— Я — человек широких взглядов и души, — ответил он, — и мои деяния никогда не ограничивались чем-то одним. К тому же, — бард чуть прищурился, тепло улыбнулся спутнику, и Геральт не смог сдержать ответной скупой улыбки, — где бы ты был без меня? Забота о друге всегда была моей главной жизненной целью, а ты и твои унылые рассуждения о старости и никчемности явно нуждаетесь в том, чтобы кто-то напомнил, что мы живы, пока не померли.

— «Никчемный»? — переспросил Геральт, — ты именно этим словом хотел меня назвать?

— Нет, к слову «никчемный» существует слишком мало приличных рифм, — ответил Лютик, готовый, казалось, весело подмигнуть, но сохранявший шутливо-надменное выражение лица.

— Отчего же, — решил не уступать Геральт. — «сплоченный», «ученый», «хер дроченый»…

— Утонченно! — подхватил Лютик и снова рассмеялся, — может, нам ролями поменяться, я буду убивать экимм, а ты — воспевать мои подвиги? Новые времена требуют новых певцов этих времен. Сильным вокалом и искусной игрой больше никого не удивишь, изящные словеса тоже не в чести, но что может быть современней бывшего ведьмака, распевающего похабные песни о самом себе?

Геральт хотел ему ответить, но неожиданно со стороны полей до его слуха долетел далекий отчаянный крик — не человеческий, но невидимое существо явно страдало от страшной боли. Ведьмак потянул повод, и Плотва покорно встала, переступила с ноги на ногу. Лютик, до того не собиравшийся бросать свою тираду, разом замолчал и насторожился.

— В чем дело? — спросил он шепотом. Бард тоже придержал своего коня, но тот беспокойно загарцевал под ним. Геральт махнул рукой, веля спутнику замолчать, и прислушался внимательней. Отчаянный, полный боли крик повторился, и теперь, похоже, даже Лютик его услышал. Он крепче вцепился в поводья и нахмурился.

— Кого-то едят, — сам ответил он на собственный вопрос.

— Будь здесь, — бросил ведьмак и спешился. Плотва нервно тряхнула головой.

По оледеневшему полю Геральт двигался быстро, но стараясь не производить шума, избегая снежных участков. Новый крик раздался ближе — на этот раз, тише — пользуясь определением Лютика, кого-то уже почти доели, и ведьмак ускорил шаги.

Кровавая сцена развернулась за небольшим земляным пригорком — когда Геральт осторожно вывернул из-за него, два крупных существа уже заканчивали свое пиршество. Они с двух сторон облепили тело павшего дикого коня, и животное в последних отчаянных попытках вырваться, слабо сучило ногами, силясь встать и скинуть с себя кровожадных тварей. Очень медленно, чтобы не привлечь внимание тварей раньше времени, ведьмак вытащил из ножен серебряный меч. Экиммы — взрослые, матерые особи, были слишком увлечены трапезой, чтобы сразу его заметить. Одна из них подняла на Геральта большую клочковатую голову, распахнула клыкастую пасть и хищно зашипела. Геральт бросился вперед с места — его движения были отточены до автоматизма, ему хватило одного взмаха мечом, чтобы обезглавить того вампира, что заметил его. Второго он пронзил со спины, вогнав серебряное лезвие ровно между острых выступающих шипами лопаток. Экимма забилась, заклокотала, стараясь соскочить с клинка, но ведьмак был быстрее. Он дернул меч на себя, занес его резко, с высоким замахом, и разрубил тварь надвое от плеча к бедру, заливая землю вокруг дымящейся черной жижей из ее жил. Сражение получилось коротким, Геральт убрал меч в ножны и носком сапога раскидал останки экимм по сторонам.

Конь был еще жив. Он бешено вращал глазами, открывал рот, покрытый кровавой пеной, борясь за каждый тяжелый вздох, и снова попытался подняться. Густая серая грива слиплась от крови, которая короткими толчками вырывалась из двух ужасных ран, животное застонало — почти по-человечески. Геральт вздохнул и присел рядом с ним на корточки, быстро сложил знак, и конь затих. Взгляд мутнеющих карих глаз остановился и затуманился. Ведьмак вытащил из голенища сапога длинный охотничий нож и оборвал страдания животного одним точным ударом, перерезав артерию.

— Еще экиммы? — от неожиданности Геральт едва не подпрыгнул, снова ухватившись за рукоять меча. Лютик стоял на вершине пригорка, смотрел на развернувшуюся драму, пряча руки под плащом.

— Какого хера? — ведьмак развернулся к нему, ухватив с земли ком снега и вытирая им руки, — я велел тебе оставаться с лошадьми.

— Да куда они денутся, — отмахнулся Лютик. Осторожно, видимо, чтобы не испачкать сапог, он спустился к растерзанной туше и поверженным чудищам, с любопытством заглянул в раскрытую клыкастую пасть, казалось, даже жадно вдохнул запах крови. — Но ведь это странно, да? Это уже три экиммы практически в одном месте. Может быть, у них тут рядом гнездо? Или как они там живут? Коммунами?

— Надо сжечь тела, — Геральт снова глянул на убитых тварей. Если разобраться, Лютик был прав. Для местности, где люди настолько не боялись тварей, что не нуждались в услугах ведьмака, который сам появился на их пороге, чудовищ в округе водилось слишком уж много.

Дальше ехали почти молча. Лютик зябко кутался в свой плащ и время от времени оглядывался, будто боялся, что товарищи тех чудовищ, что убил Геральт, начнут их преследовать. Ведьмак, не глядя на спутника, размышлял. Случись все это несколькими годами раньше, он, пожалуй, ничуть бы не удивился. Экиммы редко охотились в одиночку, чаще сбиваясь в небольшие стаи, они не боялись подходить близко к человеческому жилью, и жертв их невозможно было ни с чем перепутать. Но люди из деревни, откуда они недавно уехали, казалось, ничего не слышали о нападениях этих хищников, или по какой-то причине не захотели об этом говорить. Сложно было поверить, что ими двигала скупость и нежелание платить заезжему специалисту.

Поля вокруг дороги быстро кончились, и начался редкий светлый подлесок. Молодые тонкие осины вытесняли своих старых умирающих собратьев, и между их тонких светлых стволов тут и там еще собирался грязный талый снег. Солнце поднялось выше, но не могло разогнать сероватую дымку облаков. Кое-где между ветвей заводили несмелые трели первые птицы, а запах дыма и земли вытеснил легкий пряный аромат пробуждающегося леса. Большак не вел через чащу напрямик, огибая его по большой дуге, и Геральт решил свернуть с главной дороги на довольно приметную, но мало хоженую тропу, где две лошади могли ступать лишь друг за другом, а не рядом. Лютик следовал за ним теперь, немного отставая, должно быть, погруженный в собственные мысли. Окружающая звонкая тишина отчего-то начинала болезненно давить на уши, а в голове от бесплодных размышлений становилось тесно. Геральт обернулся к спутнику, почти готовый попросить его что-нибудь спеть, лишь бы побороть навалившуюся на него вдруг странную необъяснимую тревогу. Путь им предстоял неблизкий, и думать о странном поведении местных экимм становилось невыносимо. Ведьмак перехватил взгляд барда, и к своему удивлению прочел в нем ту же смутную тревогу, что испытывал сам. Для тех, кто повидал на своем веку столько, сколько они, подобное единение было более тяжелым и странным, чем все произошедшее.

— Надо выпить, — заявил вдруг Лютик, и Геральт, всей душой согласный с ним, ехидно откликнулся:

— Сейчас нет еще и полудня.

— Для туссентского винодела ты слишком подчиняешься таким формальностям, мой друг, — ответил бард и наконец широко улыбнулся.

Они проехали еще с милю прежде, чем нашли подходящую для стоянки поляну. Геральт занялся костром — скрываться в этом лесу им было не от кого. Лютик отвел коней в сторону и вернулся, неся сумку с припасами. На самом ее верху обнаружилась большая медная фляга, и, усевшись рядом с разгорающимся огнем, бард сделал из нее первый долгий глоток. Геральт подкинул в костер две толстые влажные ветки, чтобы они просохли и занялись, и устроился рядом с другом.

Напиток во фляге был крепким и пряным, и первый глоток вышел мягким и согревающим.

— Где те времена, когда мы грелись паршивой ржаной водкой и одним дырявым шерстяным одеялом на двоих? — задумчиво проговорил ведьмак, возвращая другу флягу.