— Ерунда, — отмахнулся Геральт — и тут же одернул себя. Страждущему гению ни в коем случае нельзя было так прямо заявлять, что его переживания — чушь, и засуха чувств иногда случается у каждого, — Тебе не я нужен, а какая-нибудь развратная графиня, — примирительно заметил ведьмак, — которой ты захотел бы читать сонеты под балконом. Желательно с ревнивым мужем-графом, чтобы потом добавлять в эти сонеты ноты драматического героизма или сатиры.

— Еще бы ты что-то понимал — хоть в любви, хоть в поэзии, — Лютик приподнялся на локтях и мрачно глянул на него, потянулся к бутылке и сделал несколько долгих глотков, потом снова улегся на спину, сложив ладони под головой, — к тому же, иногда мне кажется, что у меня не только неискушенной публики больше не осталось, но и не опороченных графинь. Или я просто разучился искать.

Геральт не смог сдержать беззлобной усмешки.

— Если тебе наскучили графини и новиградские куртизанки, отправляйся в Нильфгаард, — посоветовал он, — попробуй южной кухни, так сказать. А если тебе не хватает остроты и риска, решись соблазнить кого-нибудь важного, чтобы по-настоящему рискнуть головой.

Лютик, неожиданно заинтересованный этой нелепой и не самой умной шуткой, сел и пристально посмотрел на спутника.

— Я слыхал, — заявил он, — что прекрасная Рия вар Эмрейс теперь так занята торговыми делами, что почти забыла о старых-добрых нильфгаардских семейных ценностях — я видел ее корабль в Новиградском порту. Она приезжала на собрание Торговых Гильдий — и едва ли в компании всего своего выводка.

— Эк ты скакнул от ревнивых графьев к ревнивым императорам, — фыркнул Геральт, тревожно покосившись на друга. Тот был, конечно, известным болтуном, но в его ветреную голову идея соблазнить бывшую Императрицу могла постучаться вполне серьезно, — даже не стану напоминать тебе, что она замужем, у нее четверо детей, один из которых — наш добрый друг Гусик.

— И не напоминай, — улыбнулся в небо Лютик — слишком мечтательно, чтобы можно было решить, что он все еще шутил, — но за невинные признания и ухаживания еще никого не казнили.

— Тебя трижды чуть не казнили, — скупо напомнил Геральт, — именно за это.

— Что такое жизнь, если в ней нет риска! — заявил Лютик патетично, — и лучшие гибнут за любовь.

— А остальные — по собственной глупости, — буркнул Геральт.

Разговор тот плавно перетек в иное русло, но, пробираясь через горные перевалы, Лютик то и дело упорно продолжал возвращаться к этой неудобной теме, на одной из вынужденных стоянок даже вытащил свою лютню и, лениво поигрывая на струнах, шепотом пропел несколько куплетов о «морской зелени глаз» и «выросшем под Черным Солнцем золотом цветке». Геральт хранил свои замечания при себе, решив, что, открой он рот, мог сделать только хуже.

Снег усиливался, и ведьмак припустил лошадь быстрее — они уже выбрались на широкую каменистую тропу, ведущую к острогам гор, но до выхода в долину оставалось еще несколько миль. Лютик, ехавший позади, след в след, тоже пришпорил коня — его однообразие путешествия уже успело порядком утомить. Водка закончилась на последнем привале, и бард был очень близок к тому, чтобы превратиться в капризного ребенка, каждые полмили спрашивавшего «Долго еще?», и Геральт надеялся добраться до человеческих поселений раньше, чем испытал бы серьезное желание сбросить друга с ближайшей кручи.

Сперва сквозь снежную завесу до них долетели свист, бормотание и шелест крыльев, а потом горный воздух расколол пронзительный визг, который немедленно подхватили еще несколько вторящих ему голосов. Плотва нервно зафыркала, споткнулась на камне, и Геральту с трудом удалось успокоить ее.

— Это еще что такое? — спросил Лютик, подъезжая ближе, пытаясь одновременно натянуть капюшон поглубже и прислушаться к странным звукам.

— Гарпии, — мрачно ответил Геральт. Меч был надежно прикреплен к седлу, и с самого Марибора ведьмак ни разу им не воспользовался, но теперь потянулся к рукояти, проверил, легко ли выходит из ножен клинок, потом пробежал пальцами по оперениям арбалетных болтов в походном чехле. — Похоже, ссорятся из-за добычи. Поехали. Сейчас плохая видимость, может быть, удастся проскользнуть незаметно.

В поднимающейся метели сражаться с летающими чудовищами было совершенно не с руки — кроме того, ни спутнику, ни лошадям негде было спрятаться на неширокой тропе между отвесных горных склонов. Геральт пригнулся к шее Плотвы, шепнул ей шевелиться быстрее, и лошадь послушно перешла на рысь, хотя ноздри ее по-прежнему нервно трепетали. Она чуяла близость угрозы, и ведьмак опасался, что и гарпии готовы были вот-вот почуять их.

Избежать столкновения, конечно, не получилось — не могло же им везти на протяжении всего пути, в самом деле. Крылатая тварь вылетела из дрожащего марева снега с оглушительным воплем, метя длинными когтями на нижних лапах прямо в глаза лошади. Геральту хватило доли мгновения, чтобы выхватить меч и принять чудовище на сверкнувший клинок, распоров гарпии брюхо. Теперь, когда кристальный воздух пропитался запахом первой пролитой крови, о том, чтобы спрятаться, не могло быть и речи. Конь под Лютиком испуганно заржал, поднялся на дыбы, и бард, не успев перехватить поводья крепче, полетел на землю, перекувырнувшись через широкий круп.

Геральт выругался, спрыгнул с седла и поспешил зарядить болт в тяжелый солдатский самострел — как раз вовремя, чтобы снять в полете вторую тварь, рухнувшую сверху, как коршун на добычу. Новой атаки после этого не последовало, но ведьмак слышал, что оставшиеся в живых гарпии, поняв, что с наскока добычу взять не получится, притаились, должно быть, уцепились за каменистые склоны, собираясь подманить противников и застать их врасплох. Должно быть, нечасто в этих краях встречались те, кто мог дать им серьезный отпор — Геральт давно не встречался с чудовищами, так беззаботно подбиравшимися близко к случайным путникам. Махакамские горняки зимой редко поднимались из шахт, и гарпиям, должно быть, приходилось охотиться в предгорьях.

Поняв, что наступило временное затишье, но держа оружие наготове, Геральт поспешил к Лютику. Тот, кряхтя и ругаясь, уже поднимался на ноги, потирая ушибленное место. На незаданный вопрос ведьмака он лишь отмахнулся, а потом указал рукой куда-то вверх и выкрикнул «Сзади!»

Ведьмак развернулся в стремительном полувольте — клинок ранил крыло несущейся к нему сквозь снег твари — гарпия, завизжав, рухнула на тропу, забарахталась, как подстреленный голубь, но Геральт всадил меч ей в горло до того, как тварь успела подняться. Кони, привычные к подобным схваткам, ржали, топтались, но убегать не собирались. Конь Лютика — потомок и тезка славного Пегаса, прошедшего с бардом множество дорог — словно извиняясь за непрошеный приступ паники, теперь тыкался мордой в плечо своего всадника, и тот снисходительно погладил его по лбу.

— Ничего, дружище, — шепнул Лютик, и не будь его чувства так обострены сейчас, Геральт его слов бы не расслышал, — у всех бывают дурные дни.

Дурной день, выпавший на их долю, однако, продолжался. Не успели путники оставить за спиной тела поверженных чудовищ и двинуться дальше, как на них снова напали — теперь с двух сторон. Гарпии, умные сволочи, умели загонять и преследовать добычу, и Геральт понимал, что, выбери он одну цель для ответной атаки, вторая немедленно бросилась бы на его спутника. Он выпустил очередной болт почти наугад, не глядя, пока все его внимание было занято гарпией, мазнувшей когтями шею Плотвы. Раненная на лету тварь приземлилась на лапы, угрожающе зашипела, но Пегас вдруг снова встал на дыбы и огрел ее передними копытами, сбивая на землю. То чудовище, что нападало на Геральта, оказалось проворней и крупнее — видимо, это был вожак стаи. Гарпия увернулась от первого удара меча, скользнула мимо клинка, распорола когтями рукав куртки ведьмака, вырывая кусок плоти. Геральт не дал себя отвлечь, от отступил на полшага, чуть присел и ударил прямо вверх, вонзая клинок прямо в широкую грудь твари. Через мгновение все было кончено. Сбросив бездыханное тело с меча, ведьмак быстро прикончил прибитую копытами гарпию, отрубив ей голову, а потом наконец, тяжело дыша, прислонился плечом к крупу Плотвы.