То, как Виктор запомнил Вызиму, было совсем не похоже на то, что он увидел, проехавшись по улицам столицы. Конечно, покидая оккупированный город вместе с матерью, он был еще слишком мал для взвешенного мнения, да и, живя здесь, они совсем не бедствовали. Матушка была хорошей мастерицей, за ее услуги щедро платили, Виктор никогда не голодал и не задавался вопросом, откуда что берется. Дом их стоял в небогатом районе, но и не в трущобах. Но даже в сравнении с нежными детскими воспоминаниями, Вызима разительно изменилась с тех пор. Дома стали выше, чище и как-то даже величественней. Деревянных зданий почти не осталось — видимо, королева опасалась пожаров, и не жалела денег на перестройку. На улицах было чисто — и сложно было представить, что по ночам столица превращалась в опасную городскую чащу, в которую в прежние времена опасались выходить даже жители богатых районов вокруг дворца. И чем ближе к королевской резиденции подъезжал Виктор, тем больше истончалась его уверенность в себе — бросать в лицо той, кто сделал Вызиму такой, какой она была сейчас, свои патриотические заявления честного реданца, казалось все более неприличным и глупым. Может быть, следовало просто поклониться королеве, присягнуть ей в верности, убраться восвояси и заняться истреблением браконьеров на собственных землях, как взрослый разумный барон?
Заметив на площади перед дворцом сразу три знакомых лица, Виктор воспрял духом. Профессор Иорвет и Вернон Роше с двух сторон держали за руки маленького Юлиана, любимца всего Университета, и, какой бы неожиданной ни была эта встреча, молодой барон с радостью ринулся к ним, как к спасительному сухому островку посреди бескрайних болот. Профессор, конечно, встретил его недовольным тяжелым взглядом. Виктор не знал, чем заслужил вечное раздражение с его стороны, но догадывался, что эльф просто следовал сложившейся в Университете традиции — если не можешь бросить свое недовольство в лицо Ректору, убивай гонца, а уж его восставший труп донесет твое мнение до руководства. И Иорвету совсем необязательно было знать, что, едва завидев его имя в списке претендентов на должность на факультете философии, Филиппа сделала такое лицо, с каким рассуждала обычно только о заведшихся в подвале Третогорского дворца крысах. Должно быть, госпожу Ректора и будущего преподавателя связывала какая-то общая неприятная история, и, не разбираясь в ней, Виктор тогда напомнил чародейке, что политика Редании и репутация Университета только выиграли бы от расового разнообразия в преподавательском составе. Филиппа, для которой общее благо всегда было важнее личных неприязней, согласилась, дав возможность Иорвету ненавидеть Виктора от души и на законных основаниях.
Сегодня, однако, эльфский профессор ограничился лишь мимолетным надменным взглядом, а спутники его и вовсе приветствовали Виктора, как родного. Он легко и с радостью ухватился за предложение своего бывшего командира составить им компанию. Вернон Роше, в отличие от супруга (а статус их отношений для Виктора, в отличие от университетских сплетников, был вполне очевиден), всегда был с ассистентом Ректора приветлив и учтив, лишь подтверждая догадку, что вне официальных связей пресловутое обаяние Виктора имело хоть какой-то вес. Они не переступали границ приятного, ни к чему не обязывающего знакомства, но в памяти молодого чародея еще очень свежи были воспоминания о прошедшей войне. Он чувствовал, что рассказывать Вернону Роше о своем восхищении, было бы лишней фамильярностью. Бывший командир создавал о себе впечатление человека, неподвластного лести, и оценивающего самого себя не по прошлым заслугам, а по тому, как проживал каждый новый день. И потому Виктор ограничивался лишь тем, что держался с бывшим командиром чуть более приветливо, чем с другими. И только одно в надежном, как Третогорские стены, образе командира сейчас взволновало Виктора — то, как с его уст легко и непринужденно сорвалось знакомое имя, которое в последние дни молодой барон шептал по ночам в надежде, что его обладательница явится ему во сне. До сих пор ему не приходило в голову, что королеву Анаис, вероятно, звали так же, как его таинственную возлюбленную — имя было прекрасным, но совсем не редким. Может быть, его Ани даже назвали в честь правительницы… Хотя едва ли — отважная охотница была почти одного возраста с королевой, и, вероятно, в год их рождения это имя было просто очень популярным. С чего иначе королю Фольтесту называть так свою младшую дочь?
К главным воротам дворца подходили все вместе. Маленький Юлиан, свет и радость всего Университета, гордость родителей и глоток свежего воздуха в душной академической среде, вышагивал рядом со спутниками, как наследный принц, чьего визита все при дворе ждали с нетерпением, и Виктор решил последовать его примеру. Он расправил плечи, поднял подбородок, но, перехватив немного насмешливый взгляд профессора Иорвета, одернул себя и пошел нормально, не нагоняя на себя лишнего пафоса. Тем более, что с юным Зябликом соревноваться все равно было бесполезно.
Стража у ворот приветствовала Вернона Роше, по спутникам же его едва скользнула взглядами — по их мнению, должно быть, барон Кимбольт должен был являться пред очи королевы в сопровождении гвардейцев и фанфар, а никак не в старом кунтуше и на старой кляче. Маленький Юлиан с любопытством посмотрел на вытянувшихся стражников, удовлетворенно кивнул — его ожидания, видимо, были вполне оправданы такой встречей, и их почтение он записал на свой счет. Им сообщили, что королева ждет в Тронном зале, и Роше заметно нахмурился.
— Похоже, ты важная шишка, сынок, — обратился он к Виктору с шутливым уважением в голосе, — до сих пор Анаис принимала гостей в Тронном зале, только если ей нужны были от них новые серьезные инвестиции. Ты, значит, унаследовал большое состояние?
— Не то чтобы, — пожал плечами Виктор. Это заявление сбило с него остатки спеси — для него, похоже, было сделано какое-то многозначительное исключение, мотивов которого не понял даже бывший регент, называвший королеву милым прозвищем.
У дверей Тронного зала их остановили. Гвардейцы, одетые куда более торжественно, чем их товарищи у ворот, отдали честь командиру, и один из них, явно тушуясь, заявил:
— Прошу прощения, капитан, но королева ожидает визита барона Кимбольта. Вас просили обождать.
Юлиан, уже привыкший к роли почетного гостя, заметно скуксился и уныло взглянул на спутника — от такого разочарования в чужих глазах любой на его месте вполне мог бы разувериться в жизни и отправиться бросаться с городской стены. Но Виктор решил спасти положение, благо на этот раз он и впрямь оказался хозяином положения.
— Барон Кимбольт — это я, — заявил он, выступая вперед, — а это — мое сопровождение.
Профессор Иорвет за его спиной громко фыркнул, но возражать не стал. Юлиан же, предавая своих прежних спутников, ухватился за руку Виктора, найдя в нем новый пропуск в высшее общество. Гвардеец окинул возможного самозванца скептическим взглядом, немного помедлил, но потом кивнул, и двери Тронного зала перед ними распахнулись.
Первым, кого узнал Виктор, оказался ведьмак Ламберт. Он, облаченный в простую черную куртку и на этот раз вооруженный двумя мечами, стоял за троном королевы, не позаботившись о том, чтобы церемонно выпрямиться и принять подобающий торжественному случаю вид. Заприметив Виктора, он подмигнул ему, и сердце молодого барона пропустило удар.
Не любящая официоз добрая королева Ани сидела на троне — с головой, увенчанной золотой короной с лилиями, облаченная в серебряный доспех поверх легкого голубого платья, она почти не походила на ту смелую охотницу, что точной рукой послала стрелу в оленя на его землях. Взгляд ее прекрасных голубых глаз, когда она обратила их на Виктора, остался бесстрастным. Ну что ж — промелькнуло в голове у барона — полюбить, так королеву, проиграть, так миллион, как говорили реданские гусары. В глубине души он понял, что ответ на его загадку всегда лежал на поверхности. Королева охотилась в его землях, ничуть не смущаясь границ территории. Королева рассуждала о свободе Темерии, не желая слушать его возражений. Королеву он победил в драке и назвал имперской подстилкой. Теперь новоиспеченному барону Кимбольту оставалось только броситься на собственный меч — если бы он у него был.
