На Совете, состоявшемся после похорон Адды, Ани поддержала мужа и даже выступила с речью, напомнив, какими последствиями чревато разжигание нового конфликта, и предложив вместо этого налаживать связи с будущим королем Редании вместо того, чтобы сразу объявлять его врагом Империи. И, помимо политических, у молодой королевы, конечно, были на то и личные причины.
Кейра сразу сказала, что королем будет Виктор — еще до того, как он сам об этом узнал, до того, как кто-то успел даже подумать над его кандидатурой. Советница хорошо разбиралась в большой политике, но вопросы родственных связей ее интересовали гораздо больше — и Виктор, по ее словам, был самым логичным — если не единственно возможным кандидатом на трон. Когда все прочие еще не успели сообразить, что такая фигура на поле вообще существует, Кейра уже с уверенностью заявляла, что мальчишка наденет корону — скорее рано, чем поздно. И, конечно, чародейка оказалась права.
Первым делом Виктор отказался от наследства Кимбольта и титула темерского барона. Правопреемником он назвал своего новообретенного отца, но Ани крепко сомневалась, что Роше примет подобный подарок судьбы. Впрочем, она и сама рассчитывала уговорить его согласиться — после стольких лет верного служения Родине и короне, отец, безусловно, заслужил не только несколько орденов и наград за мужество и стойкость, но и более ощутимых благ. Молодая королева собиралась напомнить ему, что стены и деньги — это всего лишь неодушевленные вещи, и дурной след почившего барона на всем этом — ерунда. Получив титул, официально войдя в число влиятельной темерской знати, Роше мог сделать для своей страны гораздо больше того, что уже делал — в мирное время, которое и Ани, и Гусик, намеревались поддерживать, его обычная деятельность была почти бесполезной. В лесах осталось исчезающе мало диверсантов и разбойников, а с их остатками вполне справлялись отряды гвардейцев и крестьянские дружины, сформированные по всей стране. Возвращаться в политику Роше отказывался, но титул барона позволял ему высказываться по любым вопросам и рассчитывать, что его голос будет услышан — или поселиться в замке и вовсе не вмешиваться ни во что, занимаясь благоустройством собственных немалых земель. Так или иначе, королева не планировала пока объявлять свои права на наследство, дожидаясь, пока отец сам примет это решение, переварив новую информацию и смирившись с судьбой.
Все эти вопросы, безусловно очень важные, однако, отходили для Ани на второй план в сравнении с тем, что на самом деле буквально перевернуло весь ее мир. Для прочих Виктор был лишь никому не известным выскочкой, будущей марионеткой в руках чародейки-советницы Адды, важным — или очередным — лицом в череде реданских королей. Его имя пообсуждали и забыли, чтобы вспомнить вновь в день коронации. Ани же последний десяток дней не могла выкинуть Виктора из головы — и дело было, конечно, не в его правах на престол.
Поначалу молодая королева еще надеялась, что ее внезапное увлечение пройдет, как легкая простуда — пара дней лихорадки, и от нее не останется ни следа. В день аудиенции, провожая его из дворца, Ани не позволила себе даже взять его за руку, лишний раз прикоснуться на глазах у стражи, и попрощались они скупо и чопорно. Виктор почти не смотрел на нее — может быть, смущаясь своего недавнего порыва в королевской спальне, может быть, стараясь уложить в голове новые сведения, и Ани, возвращаясь к своим, спровадив его, была твердо уверена — отныне между ними были возможны лишь формальные отношения подданного с его королевой. В самом крайнем случае, реши Виктор все же признать себя сыном Роше и принять этот факт, их ждали краткие семейные встречи и вежливые ничего не значащие разговоры. Виктор признался ей в любви, но Ани не сомневалась — он готов был взять свои слова назад, сделать вид, что ничего подобного вовсе не было, а она намеревалась принять эти правила игры. Какая любовь с тем, кого едва знаешь? Ну подумаешь, разок поцеловались — ну подумаешь, от поцелуя этого у Ани подогнулись колени, и все в ней впервые с тех пор, как исчезла Цири, пробуждалось и пело. Это были ее личные проблемы, и ставить их превыше своих обязанностей и королевского реноме она не собиралась.
Целых полтора дня Анаис была тверда в своем решении — до тех пор, пока их с Гусиком не пригласили на торжественную тризну по королеве Адде. Ани не слишком скорбела о сестре. Они были чужими людьми, в прошлом — даже врагами, и последние годы, когда Адда присылала ей подарки и приятные краткие письма, не могли искупить того, что в прошлом королева Редании выступала не просто соперницей младшей сестры и считала ее предательницей и «имперской подстилкой» — она готовила военное наступление и организовала покушение на Иана. Об этом Анаис никогда не забывала, даже принимая союзническую помощь.
Но похороны дорогой сестрицы были одним из тех протокольных событий, на котором молодая королева и ее супруг-Император должны были появляться вместе, чтобы поддерживать в союзниках уверенность, что в их паре все в полном порядке. И Ани, и Гусик с честью играли свои роли — за закрытыми дверьми они могли ссориться в пух и прах, отстаивать свои противоположные позиции, но на людях — держались за руки и встречали все внешние беды и праздники вместе, как единое целое. Ани любила Гусика, и он платил ей той же монетой, и ради друг друга они вполне могли выдержать и скучный дворцовый прием в Нильфгаарде, и пышные поминальные торжества в Третогоре.
Виктор тоже присутствовал на той тризне. Для него, как позже поняла Ани, это было своего рода смотринами — Филиппа Эйльхарт рассчитывала представить его тем, кто еще не знал или не запомнил его имени. Будущий наследник, одетый во все черное, держался сдержанно и отстраненно, едва отвечал на приветствия реданских аристократов — одним словом, вел себя в точности так, как должен был вести себя король на похоронах своей предшественницы. Когда очередь обмениваться приветствиями дошла до Императора и его супруги, Виктор взглянул прямо Ани в глаза, и, произнося приличествующие случаю слова, мельком улыбнулся ей, и у молодой королевы на мгновение потемнело в глазах. Она крепче сжала руку своего спутника, стараясь выкинуть из головы навязчивые воспоминания о том, как эти, чуть дрогнувшие в улыбке губы прижимались к ее губам, а руки, сейчас церемонно опущенные по швам, крепко обнимали ее за талию. Гусик, заметив неожиданную перемену в королеве, спросил даже, все ли с ней в порядке, и впервые в жизни Ани солгала ему, сказав, что просто грустит по Адде. Фергус едва ли ей поверил, но вида не подал — и Ани была ему благодарна за эту деликатность. Она была бы рада рассказать мужу все, как есть, но отчего-то молодой королеве вдруг стало страшно — что если она все же переоценила значение произошедшего между ней и Виктором? Что если и рассказывать-то было нечего?
Во время официальной части похорон, пока укутанное алым покровом тело Адды несли в королевский склеп, где бы она упокоилась рядом с ненавистным супругом, Ани то и дело ловила на себе взгляды Виктора. А позже, на поминальном обеде, он и вовсе почти не сводил с нее глаз. Извинившись, королева встала из-за стола и выскользнула из Застольного зала, чтобы в тишине и одиночестве, скрывшись от взглядов слуг и стражи на безлюдной террасе, выкурить одну из своих табачных палочек и успокоиться. Но в глубине души она надеялась, что Виктор выйдет за ней, хотя это было бы не просто вопиющим нарушением придворного этикета, а почти настоящей почвой для скандала. И Виктор, конечно, нашел ее.
Они обменялись несколькими короткими протокольными фразами. Он высказал свои соболезнования, она — полюбопытствовала, как обстоят дела с браконьерами в баронских землях. Забытая табачная палочка дотлела до пальцев, и Ани, вскрикнув от неожиданности, выронила ее на пол. Виктор, не думая о том, что за ним могли наблюдать чуть не сотни любопытных глаз, аккуратно взял ее за руку, поднес к губам и осторожно поцеловал крохотный след от ожога. И с этого момента Ани просто пропала.
