало их блестящие мозги, Ректора не слишком волновал.

— Мы вновь получили заявку об организации в Университете факультета сравнительного богословия и теологии, — продолжал вещать Виктор.

— Ни за что, — отрезала Филиппа. Она знала, что скрывалось под этим громким словом «сравнительная», и иметь дела с очередной сектой фанатиков не собиралась. Следы сажи от деятельности Культа Вечного огня отмыть не удавалось до сих пор, — И знаешь что, — чародейка вдруг ощутила укол настоящей черной злобы, — узнай, кто именно шлет нам этим заявки, и отправь его в Третогор. Уверена, Ее величество будет рада с ним пообщаться.

Виктор кивнул и сделал быструю пометку.

— Лектора на курсе общей философии снова придется замещать, — со вздохом продолжал юноша, выждав приличествующую случаю паузу и чутко давая Филиппе побороть приступ гнева. Она внимательно посмотрела на ассистента.

— А что с этим Иорветом? — резко спросила чародейка, — если из-за него в Университете начнется эпидемия…

— Насколько я знаю, он не заразный, — возразил Виктор, — и, если верить профессору Шани, вскоре вернется в строй. Просто… не сегодня.

Филиппа терпеливо кивнула. За всеми этими простыми, ежедневными делами, от ровного услужливого тона молодого ассистента, под внимательным взглядом его умных карих глаз легко было забыть, зачем, собственно, она явилась в Университет. Чародейка посмотрела на помощника — тот, похоже, закончил делиться свежими известиями, и ждал теперь от нее дальнейших поручений.

— Боюсь, мой мальчик, — еще немного помедлив, заговорила Филиппа, — я принесла печальные известия.

Темные брови юноши сошлись над переносицей, но взгляд остался прямым и ясным. Его не так просто было напугать подобными фразами, и эта его черта очаровывала Филиппу.

— Барон Кимбольт отошел в мир иной сегодня на рассвете, — печально проговорила чародейка, хотя понятия не имела, отдал ли дряхлый барон концы с первыми лучами солнца или ближе к полудню. Но Филиппе показалось, так эта новость звучала внушительней.

О родственной связи между бароном и пригретым Дийкстрой мальчишкой Филиппа узнала далеко не сразу. И подозревать истину чародейка начала, лишь увидев отца Виктора, бывшего партнера Сиги по заговору, с разбойничьей повязкой на утраченном глазу. Семейное сходство было не слишком кричащим, но вполне очевидным. Хватило совсем немного усилий, чтобы найти догадке подтверждение, и для Филиппы впервые с момента смерти Адды забрезжил свет надежды. У почившей королевы, насколько магичка знала, на свете осталось совсем немного родственников — сводная сестра и двоюродный брат короля-отца, барон Раванен Кимбольт, в свое время претендовавший на Темерский трон по праву этого близкого родства. И когда правда выплыла наружу, наладить связь с престарелым бароном и познакомить его с Виктором было делом техники.

Филиппа приводила свой план в исполнение медленно и кропотливо. На одном из приемов в поместье Кимбольта, которые старый барон давал, чтобы разогнать тоску и одиночество последних лет жизни, чародейка появилась рука об руку с молодым ассистентом и представила его хозяину торжества, не выкладывая пока на стол все карты. Она позаботилась о том, чтобы Виктор время от времени отправлялся к старику с мелкими поручениями, был у него на виду и, пользуясь своим невольным природным обаянием, втерся к нему в доверие. Все шло удачно — Кимбольт, не имевший прямых потомков и смертельно уставший от назойливой дальней сомнительной родни, надеявшейся отхватить часть богатого наследства, был рад вниманию смышленого и учтивого юноши, и несколько раз простые визиты с весточками от Филиппы перерастали в долгие шахматные партии или пространные беседы о будущем Севера и Темерии — барон ненавидел Нильфгаард всей душой и мучился от безысходности и бессилия что-либо изменить. Знал бы он тогда, что, возможно, изменил все, один лишь раз не удержав хер в штанах. Это было восхитительно иронично, и Филиппа наслаждалась происходящим.

Она не рассказывала барону правды до самого последнего времени, когда старость и болезнь наконец не начали брать верх над крепким стариком. Около недели назад, явившись к его постели, Филиппа доверительно поведала Кимбольту, что умирал он вовсе не в одиночестве, и что Виктор приходился ему никем иным, как родным внуком. Чародейка знала, что под конец жизни, оглядываясь на прожитое, барон столкнулся со страшными угрызениями совести, и часто в бреду вспоминал обесчещенную и брошенную им женщину, коря себя за то, что так и не нашел ее вновь, чтобы исправить ошибки. О родившемся в результате той связи сыне Филиппа деликатно промолчала, но умирающий барон и не стал о нем спрашивать — ему было довольно знания, что рядом с ним все последние годы была его родная кровь, его внук, через которого можно было обрести искупление.

Искуплением были документы, подписанные бароном, в которых он признавал Виктора своим родственником, жаловал ему свою фамилию и безусловное право наследовать все свое имущество и титул. Поставив все на эту дряхлую клячу, Филиппа ни капли не прогадала.

Выслушав печальное известие, Виктор склонил голову и вздохнул — не слишком, впрочем, печально. Сам он относился к сварливому старику со здоровой долей презрения. Собственная некрасивая семейная история была парнишке неведома, но на каком-то интуитивном уровне он все равно, похоже, испытывал необъяснимую неприязнь к этому человеку.

— Он оставил завещание, — продолжала Филиппа, чувствуя, как в ней поднималось приятное волнение, схожее с тем, что испытываешь, впервые верно произнося сложное заклинание, — и по нему его поместье, счета и титул переходят тебе, мой мальчик.

Виктор вскинул голову и растерянно моргнул. Именно на такой эффект Филиппа в глубине души и надеялась — все же помощник был еще совсем мальчишкой, хоть и учился ничему не удивляться.

— Мне? — переспросил он, — но почему?

Филиппа мягко взяла его за руку, отвела в противоположный угол кабинета и усадила в глубокое кресло, сама устроилась напротив и некоторое время молчала, разглядывая удивленное свежее лицо. Стоило отучить Виктора смотреть такими жадными глазами до того, как план перейдет в завершающую фазу — будущим королям такое выражение совершенно не подходило.

— Я должна тебе признаться, — произнесла Филиппа после паузы и отвела взгляд — надеясь, что вышло не слишком театрально, — я не хотела ставить тебя в неловкое положение, и потому молчала. Виктор, барон Кимбольт узнал из надежных источников, что ты приходишься ему родным внуком, но, увы, у него не было шанса поговорить с тобой об этом…

Виктор сглотнул, сильнее сжав ее руку. О собственном происхождении мальчишка никогда не спрашивал. Он помнил свою мать — она была одной из продажных женщин, работавших под началом людей Сиги Ройвена, и умерла вскоре после последней Северной войны. Он помнил своих покровителей — сперва самого Сиги, который пригрел его еще в раннем детстве, а после его смерти отцами парнишки стала осиротевшая бандитская группировка. После того, как Новиград был взят армией Нильфгаарда, им пришлось уйти в глубокое подполье, но оттого Виктор учился всему только быстрее и проникся уличным братством крепче. Он знал, что всем, что имел сейчас, был обязан Филиппе, и был ей бесконечно благодарен и верен, но ни разу за все время, что чародейка знала его, Виктор не задавался вопросом, кем был его настоящий отец — должно быть, запретив себе об этом думать. Мальчишка был достаточно смышленым, чтобы понимать, откуда у уличных шлюх заводятся дети, и что ни одна из них с уверенностью не могла бы назвать имени того, чье семя выиграло эту гонку. Как Сиги удалось преуспеть в этом исследовании, Филиппа не знала, но совершенно не сомневалась в его исключительных способностях.