Чародейка, однако, быстро взяла себя в руки. За девять месяцев фактического отсутствия королевы на троне, она научилась править без нее и создавать у подданных впечатление, что их властительница все еще с ними. Это было сложным сочетанием иллюзий, морока и выступлений «от лица вашей доброй королевы», но Филиппа смогла удерживать власть — и тайну — в своих руках. Она прекрасно понимала, чем должна была обернуться новость о кончине Адды. Не оставившая прямых наследников, покойная королева бросила Реданию в руки немедленно взбунтовавшийся знати — началась бы жестокая борьба за власть, способная разрушить все, что Адда и Филиппа возводили последние годы. Или того хуже — на трон могла бы взойти единственная близкая родственница королевы — глупая маленькая Анаис. И тогда оставалось бы только распахнуть ворота пошире, чтобы вновь впустить в Третогор нильфгаардских оккупантов. Филиппа этого допустить не могла.
Шесть долгих лет она скрывала правду, и в последнее время эта конспирация начинала давать трещину за трещиной, необходимо было что-то предпринимать, и тогда чародейка решила оглядеться по сторонам и взглянуть на ситуацию шире, и возможное спасение пришло с неожиданной стороны.
Слишком занятая делами собственного королевства, Филиппа никогда не уделяла много внимания изучению генеалогических древ других династий Севера, а сделать это, как она сейчас понимала, нужно было гораздо раньше. Именно на ветвях одного из них и нашлось возможное чудесное спасение.
Филиппа глянула на перегонный куб — реакция прекратилась, и снадобье обрело нужный вид, став совершенно прозрачным, как невинная слеза. Ловким отточенным движением чародейка набрала зелье в стеклянную пипетку, еще раз рассмотрела его на свет. Консистенция была правильной, цвет — идеальным, но всякий раз, приступая к процедуре, Филиппа испытывала малодушный страх. Это средство, разработанное и проверенное ею самой, в неправильной пропорции могло выжечь ей глаза, а пройти через это во второй раз Филиппа боялась, пожалуй, больше всего на свете.
Она запрокинула голову, оттянула нижнее веко на правом глазу — шрамы от старой операции все еще ощущались крохотными подкожными бугорками, а магически выращенные глаза слишком быстро сохли и время от времени воспалялись — Филиппа так и не смогла до конца нормально восстановить собственные слезные протоки, и приходилось обходиться тем, что есть. С кончика пипетки сорвались три прозрачные капли, и голову чародейки — от глазницы до самого затылка — прошила горячая молния боли. Она быстро заморгала, разгоняя целебное снадобье по глазному яблоку, стараясь не застонать. На вторую половину процедуры сил требовалось несравнимо больше.
Наощупь положив опустевшую пипетку на стол, Филиппа опустилась в кресло и некоторое время сидела с закрытыми глазами, дожидаясь, пока резь и боль утихнут. Наконец, с трудом разлепив веки, чародейка поднялась на ноги и легким взмахом руки устранила последние неприглядные следы процедуры — мокрые следы от слез на щеках. Пора было отправляться в путь, раз уж сегодняшний день принес столько важных новостей — Филиппа всегда предпочитала решать дела быстро и без лишних сомнений.
Она ступила в раскрывшийся перед ней портал, и через мгновение оказалась в просторном кабинете. Виктор, молодой чародей и ее верный помощник, сидел за большим ректорским столом и прилежно делал какие-то пометки в большой книге. За работой он всегда был похож на старательного малограмотного мальчишку, пытавшегося без ошибок переписать сложное предложение в ученическую тетрадь. Когда за Филиппой закрылся портал, Виктор поднял голову и улыбнулся.
— Здравствуйте, господин Ректор, — сказал он в своей неизменно очаровательной шутливой манере. Привычка называть Филиппу именно так на публике и наедине очень его веселила. Мальчик — что с него взять?
Филиппа остановилась перед столом, и юный чародей поспешил подняться. Занимаясь восстановлением родной страны и ремонтом королевской репутации, магичка с самого начала решила, что не станет совершать фатальных ошибок Радовида. Бывший воспитанник, дорвавшись до власти, забыл главное — для любого государства главной ценностью были и оставались знания. А потому вместе с Аретузой был восстановлен и разграбленный псами Радовида Оксенфуртский университет. До войны его возглавлял один из бывших членов Капитула — не слишком умный и чересчур податливый и трусливый маг, которого тайно вывезли и обезглавили одним из первых после начала гонений. Власть же в обновленном Университете Филиппа не решилась доверить никому. Однако академическое сообщество, как выяснялось, было куда более закостенелым и узколобым, чем магическое и даже королевский двор. Мудрые ученые мужи ни за что не приняли бы на высоком ректорском посту женщину, еще и чародейку Ложи, и потому Филиппе пришлось буквально создать образ, окутанный тайной, а потому внушавший еще больше уважения. Никто никогда не видел Ректора в лицо, ходили споры о его истинном имени, и чародейка решила не вносить в эту интеллектуальную сумятицу лишних переменных. Голосом Ректора стал сперва один помощник, болтавший слишком много и в неверных компаниях, а потом — Виктор, на которого взор Филиппы обратился всего несколько лет назад.
В свое время мальчишку отыскал, конечно, Сиги. Сколько бы злобных слов ни хотелось Филиппе высказать ему в лицо, сколько бы раз она ни мечтала плюнуть на его могилу, в одном Дийкстре отказать было невозможно — он всегда знал, где и как добыть необходимые для его целей сведения. И цель, с которой он вытащил из какого-то притона запуганного шестилетнего мальчика на излете последней Северной войны, тогда была Филиппе непонятна. Гораздо позднее, покопавшись в истории происхождения мальчика, она поняла, в чем было дело, и не могла не восхититься прозорливости бывшего любовника. Сиги никогда не заключал договоров с теми, против кого не имел козыря в рукаве, никогда не вел дела с людьми, знавшими больше или хотя бы ровно столько же, сколько он сам. И маленький Виктор должен был стать его решающим аргументом, если бы опасная связь завела его не туда. Увы, Сиги не успел воспользоваться этой картой, и Филиппе, с высоты прошедших лет и произошедших событий, виделась в этом изящнейшая ирония.
То, зачем Сиги раскопал в свое время Виктора, Филиппу не интересовало. Человек, на которого Дийкстра собирался воздействовать, уже пятнадцать лет как сошел с политической сцены и не представлял интереса, и чародейка решила поначалу просто приберечь Виктора «про запас». Но, столкнувшись с собственной бедой, Филиппа быстро поняла, что стоило сделать на один шаг больше, чем сделал Сиги, и мальчик мог оказаться не просто разменной монетой в грязной сделке, а буквально спасителем родины — пусть и не только своей.
— Здравствуй, дитя, — улыбнулась Филиппа. По своему собственному убеждению, она считала, что ни из одного мужчины на поприще серьезной магии не могло выйти ничего полезного, и Виктор не был исключением. Она взялась за его обучение, когда вытащила мальчишку из уличной банды бывших «людей Сиги Ройвена», она дала ему работу и кров, но, как бы мальчик ни старался, как бы ни был ей благодарен, толку, как от чародея, от него добиться было невозможно. У парнишки были старательность и гибкий, нестандартный склад ума, но совершенно не было природных способностей. Его талантов, впрочем, вполне хватало на то, чтобы исполнять обязанности ассистента Ректора, а однажды даже — поучаствовать в короткой нелепой войне, развязанной неуемной Саскией. Узнав, что Виктор добровольно отправился на фронт, Филиппа сперва мысленно обругала его и его проклятую наследственность последними словами, а потом потратила много сил, чтобы сберечь и помочь ему. Мальчишка вернулся домой невредимым, и после этого чародейка решила, что пора начинать постепенно приводить свои планы, касательно него, в действие, пока он снова не ввязался в какую-нибудь сомнительную авантюру.
— Я получил письмо от профессора Шинце, — принялся, меж тем, отчитываться Виктор. Визиты Ректора в Университет были довольно редкими, но юный помощник всегда был готов предоставить полнейшие сведения о новостях и сплетнях, блуждавших в его стенах. — Он намерен задержаться в Темерии до конца семестра, если вы не возражаете. Вызимский Университет откроет свои двери к лету, и он увлекся научными контактами с нильфгаардской интеллектуальной элитой.
