Вернон, конечно, всю дорогу молчал. На него за это невыносимо длинное утро свалилось больше всего новостей, и он, оглушенный, шагал рядом со своими спутниками и лишь скупо улыбался, когда Зяблик спрашивал его мнения о раскрашенной в черную и белую полоску деревянной лошадке или самой настоящей позолоченной пан-флейте. Иорвет не лез к нему ни с расспросами, ни с сочувствием, ни даже с пустыми легкими разговорами, давая человеку время переварить всю полученную информацию и уложить ее в голове — за один день Вернон встретился со слишком большим количеством собственных сыновей.

Эльф обратился к своему человеку лишь однажды — когда в очередной лавке со старинными безделушками обнаружил прекрасный деревянный стул с высокой резной спинкой — немного колченогий, но явно в прошлом обтертый задницами каких-то знатных особ в роскошных поместьях. Зяблик заметил его первым и немедленно взобрался на него, уселся, как на императорский трон, и продавец, недовольно глянув на мальчика, строго произнес, глядя прямо в глаза Иорвету:

— Это очень дорогая вещь. Придержите своего ребенка.

Иорвет гордо вскинул голову, смерил жалкого человека тяжелым взглядом и заявил, не успев взвесить своего решения:

— Мы его покупаем. Думаю, эта рухлядь, если ее починить, будет неплохо смотреться у нас дома, правда, Вернон?

Человек, до этого бездумно разглядывавший полки с пыльными старыми книгами, вздрогнул и посмотрел на Иорвета так, словно забыл, что гулял по городу не в гордом одиночестве, и на мгновение эльф даже пожалел о своей поспешности. Продавец мог заломить за стул очень высокую цену, а кошелек Вернона и так изрядно похудел за время их прогулки. Но человек вдруг широко улыбнулся, кивнул и перевел взгляд на купца.

— Сколько за стул? — спросил он придирчиво.

Продавец, как Иорвет и ожидал, ударился в россказни о том, какую невероятную ценность они намеревались приобрести, и в каких домах она стояла прежде, но человек его не слушал. Он отсыпал ровно столько оренов, сколько за него запросили, и вынес стул из лавки с таким видом, словно спасал принцессу из пожара и уже слышал восторженные крики толпы.

Тем вечером Иан, хоть и обещал, конечно, не явился — ничего другого Иорвет и не ждал. Он мог про себя оправдать сына, объяснив его отсутствие тем, что тот после долгой разлуки воссоединился с возлюбленным, и им необходимо было провести вместе немного времени — а еще, может быть, решить, в качестве кого Иан будет жить при Фергусе и Анаис. Но все эти объяснения не могли заставить угаснуть злость и обиду на сына, которые Иорвет испытывал, видя, как Вернон, отвлекаясь от ужина или игры с Зябликом, поглядывал на дверь, дожидаясь, когда в нее постучат.

Эльф хотел приняться за ремонт своего приобретения немедленно, но быстро сообразил, что не захватил с собой никаких инструментов — даже плохонького резака. В последние годы, с тех пор, как почти все его имущество сгорело на пожаре, он вовсе не брался за работу руками, враз потеряв к ней интерес. Набор инструментов, которые подарил ему на один из праздников Иан, сгинул в огне, а новые покупать не хотелось. Видя растерянность эльфа, Вернон пообещал, что завтра они непременно отправятся в город и купят все необходимое — он словно боялся, что Иорвет передумает и бросит свою затею, и стул останется стоять в углу, сломанный и никому не нужный. Но теперь, ходя по крохотным комнатам вернонова дома, эльф смотрел на их голые стены совершенно другим взглядом — он представлял, каким уютным можно сделать это убогое место, если немного постараться. Может быть, в прихожую у лестницы влез бы высокий книжный шкаф, на кухне явно не хватало полок и ящиков для цветов, а кровать в спальне совершенно никуда не годилась — чем такая солдатская лежанка, лучше уж было спать прямо на полу. Даже для собственного портрета Иорвет подобрал бы раму получше, а еще перевесил бы его куда-то, где собственный взгляд не следил бы за ним, пока он будет спать — или не только спать в новой постели вместе с Верноном. Картину написал Гусик, и Иорвет догадывался, что память юного Императора сделала моделью для этой картины вовсе не лицо старого эльфа, а томный взгляд он рисовал, основываясь на собственном опыте времени, проведенного с Ианом. От этого осознания портрет начинал казаться жутковатым, и Иорвет настоял, чтобы уже сейчас Вернон отнес его вниз и повесил в коридоре. Человек совсем не сопротивлялся этим переменам. Одного Иорвета в его спальне ему оказалось вполне достаточно.

Теперь, когда стало понятно, что цели своего путешествия они не достигнут — представление труппы Огненного Яссэ было отменено — Иорвет начал задумываться о том, сколько времени прилично удерживать Зяблика вдали от матери. По-хорошему, стоило отправиться в обратный путь уже на следующий день, но эльф поймал себя на мысли, что ему совершенно не хотелось так быстро уезжать из города, который прежде он так ненавидел — из дома, который так быстро стал называть «нашим», и от Вернона, конечно. Человек и так слишком задержался в Оксенфурте, и в свете новых событий, Анаис ни за что не согласилась бы вновь его отпустить, а Иорвет не стал бы настаивать. Девчонке нужна была поддержка того, кого она считала отцом. Но эльф решил, что спешить им было пока некуда — Зяблик, слишком захваченный новыми приключениями и впечатлениями, тоже явно не стремился домой, и можно было дождаться, пока он затоскует по маме и запросится обратно.

На следующий день Вернон, как и обещал, раздобыл для Иорвета нужные инструменты — и даже немного столярного лака, и эльф с удовольствием принялся за дело. Пока его человек снова гулял где-то с Зябликом, рвущимся из клетки на волю, Иорвет починил расшатанную ножку, аккуратно ошкурил его, подправил резьбу на спинке, покрыл свежим лаком, и к возвращению Вернона и Зяблика, старый стул совершенно преобразился.

— Он теперь выглядит, как беглая графиня среди мужичья, — заметил Вернон, окинув взглядом кухню, посреди которой красовалась иорветова гордость, и эльф снисходительно рассмеялся.

— Возможно, теперь придется выбросить всю твою мебель, — ответил он, и по лицу человека было совершенно понятно, что он был готов заняться этим хоть сейчас.

К закату Иан снова не явился. Зяблик, почти бросивший свои капризы, должно быть, уяснивший, что на Вернона они совершенно не действовали, покорно отправился спать, а Иорвет, ожидавший еще одного вечера, полного тоскливых взглядов человека на запертую дверь, предложил проверить, прочный ли стул им достался.

Отремонтированная ножка с честью выдержала испытание, и, устроившись на коленях человека, все еще тяжело дышавшего после испытания боем, Иорвет наконец отважился с ним заговорить.

— Едва ли этот стул видал задницу лучше, чем твоя, любовь моя, — решил он зайти издалека, оставил на шее Вернона несколько легких поцелуев, и тот, рассеянно гладя его по спине, тихо рассмеялся.

— Ты такой романтик, — сообщил он, подставляя под поцелуи лицо. Иорвета такими уловками было отвлечь не так-то просто, хотя на то, чтобы утолить остатки жажды близости ушло еще несколько долгих минут. Вернон целовал его с такой жадностью, словно с момента их последней встречи прошли целые годы, и когда ситуация начала становиться все более напряженной, эльф наконец отстранился от него и посмотрел человеку в глаза.

— Не дело, что нам приходится заниматься этим на столах и стульях, — заметил Вернон, пока руки его по-хозяйски сжимали ягодицы Иорвета, и тот, почти потерявший всякое желание разговаривать, негромко усмехнулся.

— Твой дом, конечно, не баронский замок, где мы могли бы осквернить каждую пригодную для этого поверхность, как в старые добрые времена, — ответил он, — но ведь ты сам отказался от наследства своего папаши.

Вернон, которого фраза эта явно застала врасплох, нахмурился и опустил руки. Иорвет сразу понял, что, зайдя с козырей, похоже, позорно проиграл партию, но отступать было некуда.

— Не нужен мне никакой замок, — произнес человек, аккуратно ссадил эльфа со своих коленей, прошелся по кухне как был, голышом, зачерпнул ковшом воды из деревянной бочки у очага и сделал несколько долгих глотков, словно надеялся за эту паузу получше подобрать слова. Иорвет уселся за стол и терпеливо ждал, пока он закончит. — От моего папаши, даже если все, что рассказал Талер, правда, мне не нужно ничего — ни наследства, ни имени, ни денег. Я, как и Ани, предпочел бы, чтобы все это отошло в королевскую казну. Но раз вышло иначе — так тому и быть.